Наталья Масленникова. Восточный "узел" и Крымская война (1)
Странным образом в событиях этой войны определенно прочерчивается антихристианская и антирусская прямая (столь очевидная и Государю, и его верно-подданным), словно от противного, уже в который раз, подтверждая, что Россия воистину есть обитель Божия, дом Пресвятой Богородицы, а народ русский - носитель христианского духа. И совсем не случайно в эту войну именно Севастополь станет русской Голгофой, но не только потому что здесь стоял Черноморский флот - именно в здешних пределах св. князь Владимир воспринял великое Крестовоздвиженское служение Руси, именно в здешних приделах ходили свв. братья Кирилл и Мефодий, именно здесь остался след первозванного апостола Андрея... Страшным жертвоприношением христиан отзовется и Пасха 1855 года.
Итак, корабли союзного флота вторглись в воды Балтийского и Белого моря, где бомбардировали Свеаборгскую крепость [49], обстреляли обитель Соловецкую, детище свв. Савватия, Германа и Зосимы, а также подошли к Петропавловску Камчатскому. Однако на всех рубежах Империи атаки противника были успешно отражены, главные же свои силы он сосредоточил у Севастополя. Героические его защитники буквально грудью своей удерживали город почти в течение целого года (349 дней) от натиска многочисленных войск союзников. 2 сентября 1854 г. неприятельский флот - 340 судов с десантом в 62 тысячи человек при 127 орудиях - появился у Крымских берегов, войска высадились в Евпатории; у нас было 35 тысяч и 84 орудия; а уже 8 сентября в день Рождества Пресвятой Богородицы, в день Куликовской битвы произошло сражение на реке Альме, в котором мы потеряли более пяти с половиною тысяч человек, но все были готовы на еще более беспощадный бой с противником. Между тем, войска продвигались к Севастополю. Поистине ужасно было положение города и его небольшого гарнизона, в котором, не считая флота, было всего 5 тысяч человек. Перед началом обороны было принято героическое решение затопить корабли при входе в Северную бухту. Это был великий подвиг черноморского флота. "Вечером 10 сентября у выхода из Северной бухты поставлены были суда: "Сизополь", "Варна", "Силистрия", "Флора", "Уриил", "Селафаил" и "Три Святителя". Весь Севастополь с полными слез глазами пришел проводить друзей своих. В прорубленные части хлынула вода и, качаясь, тихо опускались в пучину старые корабли. Лишь корабль "Три Святителя" оставался на поверхности моря; вода с шумом лилась в отверстия, пробитые в корпусе корабля, но не желал герой Синопа расставаться со своим победным экипажем и не хотел идти ко дну. Тогда велено было пароходу "Громоносец" пустить несколько ядер в подводную часть судна и тем ускорить его разрушение. Глубокой тоской отозвались эти выстрелы "Громоносца" в сердцах севастопольцев, многие заслуженные моряки не могли скрыть слез, набегавших на их глаза. Корнилов видел, какое тяжелое впечатление произвело на моряков потопление родных судов, с некоторыми было связано столько воспоминаний о славных победах, и он обратился со следующим приказом: "Товарищи! Враг силен, и нам поневоле надо расстаться с любимою мыслию поразить его на море. К тому же мы нужны для защиты города; там наши дома; там у нас родные и семейства. Грустно уничтожать свой труд! Много было употреблено усилий, чтобы держать наши суда в завидном, примерном порядке. Но надо покориться необходимости! Москва горела, но Русь от этого не погибла, Бог милостив! Он и теперь готовит верному народу русскому такую же славную участь"" [50].
Владимир Алексеевич Корнилов (1806-1854) погиб 5 октября, в день святителей Московских Петра, Алексия, Ионы, Филиппа и Ермогена, при первой бомбардировке Севастополя, он был смертельно ранен на Малаховом кургане. "Скажите всем, как приятно умирать с чистой совестью. Благослови, Господи, Россию и Государя, спаси Севастополь и флот", - были последние слова вице-адмирала Корнилова. Как чудесно переплетается история народа: патриарх Гермоген, могучий образ которого возвышается в оскверненном поляками Кремле, образ "стоятеля против врагов крепкого и хранителя веры православной", и рядом - Корнилов, так во многом подобный святителю. Памятен этот день в истории России еще и кончиной князя Г. А. Потемкина Таврического (1739-1791), строителя Севастополя, в 1783 году присоединившего к России Крым.
Слабый отблеск событий отражает знаменитая панорама "Оборона Севастополя" Франца Рубо. О героической страде русского народа написано много воспоминаний очевидцев-защитников города, об этом отсняты и художественные фильмы. Но все это едва ли передает сотую долю того, что тогда вершилось у синего моря под синим небом. "5 октября 1854 года... в этот день с самого раннего утра все неприятельские батареи загремели неумолкаемым огнем. Над городом в полном смысле слова стоял ад; ежеминутно на наших укреплениях, называвшихся бастионами, падали и рвались неприятельские снаряды. К полудню со стороны моря подошел неприятельский флот и начал громить береговые севастопольские батареи. Смерть носилась всюду, как над нашими укреплениями, так и над городом. От густого порохового дыма не было видно солнца. Чтобы судить о силе этой бомбардировки, упомянем, что с нашей стороны всего стреляло 276 орудий, а с неприятельских батарей и флота - 1369 орудий, и это целый день" [51]. И так или почти так триста сорок девять дней! (с 13 сентября 1854 по 27 августа 1855).
23 октября в жертву невидимому Молоху у Инкермана были принесены тысячи жизней с нашей и с неприятельской стороны, тысячи христианских жизней, как и в эпоху Крестовых походов, - в борьбе ли за Гроб Господень?!
18 февраля 1855 года. Внезапная кончина Государя Николая Павловича.
"21 февраля, наш 3-й батальон был в передовых аванпостах в карауле. Первый же баталион в этот день должен был сменить нас, но по времени он опоздал. Мы долго не могли разгадать, почему это так долго не сменяют нас; но наконец-то дождались причины этого с первою встречею на лицах воинов 1-го баталиона чего-то печального: глаза выражали какую-то глубокую скорбь, и они нам, как будто боялись открыть ту потерю, о которой они уже знали, но умолчать о сем долго было невозможно, и потому они наконец объявили нам, и как будто тайком, что смерть похитила нашего возлюбленного Монарха Незабвенного Николая Павловича... вы верно поверите мне, что не может так гром поразить человека, как поразило это горе нас, в такое страшное, критическое военное время" [52].
Какой знакомый почерк! Как все до боли знакомо. Только тогда, в Крымскую, войска сразу же приняли верноподданническую присягу служить до последней капли крови нововенчанному Государю Александру Николаевичу [53]. Почти в то же время главнокомандующим стал князь М. Д. Горчаков. "Смерть Государя, а также замена главнокомандующего заставили отложить атаку и благоприятное для нее время было упущено" [54].
Наступил шестой месяц осады.
7 марта на Камчатском люнете погиб контр-адмирал Владимир Иванович Истомин (1809-1855). Он не оставлял Малахов курган с самого начала обороны.
28 марта, на второй день Пасхи началось второе бомбардирование Севастополя, продолжавшееся семь дней. Груды окровавленных тел вывозил чудовищный обоз фургонов с русской Голгофы. Накануне все молились, накануне прошла литургия, а еще раньше - вынос Плащаницы...
"На Малаховом кургане служба проходила в блиндаже. Почти ползком приходилось пробираться по длинному темному коридору <...> У дальней стены виднелось несколько образов, а посредине - освещенная трепетными огнями свеч Плащаница. Слышалось стройное "Слава в вышних Богу". Молящиеся, самых разнообразных чинов и званий, приходили, прикладывались к Плащанице и отходили в сторону, исчезая в полумраке. Длинный коридор блиндажа, напоминавший киевские пещеры, огнистое море свечей, блеск золотых окладов и мирные лики икон, гармонически-грустное пение..." [55]
27 марта наступил Светлый Праздник. "Ночью в церквах шла всенощная и потом обедня, после чего священники отправились на бастионы, отслужили молебны и окропили народ св. водой. Неприятель в этот день изредка постреливал, но с нашей стороны стрельба была приостановлена. Бастионы, насколько можно, были приведены в праздничный вид; сюда же приплелись жены и дети матросов, чтобы встретить с своими родимыми великий праздник. Принесли пасхи, куличи, яйцы; все это было освящено заранее в церкви. После обычных поздравлений и поцелуев принялись за разговенье. <...> Тут же появилась водочка; откуда-то взялась скрыпочка, которую иной артист носит тысячи верст, прицепленною к штыковым ножнам - и разгулялась русская душа. Забыты тревога, утомление, адские снаряды: поплясывают себе солдатики, стараясь выкинуть ногой коленце по хитрее. Нет ничего симпатичнее и благодушнее русского солдатика! Год тягости, да час радости, и забыл он все горе, и простил он все обиды и готов отдать, что у него за душой. <...> Зато на другой день, едва заря показалась, как загудела страшная канонада; задрожала и застонала земля и горизонт покрылся дымной мглой" [56].
Великий Понедельник: В 5 часов утра с неприятельского судна взвилась ракета, и вслед за тем противник открыл огонь из 482-х орудий огромного калибра, в числе которых было 130 мортир. Наша сторона отвечала 466-ю орудиями и 57-ю мортирами. "Оглушительный непрерывный свист, треск и грохот стоном стояли над Севастополем на второй день праздника. По всей семиверстной длине оборонительной линии, в густом тумане тускло мелькали быстрые огоньки орудийных выстрелов. Ядра, словно огромные мячики, прыгали по улицам. Их полет и разрывы бомб производили в воздухе настоящую бурю, которая неистово потрясала полуразрушенные уже деревянные строения: ходуном ходили оконные рамы, со звоном разбивались стекла, обсыпались карнизы, отваливалась целыми кусками штукатурка. Оставшиеся еще в городе жители тесной, отчаянно кричащей толпой бежали к Николаевской батарее - единственному безопасному месту во всем городе. <...> " Господи! Господи! Хуже ада кромешного!" - почти непрерывно звучит из толпы. А по улицам везут, везут и несут окровавленных солдат, двигаются отряды войск, скачут ординарцы, тащатся повозки и фуры с водой... снарядами... Треск лопающихся бомб, грохот выстрелов, крики людей - все сливается в сплошной адский гул. Суматоха перед глазами, дым и огни вдали, вспышки бомб на небе, невыносимый звон в ушах, свинцовая тяжесть на сердце - вот ощущения, испытанные в этот день любым севастопольцем" [57]. После Пасхи к союзникам подошли сильные подкрепления, и вскоре высадился 15-ти тысячный корпус войск Сардинского королевства. "У нас же ежедневный огромный урон людей в осажденном городе не возмещался подкреплениями, хотя и повелено было собрать ополчение из некоторых внутренних губерний, С радостью отозвался народ русский на призыв Царя, и быстро собирались ополченцы; шли даже старики, которым поздно было служить, показывая пример молодежи. Но велик был ополченцам путь до Крыма - не поспели они подойти до падения Севастополя" [58].
25 мая, Третье обретенье главы Предтечи и Крестителя Господня Иоанна, в три часа дня, союзники открыли третье бомбардирование. В этот день у нас выбыло из строя 5 с половиною тысяч человек, у союзников - 6 с половиною. 5 июня - четвертое бомбардирование, пятое - 28 июня, шестое бомбардирование - 24 августа.
29 июня, в 11 часов 7 минут, в день свв. первоверховных апостолов Петра и Павла, в день своего Ангела, скончался смертельно раненый накануне Павел Степанович Нахимов (1802-1855), доблестный адмирал, герой Наварина, Синопа и Севастополя. В 6 часов вечера, 1-го июля, во время похорон адмирала неприятель не стрелял. "Разнесся даже слух (как оказалось неверный), что англичане, узнав о смерти Нахимова, скрестили реи и приспустили флаги. Нахимова опустили в могилу в храме св. Владимира, подле Лазарева, Корнилова и Истомина. Матросы, рыдая, бросали горсти земли и крестясь расходились. Они оплакивали не только любимого адмирала-отца, но и народного, заживо причисленного к сказочным богатырям, героя. В 100 тысячах экземпляров расходились лубочные картинки Синопского боя" [59]. Его, Павла Степановича, благословил епископ Игнатий, послав в Севастополь икону св. Митрофания Воронежского, окормлявшего строительство Русского флота императором Петром Алексеевичем.
По высочайшему повелению императора Николая каждый месяц службы под Севастополем считался за год [60] !
Из нижних чинов особенно были известны имена Рыбакова, Болотникова, Елисеева, Заики, Дымченка, Кузменка и Кошки.
Но не только воины явили здесь героический подвиг самоотречения. Бессмертными навсегда останутся имена великой княгини Елены Павловны, организовавшей в Петербурге Крестовоздвиженскую общину сестер милосердия (1854), которая незамедлительно прибыла на театр военных действий, великого русского хирурга Николая Ивановича Пирогова, Дарьи Севастопольской, Екатерины Бакуниной, Елизаветы Карцевой, Надежды Башмаковой, Констанции Власовской, Клеопатры Ведюковой, Татьяны Дорсонвиль, Августы Шульц, Натальи Лукиной, "предоброй" Прасковьи Ивановны и многих, многих других сестер. "В эту войну в первый раз являются среди раненых, среди стонов и ужасов смерти, во всех ее страшных видах, сестры милосердия. Забывая собственную опасность, они с полным самоотвержением, и день, и ночь, проводили в госпиталях и на перевязочных пунктах, помогая докторам в перевязках, подавая больным лекарство, питье и проч. - Ни гангрена, ни тиф, ни холера, которая стала было появляться - ничто не страшило этих, отдавшихся на великий христианский подвиг, женщин. С необыкновенною кротостью и терпением отвечают они на капризы больных; успокоивают их ласковой речью; утешают скорым выздоровлением; с особенной заботой подают им что надо, помогают повернуться и т. д. Страдальцы смотрели на них, как на истинных ангелов-хранителей, ниспосланных к ним с неба" [61]. Вот где истинная русская святость, не требующая никаких канонизаций, ибо этот подвиг знает Господь!
Но неумолимо приближалось падение города. Слишком велик был перевес противника, но отходить было некуда, ибо в тылу было море. По проекту генерала Бухмейера к 15 августа был построен впервые в истории войн мост через морскую бухту длиною свыше двух верст (около 3-х км). 27 августа на Малаховом кургане развернулись грозные бои. Город пал. После приказа об отступлении "первая мысль защитников было спасение дорогих им образов, которые находились на каждом бастионе, Это те образа, у которых солдаты клали земные поклоны, идя вечером в траншеи и на вылазки и где, встречая утро, они горячо молились, благодаря Вседержителя за счастливо прошедшую ночь" [62]. В 7 часов вечера, в ненастную погоду гарнизон начал отходить на северную сторону; это был беспримерный в военной истории переход армии через морской рейд в самом близком расстоянии от неприятеля по единственному "колыхающемуся от разведенного ветром волнения мосту. Союзники видели это движение, но не смели ему помешать - так сильно подействовало на них поведение наших войск в этот день последнего штурма. Они знали, что каждый шаг их вперед заставит оставшуюся еще на этом берегу часть гарнизона костьми лечь, взлететь на воздух, но не допустить врага до моста" [63].
"Севастопольское войско, как море в зыбливую мрачную ночь, сливаясь, развиваясь и тревожно трепеща всей своей массой, колыхаясь у бухты по мосту и на Северной, медленно двигалось в непроницаемой тесноте прочь от места, на котором столько оно оставило храбрых братьев, - прочь от места, всего облитого его кровью; от места, одиннадцать месяцев отстаиваемого от вдвое сильнейшего врага, и которое теперь велено было оставить без боя. Непонятно тяжело было для каждого русского первое впечатление этого приказания. <...> Выходя на ту сторону моста, почти каждый солдат снимал шапку и крестился. Но за этим чувством было другое, тяжелое, сосущее и более глубокое чувство: это было чувство, как будто похожее на раскаяние, стыд и злобу. Почти каждый солдат, взглянув с Северной стороны на оставленный Севастополь, с невыразимою горечью в сердце вздыхал и грозился врагам" [64].
Много было непонятного, странного в этой войне: плохо работало военное ведомство, не хватало снарядов и амуниции, не подошло во время ополчение, неожиданно скончался император... севастопольское войско будто было брошено на закланье [65]. Но русские выстояли. И сдача Малахова кургана еще не означала сдачи города, ведь дух воинский был силен. И все же был дан приказ отступать. Храбрые, непобедимые защитники, севастопольцы [66], сетовали на отступление, говорили: "Хоть бы немного еще поддержаться, мы бы неприятеля штыками столкнули в Черное море", в душе все верили этому, но вынуждены были подчиниться приказу [67]. В обороне Севастополя приняли участие 45 полков (не считая артиллерийские батареи, ополченские дружины, казачьи батальоны и проч.), в названиях которых до сей поры говорит вся Россия, вся Империя: Белозерский, Олонецкий, Шлиссельбургский егерский, Ладожский, Архангелогородский, Вологодский, Костромской, Галицкий, Муромский, Смоленский, Могилевский, Витебский, Полоцкий, Черниговский, Полтавский, Александропольский, Черниговский, Кременчугский, Елецкий, Севский, Брянский егерский, Орловский егерский, Екатеринбургский, Тобольский, Томский, Колыванский, Селенгинский, Якутский, Охотский егерский, Камчатский, Азовский, Днепрвоский, Украинский егерский, Одесский, Волынский, Минский, Подольский егерский, Хитомирский, Владимирский, Суздальский, Углицкий егерский, Казанский егерский, Московский, Бутырский, Лейб-егерский Бородинский, Тарутинский; батальоны Брестского, Белостокского, Литовского и Виленского полков. Могучим древом проросло семя, брошенное князем Владимиром на добрую землю в Херсонесе, но теперь крона его скорбно склонилась над древней русской купелью, словно взыскуя свежего омовения...
Кто же потребовал сей страшной жертвы в полмиллиона агнцев?..
Ночью рвались пороховые погреба на бастионах, потом загорелся город, кровавое зарево пожара обжигало Небо... Был канун Усекновения главы Пророка, Предтечи и Крестителя Господня Иоанна... В предпразднство Воздвижения Честнаго и Животворящаго Креста Господня (13 сентября ), в самый день памяти обновления храма Воскресения Христова в Иерусалиме (Воскресение словущее) началось это воистину беспримерное в русском воинском эпосе тристасорокадевятидневное стояние, потрясшее и сотрясшее весь христианский мир. Это очертание дат направляет мысль глубже, проницает религиозную сердцевину событий, самую их суть. Это очертание дат проясняет духовную этимологию имени Севастополь [68], драгоценного для русского сердца. Как Дон и Непрядва, как поле Куликово, как Полтава и Бородино, Прохоровка и Сталинград, как Киев и как Москва, и как Россия - для нас это не просто топонимы, но исполненные особого смысла философские категории национальной истории.
Бело-синий красавец, несущий в имени своем напев греческого мелоса, южный пульс Империи, рядом с древним Херсонесом, где, по преданию св. равноапостольный князь Владимир принял Крещение, сей славный город, герой-страстотерпец, каждая пядь земли которого пропитана русской кровью, был заложен Государыней Екатериной и с той поры стал дорог русскому сердцу. С той поры здесь стоит Русский флот, тот самый имперский, который крушили в 1918-ом большевики, который ушел отсюда в 1920-ом в далекую Бизерту, который волею Божией и силою почвы был вновь призван к жизни, который не посрамил славы Чесмы и Наварина, Синопа, трагической славы Чемульпо и Цусимы в великую страду 1941-1942-го, когда синее море вновь стало красным, когда русская кровь, смешавшись с волною морскою, вдруг вновь обратилась в соль земли.
Первая оборона Севастополя продолжалась 349 дней. В память о ней в Российской Империи был учрежден нагрудный знак в форме равноконечного креста, в центре перекрестья которого, обрамленного лавровым венком, три цифры - 349. Триста сорок девять дней героического стояния... Слава их принадлежит Вечности - это Русская Слава! - светлые лики известных и безызвестных подвижников, словно ожидая нашего ответа, взирают на нас оттуда - преклонись перед ними русский народ!
Вспоминая подвиги наших героев, воскрешая в сознании своем чудесные порывы души народной, мы становимся сопричастными этим сокровенным взлетам русского духа, его безудержному стремлению к Богу. Прекрасные лики героев-подвижников, героев-мучеников, героев-страстотерпцев, их ангельская чистота, их удивительная красота, "поющее сердце" народное - все, все говорит нам о бескрайних просторах русской души, ее бездонной мощи. "Дела давно минувших дней" встают во всю свою живую силу, и она, сила эта, питает нашу, уже, кажется, иссякающую кровь, сообщает нам таинственное дыхание жизни. Это чувство есть самое "осязание Бога". Ибо всякое воспоминание о героях есть сопричастие их переживанию Бога. Ибо память о героях есть тот сосуд святости, что напояет всякую страждущую душу. Ибо созерцание подвига приоткрывает Божественную тайну сотворения человека, тайну Творца.
"Отстаивайте Севастополь, не отдавайте его!" Нам должно помнить этот завет вице-адмирала Корнилова! Тьмы и тьмы убитых и раненых стоила нам первая оборона Севастополя, силы почти всей Европы были привлечены к этому уголку нашего Отечества, чудеса подвига вновь явили здесь русские воины. Восточная война все же не окончилась еще полным поражением России; 18 марта 1856 г. в Париже был заключен мир [69], на время наше ближневосточное влияние ослабло, однако благодаря упорному религиозному и политическому продвижению на Восток, менее чем за полвека после войны, в Святой Земле появилась Русская Палестина; но постепенно подводился фундамент и под еврейское государство в Палестине. Теперь уже Теодор Герцль сопровождал кайзера Вильгельма II в его путешествии на Ближний Восток [70], а в ХХ в. и нацистской Германии придется сыграть свою специфическую роль в доведении до конца одного из итогов Восточной войны, тогда почти столетней давности.
Большинство русских владений в Палестине, полученных ценой великих жертв будут в 1964 г. проданы Хрущевым государству Израиль за символическую сумму 4,5 млн. долларов, в истории дипломатии эта сделка известна как "апельсиновая", поскольку в основном расчет производился поставкой в СССР апельсинов. Любопытно, что большевицкая Россия после признания ее европейскими государствами уже в 1923 г. (нота Красина лорду Керзону) предприняла определенные шаги к присвоению имущества Императорского Российского Православного Палестинского общества на Востоке, поскольку после Первой мировой войны мандат Лиги наций на Палестину получила Великобритания, вместе с тем сама Духовная Миссия оказалась в каноническом подчинении Высшего Церковного Управления, позже Св. Синода Русской Православной Церкви заграницей, который всячески стремился сохранять русское имущество в это непростое время. Нота представителя РСФСР в Лондоне Л. Б. Красина своего действия не возымела, думается, что это обстоятельство также отчасти помогло спасти наши духовные ценности от красного разграбления в "пользу голодающих", в русле политики пресловутого отделения Церкви от государства. Спустя немногим более 20-ти лет, 5 марта 1945 г. посол СССР в Лондоне вновь вручил британскому правительству "палестинскую ноту", однако английская сторона явно тянула с ответом. Советская сторона приняла ряд мер к возрождению Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, и 14 октября 1948 г. И. В. Сталин подписал указ Совета министров СССР о назначении архимандрита Леонида /Лобачева/ и священника Владимира Елховского "для постоянной работы в Израиле". Ныне Русскую Миссию в Иерусалиме возглавляет архимандрит Феодосий /Васнев/, и сегодня ведутся непростые переговоры с правительством Израиля о возможном возвращении церковного имущества России.
Не прерывается золотая духовная нить русской истории, осененной Крестом Господним, в пестрой ткани мировых событий; не прервется, пока будет жив хоть один русский человек, несущий в себе память прошлого, почти девять веков идущий по стопам незабвенного игумена Даниила к Яслям и Гробу Господню в нашу Палестину. По одной простой причине, на которую поразительно точно указал великий Достоевский, когда писал: "Говорят, русский народ плохо знает Евангелие, не знает основных правил веры. Конечно так, но Христа он знает и носит его в своем сердце искони. В этом нет никакого сомнения. Как возможно истинное представление Христа без учения о вере? Это другой вопрос. Но сердечное знание Христа и истинное представление о нем существует вполне. Оно передается из поколения в поколение и слилось с сердцами людей. Может быть, единственная любовь народа русского есть Христос, и он любит образ его по-своему, то есть до страдания. Названием же православного, то есть истиннее всех исповедующего Христа, он гордится более всего. Повторяю: можно очень много знать бессознательно" [71].
Но сегодня наша задача все же состоит еще и в том, чтобы сделать это знание сознательным. Не ведаем, вспомнил ли ныне, на Петра и Павла, кто-нибудь с амвона о том, что вершилось на южных рубежах Империи 150 лет назад, помянул ли "родного Павла Степаныча", воспомянет ли на Иоанна Предтечу русских страстотерпцев, положивших "живот свой за други своя", когда 27-28 августа 1855 г. остановилась кровавая сеча на Малаховом кургане?! Вечная им память...
Воистину, отблеск Града Небесного навсегда запечатлел на себе Севастополь.
Светися, светися, Новый Иерусалиме, слава бо Господня на тебе возсия...
P. S.Году в 1970-ом, летом мы с папой жили в Алуште, много путешествовали по окрестным пределам и решили отправиться в Севастополь, тогда закрытый город. Он вошел в сердце сразу, город, овеянный русской славой. Она здесь повсюду, она как будто растворена в воздухе, вдыхая который словно напитываешься ею. Панорама обороны 1854-1855 гг., диорама страды 1941-1942 гг., святой Малахов курган, соборы, памятник Нахимову, памятник затопленным кораблям, осененный печальным орлом, легкая, будто качающаяся на волнах белая Графская пристань и синее, синее море, и осиянное золотом синее небо... Севастополь... музыка имени ласкает душу. - Так держит память эту первую встречу, подарок отца. Не праздным любопытством влекомый, но священной памятью русского подвига, привел он меня сюда, на Севастопольские высоты, чтобы вот так, просто, одним прикосновением сердца дать мне познать Истину. И только теперь до конца понимаешь, почему тогда мы поехали в Севастополь.
Наталья Масленникова. Восточный "узел" и Крымская война (3)
|
