В соборе стоял впереди всех, около амвона. Место это считалось почетным. Здесь стояли городской голова, полицеймейстер, пристав, миллионщик Севрюгин и дурачок Глебушка. Лохматого, ротастого и корявого Глебушку не раз гнали с неподобающего для него места, но он не слушаются, хоть волоком его волочи! Почетные люди на него дулись и толкали локтем. Мне тоже доставалось от церковного сторожа, но я отвечал: не могу уйти! Здесь все видно!

Вот как святая Церковь преподает нам нашу совесть. Цветы в этот день-это совесть наша. Потому что, когда вся природа была еще мертва, когда наступало время нашего круголетия, святая Церковь открыла нам великую тайну: тайну нашего искупления. Она раскрыла тогда перед нами Вифлеемскую пещеру и Господа Родившегося. И говорила нам через Апостольское чтение к Галатам о том, что эта пещера есть наш вход в новое круголетие, что у яслей Христовых обновляется наша душа, и что в этом обновлении духа мы получаем дух сыновства, который нас объединяет в одну семью Христову.

Нам стыдно бы было не перегнать Запада. Англичане, французы, немцы не имеют ничего хорошего за собою. Чем дальше они оглядываются, тем хуже и безнравственнее представляется им общество. Наша древность представляет нам пример и начала всего доброго в жизни частной, в судопроизводстве, в отношении людей между собою; но все это было подавлено, уничтожено отсутствием государственного начала, раздорами внутренними, игом внешних врагов. Западным людям приходится все прежнее отстранять, как дурное, и все хорошее в себе создавать; нам довольно воскресить, уяснить старое, привести его в сознание и жизнь. Надежда наша велика на будущее.

Самое резкое, наиболее бросающееся в глаза отличие западного воспитания от нашего состоит вовсе не в преимущественном изучении классических языков на Западе, как нас иные стараются уверить, а в том, что человек западный, не только образованный, но даже полуобразованный, всегда, всего более и всего ближе знаком с своим отечеством: с родным ему языком, литературой, историей, географией, статистикой, политическими отношениями, финансовым положением и т.д., а русский человек всего менее знаком именно с тем, что всего к нему ближе: со своей родиной и всем, что к ней относится.

Теперь все радикально измѣнилось. Въ центрѣ вниманія — устроеніе нѣкой общей религіи, образующейся въ порядкѣ взаимнаго согласія — съ тѣмъ, чтобы, все чаще и больше, обращаться съ общей молитвой къ общему Богу, въ какой-то, все растущей, мѣрѣ сближая и свои исконные конфессіональные обычаи. Абсолютный свой характеръ вѣра теряетъ чуть не для всѣхъ. Соотвѣтственно, и общій интересъ перемѣщается изъ области спасенія, примѣнительно къ будущей жизни, неземной, въ область совмѣстнаго устроенія жизни земной, въ себѣ лишь отражающей, въ какой-то, все уменьшающейся, мѣрѣ и небесный міръ. Тѣмъ самымъ общая молитва принимаетъ все больше церемоніальный характеръ...

Велика отвѣтственность наша передъ грядущей Россіей! И взойти безбоязненно на Престолъ Всероссійскій, обагренный мученическою кровью послѣдняго Царя, можетъ лишь Избранникъ Божій.

Вѣрю, горячо вѣрю, что Господь въ Свой срокъ, по милосердію Своему, укажетъ сы­намъ Святой Руси на того, кого избранъ быть помазанникомъ Божьимъ на царство Право­славное.

Чтобы дать себѣ точный отчетъ во всей потрясающей значительности нынѣ свершающагося, слѣдуетъ бросить пристальный взглядъ на конкретную реальность этой грандіозной аппаратуры спасенія, обнимавшей своимъ попеченіемъ человѣчество съ Христомъ остающееся...

Въ Своей Абсолютности Богъ никакъ не можетъ быть конкретно опредѣляемъ исчерпывающимъ образомъ, ибо это было бы уже ограниченіемъ Его Абсолютности. Но въ опредѣленіи, данномъ Себѣ Самимъ Богомъ, есть нѣчто, свидѣтельствующее именно объ Его Абсолютности, а потому и имѣетъ оно особое значеніе. Это «нѣчто» есть констатированіе не только того, что общимъ опредѣленіемъ Бога можетъ быть засвидѣтельствованіе лишь того, что Онъ есть. Это есть констатированіе и того, что внѣ Бога — ничего нѣтъ. Поскольку же Богъ создалъ твари, обладающія сознаніемъ Богоподобнымъ и обладающія, тѣмъ самымъ, свободой, какъ признать Бога, такъ и отвратиться отъ Него, то возникаетъ, рядомъ съ бытіемъ въ Богѣ, нѣкое состояніе, исчерпывающееся отверженіемъ Бога — нѣкое абсолютно безсодержательное бытіе, въ смыслѣ положительнаго содержанія. Въ мірѣ временномъ такая «жизнь» можетъ быть полна дѣйствіемъ, но съ переходомъ въ Вѣчность, если человѣкъ въ нее перешелъ именно въ этомъ дѣйствіи, не обнаруживъ, хотя бы въ послѣдній моментъ жизни, раскаянія — какова его судьба?

Хочу со дна времен былое.
Отбросив грязь, наверх поднять.
Его наследье удалое
Поднять и чтить и воспевать.

Хочу поднять с степей, курганов
Покров мечтанья сотен лет,
Донцов и вольных атаманов-
Нарисовать живой портрет.

Мы живемъ подъ знакомъ свершившейся Апостасіи. Это означаетъ конецъ Исторіи, въ ея развертываніи, Богомъ охранявшемся чрезъ Удерживающаго. Возникъ завершительный моментъ существованія видимаго міра. Подготовляетея приходъ Антихриста. Непосредственно за этимъ — Второе Пришествіе Господа нашего Іисуса Христа. Страшный Судъ. Протекавшее во времени бытіе вселенной придетъ къ своему концу. И пойдутъ оправданные въ Блаженную Вѣчность, а осужденные — въ Адъ.

В течение сорока дней в церкви поют «Христос Воскресе».

— В канун Вознесения, — толковал мне Яков, — плащаницу, что лежала на престоле с самой Светлой заутрени, положат в гробницу, и будет покоиться она в гробовой сени до следующего Велика — Дня… Одним словом, прощайся, Васенька, с Пасхой!

Я очень огорчился и спросил Якова:

— Почему это все хорошее так скоро кончается?

— Пока еще не все кончилось! Разве тебе мать не сказывала, что еще раз можно услышать пасхальную заутреню… на днях!

В самом преддверии проблемы необходимо установить с очевидностью, что о несопротивлении злу в буквальном смысле этого слова никто из честных людей и не думает, что одна склонность к такому несопротивлению превращает человека из нравственного врача и духовного субъекта – в нравственного пациента и в объект духовного воспитания. А это значит, что не он будет обсуждать проблему непротивления, а уже про него будет идти спор, что именно с ним делать и как именно следует противиться ему или чему-то, что есть в нем.

Мы, православные христиане, еще сегодня на Елеонской горе. Идет попразднество Вознесения .Но это уже последние дни. Еще два-три дня, и мы должны будем сойти с Елеонской горы. Вот здесь и ставится вопрос в сегодняшний день, день Воскресный, нам православным христианам: куда? В то же время святая Церковь открывает нам двери и говорит, как бы отвечая на этот вопрос: Уже восстановлено Райское Древо Жизни – Евхаристия, Тело и Кровь Христовы. Для каждого из нас двери открыты: придите и видите, возьмите, примите.

Кто сомневается в праве и долге нашем думать об устроении будущей России! Все меняется на сем свете. Сроков никто не знает, время придет, и будет Россия новая. Будем верить. И, веря, будем готовиться, будем думать. Не все мыслящие погибли, не все утратили чувство жизни. Духовно мертвы лишь те, кого не научил страшный урок России, кто все еще призывает идти размытыми и мертвыми путями. ... Путь религиозного обновления жизни − истинный путь духовного демократизма. Иных путей возрождения не будет. Или − не будет и возрождения. Новому поколению России, быть может, выпадет подвиг великого созидания, подвиг, как бы революционеров христианских! Откроются цели высокой ценности, родные по духу тем, каких жаждали многие поколения русской интеллигенции. Только − иными путями, иными средствами.

Более конкретно: что мы можем сделать, чтобы приобрести это осознание, это понимание, и как мы можем сделать его плодотворным в нашей жизни? Я попытаюсь дать ответь на этот вопрос в двух частях: первая касается осознания окружающего мира, который как никогда ранее в истории христианства, стал нашим сознательным врагом, а вторая - нашего осознания православия, которое, боюсь, большинство из нас знает намного меньше, чем следует, намного меньше, чем нам надо знать, если мы хотим сохранить его.

Прежде всего, в них обеих русская армия, составляющая плоть от плоти и кость от кости русского народа, будучи буквально и вполне национальной, призывалась к своему служению во имя идеи, наиболее родной и близкой русскому народу, идеи, в которой он видел смысл и возможность своего существования, которой он был проникнут до мозга костей, быть верным которой он считал указанием свыше, которую он ощущал как нечто бесконечно ценное, как нечто органически связанное с его духовной природой, которая  отвечала душевной его потребности, его национальному сознанию и его национальным ощущениям.

«И когда благословлял их, стал отходить от них и возноситься на небо. Они поклонились ему и возвратились в Иерусалим с великою радостью.» С великою радостью, и пребывали всегда в храме, прославляя Бога.
 

В степи беспредельно далёкой,
В глуши разорённых станиц –
Кто с верою в чудо глубокой
Упал пред иконою ниц?
Кто молится с скорбью великой,
Кто слёзы горючие льёт,
С надеждой безудёржно-дикой
Кто час искупления ждёт?

В древнем Риме расселась однажды земля: открылась бездонная пропасть, угрожавшая поглотить весь город. Как ни трудились, как ни старались поправить беду, - ничто не удавалось. Тогда обратились к оракулу; оракул ответил, что пропасть закроется, когда Римпринесет ей в жертву первую свою драгоценность. Известно, что за тем последовало. Курций, первый гражданин Рима, доблестный из доблестных, бросился в пропасть, и она закрылась.

И ты желаешь от меня описания Москвы, любезнейший друг, – вещи совершенно невозможной (для меня, разумеется) по двум весьма важным причинам. Первое – потому, что я не в силах удовлетворить твоему любопытству за неимением достаточных сведений исторических и пр. и пр., которые необходимо нужны, ибо здесь на всяком шагу мы встречаем памятники веков протекших, но сии памятники безмолвны для невежды, а я притворяться ученым не умею. Вторая причина – леность, причина весьма важная!