Поездка в Оренбург к Дутову. Первый приезд в Новочеркасск. Ген. Эрдели, атаман Каледин, ген. Алексеев.

Я верю в архангела Гавриила. Но, видишь ли, он явился...в другом обличье. Я точно знаю: меня только что взяли за руку. Впервые за много лет я закрыл глаза. Ощутил покой в сердце. Мне больше не нужно искать дорогу. Я всегда закрываю глаза когда счастлив. Так закрываются двери житниц. Переполненных житниц. Ты во мне - благодатный хлеб.

Этот миф был запущен сразу после выхода в декабре 1973 года 1-го тома «Архипелага ГУЛаг». Советские газеты тогда писали, что Солженицын в этой книге оправдывает власовцев потому что сам власовец. После выхода в 1976 г. 3-го тома «Архипелага…» Солженицына стали ругать ещё и за их «восхваление».

В «Перекличке» № 28, помещена прекрасная статья Владимира Бодиско, под названием «Прошлое, Настоящее, Будущее». Приятно читать, когда автор пишет от чистого сердца, не скрывая говорит о своих беспокойных мыслях, о своих сомнениях и правдиво анализирует разницу в психологии различных «волн» русской эмиграции. Он говорит о всевозможных политических и философских веяниях, которые волновали и наших отцов и всех нас, в течение десятилетий пребывания заграницей.

Возможно, нам с Кузнецовым не дали бы по 7 лет, не будь особо зловещего «эпизода» в нашей деятельности. В приговоре Мосгорсуда от 9 февраля 1962 г., в частности, говорилось, что я «в августе — сентябре 1961 года, совместно со своими соучастниками, обсуждал возможность совершения террористического акта в отношении Главы Советского правительства».

Развязка этой чудовищной семейной драмы не заставила себя ждать и была в духе истинной трагедии. Сначала умирает законный муж Тимоши - Максим, за ним загадочная, но вполне объяснимая смерть уносит и самого Горького, после чего смещен со своего поста, а впоследствии и расстрелян Генрих Ягода. Среди множества вмененных ему преступлений было, в частности, обвинение в убийстве Горького и его сына. Но и это - еще не финал трагедии. В качестве такового я бы предложил состоявшееся затем заключение "династического брака". Дочь Тимоши, внучка Максима Горького, выходит замуж за сына Лаврентия Берии. А сей последний в то время является хозяином Лубянки, он восседает в том самом кабинете, который несколько ранее занимал Генрих Ягода.

Первым, в 1978 году, обозвал Солженицына фашистом в своей книге “Der Gaukler” («Фокусник») писатель из ГДР Гарри Тюрк. Через год то же повторил в книге «ЦРУ против СССР» историк Н.Н.Яковлев (как он сам позже признавался, работавший над ней по указке КГБ). Чтобы понять, насколько применима такая оценка к А.И.Солженицыну, нужно разобраться с содержанием самого понятия «фашизм». Существуют, как минимум, два его определения.

«Юность — это возмездие», — сказал забытый поколением пепси (а точнее — пива) Генрик Ибсен. 45 лет назад молодые люди, выросшие под колпаком фарисейства и лжи, осуществили, как могли и как умели, — прорыв к правде, к свету и совести, как они их понимали. Претворился акт возмездия. Дети и внуки тех, кого стреножили (и кто сам стреножил) путы бесчеловечной красной схоластики, — восстали. Взбунтовались против классовой идеологии и против диалектики, лишенной сердца.

9 октября 1937 года были расстреляны 98 вологжан, осужденных по делу "контрреволюционной повстанческой группировки церковников" Кирилло-Белозерского края. Дело было признано сфальсифицированным еще в годы Большого террора. Среди расстрелянных – 50 монахинь и насельниц Горицкого Воскресенского монастыря, а также Григорий Каблуков.

Выступление большевиков в Москве. Преступное отношение населения Москвы к событиям. Победа большевиков. Решение ехать на Дон и обращение ко мне за помощью.

Выступление большевиков. Какую роль сыграла гостиница «Дрезден». Работа нашего комитета.

Этот день не стал важной исторической датой. Но для меня был вехой, расколовшей жизнь надвое: до и после. Я поступил в Московский университет в 1955 г. на исторический факультет. Конкурс был 7 человек на место. Абитуриентом жил и готовился к экзаменам на Стромынке, в студенческом общежитии, в конце июля — первой половине августа. «Готовился» — это не то слово, я въедался в учебники, грыз их до остервенения. Ни танцев, ни кино, ни девушек в упор не видел, немного сна и непрерывная зубрежка. Сдал все на «5», а иначе бы и не поступил. 15 августа 1955 г. был счастливейшим днем в моей жизни: сдал на «отлично» последний экзамен и понял, что в эту цитадель науки попал. Бегал после экзамена по Москве, как угорелый. Первые год-два мечтал о стезе ученого. Карамзин, С.М.Соловьев, Ключевский были для таких, как я, кумирами. Занимался усердно. Потом наступило разочарование в коммунистической идеологии. Стали отталкивать фальшь и лицемерие режима. Плюс — упоение «сверхчеловека».

Сегодня считается почти бесспорным, что в СССР Солженицын был диссидентом. Многие пишущие о нём считают его даже лидером диссидентского движения. Но считал ли себя диссидентом сам Солженицын, и как он вообще относился к диссидентству? Давайте прочитаем у него самого.

В биографии Гоголя есть загадочный эпизод, который доныне является предметом размышлений для исследователей. Речь идет о его поездке в январе 1852 года к знаменитому московскому блаженному Ивану Яковлевичу Корейше. Событие это связано с трагическими обстоятельствами последних дней жизни писателя.

Анастас Микоян, один из «железных сталинских наркомов», сумевший удержаться в высшем руководстве страны до середины 1960-х гг, а в составе ЦК он и вовсе был с 1923-го по 1976 г. По поводу чего даже ходила такая шутка: «От Ильича до Ильича, без инфаркта и паралича». Микояну вообще крупно везло: хотя он и был одним из печально знаменитых бакинских комиссаров, которых в сентябре 1918 г вывезли из Баку в Красноводск и расстреляли, но, в отличие от 26 других своих коллег-товарищей в этот расстрельный список не попал. Сумел он увернуться от и молоха сталинских репрессий, а на фоне своих коллег по кремлевскому ареопагу он даже считался умеренным и едва ли не добрячком. Но это далеко не так: хотя и записным злодеем он, конечно, не был, однако и сторонним наблюдателем с чистыми руками его назвать никак нельзя, крови на его руках было много. О чем свидетельствуют так называемые сталинские расстрельные списки, по крайней мере на восьми из которых сохранился утвердительный автограф Микояна, множество других завизировано им не собственноручно, а, как тогда практиковалось, «дистанционным» опросом вкруговую.

Новый залп. И страшная, жгучая, разрывающая боль – под сердцем, и чуть повыше желудка. Михаил Осипович упал на землю, судорожно хватая её рукой. И в тот же миг подскочил к нему торжествующий Давидсон, выхватил револьвер и приставил дуло к виску умирающего. Настал миг его «великого счастья». Заволакивало тьмой глаза, а в ушах слышались, мешаясь – негодующий рёв Валдая, ругань солдат и горький плач детей, на глазах которых убивали их отца… Милые, родные, берегите себя и стойте крепко в правде, не уклоняясь, не изменяя Богу и России, не впадая в уныние… Помните всегда, что не раз великая Империя наша приближалась к краю гибели, но спасало ее не богатство, которого не было, не вооружение, которым мы всегда хромали, а железное мужество ее сынов, не щадивших ни сил, ни жизни, лишь бы жила Россия…

«Дорогой мой и никем не заменимый Миша, только один Бог знает все мои душевные боли, упреки совести. На коленях молю тебя, прости и ты меня за все мои несправедливые слова и обиды. Но ты все же знаешь сам, как искренно я тебя люблю, преданно, и если невыдержана, то это нужда и непосильный труд, а сил немного. Молю тебя, береги себя, знай, что все благополучно, ты знаешь, мы ни в чем не виноваты, ты не участвовал ни в чем, и мы все повиновались требованиям нового правительства и были во всем солидарны. Взят ты не один заложником, Бог не без милости. Я сделала и делаю все для твоего блага и спасения…»

Советский писатель Константин Георгиевич Паустовский оказался свидетелем покушения и поведал о нем в своих воспоминаниях «Повесть о жизни», глава из которой («Корчма на Брагинке») удостоилась похвалы великого Бунина. Он написал, что этот рассказ (глава из книги) «принадлежит к наилучшим рассказам русской литературы». Обратимся к главе «Выстрел в театре». «…В Оперном театре был торжественный спектакль в присутствии Николая. На этот спектакль повели гимназисток и гимназистов последних классов всех гимназий. Повели и наш класс. Служебными темными лестницами нас провели на галерку. Галерка была заперта. Спуститься в нижние ярусы мы не могли. У дверей стояли любезные, но наглые жандармские офицеры. Они перемигивались, пропуская хорошеньких гимназисток. Я сидел в заднем ряду и ничего не видел. Было очень жарко. Потолок театрального зала нависал над самой головой. Только в антракте я выбрался со своего места и подошел к барьеру. Я облокотился и смотрел на зрительный зал. Он был затянут легким туманом. В тумане этом загорались разноцветные огоньки бриллиантов. Императорская ложа была пуста. Николай со своим семейством ушел в аванложу. Около барьера, отделявшего зрительный зал от оркестра, стояли министры и свитские. Я смотрел на зрительный зал, прислушиваясь к слитному шуму голосов. Оркестранты в черных фраках сидели у своих пюпитров и вопреки обычаю не настраивали инструментов. Вдруг раздался резкий треск. Оркестранты вскочили с мест. Треск повторился. Я не сообразил, что это выстрелы. Гимназистка, стоявшая рядом со мной, крикнула: – Смотрите! Он сел прямо на пол! – Кто? – Столыпин. Вон! Около барьера в оркестре! Я посмотрел туда. В театре было необыкновенно тихо. Около барьера сидел на полу высокий человек с черной круглой бородой и лентой через плечо. Он шарил по барьеру руками, будто хотел схватиться за него и встать. По проходу шел от Столыпина к выходным дверям молодой человек во фраке. Я не видел на таком расстоянии его лица. Я только заметил, что он шел совсем спокойно, не торопясь. Кто то протяжно закричал. Раздался грохот. Из ложи бельэтажа спрыгнул вниз офицер и схватил молодого человека за руку. Тотчас вокруг них сгрудилась толпа. – Очистить галерку! – сказал у меня за спиной жандармский офицер… Нас быстро прогнали в коридор. Двери в зрительный зал закрыли… – Не разговаривать! Выходить немедленно из театра! – крикнул жандармский офицер… Площадь была пуста. Цепи конных городовых оттеснили толпы, стоящие около театра, в боковые улицы и продолжали теснить все дальше. Лошади, пятясь, нервно перебирали ногами. По всей площади слышался дробный звон подков. Пропел рожок. К театру размашистой рысью подкатила карета «Скорой помощи»… Мы видели, как Столыпина вынесли на носилках. Их задвинули в карету, и она помчалась по Владимирской улице. По сторонам кареты скакали конные жандармы…»