Пока мы ждали, что будет дальше, мимо батареи проходил раненый в руку пехотинец и, улыбаясь, крикнул нашим: «Набили его видимо-невидимо!» «Но, ведь и наших, наверно, пало много?», отозвался на это кто-то из канониров. «Наших?», повторил пехотинец, «своих мы не считаем!» Это было сказано без всякого оттенка иронии. Потом последовало приказание: «Рысью - в Бохнию!» Рысью мы, понятно, не пошли: места прислуги на передках и зарядных ящиках были заняты различным имуществом, главным образом - непредусмотренным уставами, но необходимым канонирам и лошадям. Прислуга поэтому совершала походы пешком возле своих орудий и только иногда кто-нибудь вскакивал для отдыха на какое-либо более или менее свободное место. Несмотря на такое замедленное движение, мы все-таки подошли к городу преждевременно и были остановлены начальством на шоссе, перед ним.

Описываемое мною произошло больше 75 лет тому назад, и я остался единственным живым свидетелем. Забыть это невозможно, и я не хочу, чтобы память об этом ушла в могилу вместе со мной. Это ярко врезалось в мою память, и ничто не в состоянии затмить Происшедшее.

«Шоковая терапия» Гайдара – это, как говорили шутники, «сплошной шок и никакой терапии». Валовой внутренний продукт России в 1992 году снизился на 19 процентов, еще на 9 процентов в 1993 году, еще на 13 процентов в 1994-м – и так далее почти все 90-е годы. К концу десятилетия великая сверхдержава обрела статус обнищавшей страны третьего мира.

...

На исходе второй ночи, проведенной в поезде, мы прибыли в Москву. В сопровождении тех же красных охранников меня пешком отвели на Лубянку, в страшную тюрьму, ставшую одновременно главным штабом ЧК. Не успела я войти в дверь, как охранник сообщил мне, что меня хочет видеть Петерс [2], литовец [3], одно имя которого заставляло всех дрожать от страха [4].

Только лишь мы прибыли в Пермь [3], нас высадили из поезда и пешком повели до тюрьмы, расположенной в нескольких километрах от вокзала. Графиню Гендрикову, m-lle Шнейдер и меня поместили вместе в одной камере. Едва затворилась дверь, как уже принесли жалкий ужин. Надзирательницей была женщина старорежимная. Она служила в тюрьме уже много лет и проявляла человечность, насколько позволяли обстоятельства.

…Дуэль вышла из-за женщины. Кончилось в лермонтовском духе: вместо разжалования в матросы, послали на фронт, в Дикую дивизию. Сам напросился. Когда же пришел прощаться в своей темно-серой черкеске, с черным башлыком наотмашь, у бедра - казачья шашка, а у пояса - кинжал в серебре, а тут еще свежий ореол бреттера и рыцаря женщин, - можете себе представить успех! Ночь напролет провожали у цыган. Так вот и попал в «кунаки».

...

В великой Совдепии, при всей её специальной строгости к «бывшим людям», всяким там дворянским капиталистам и просто антикам, находились места, куда эти последние прятались, прикинувшись каким нибудь мелким спецом, а если шли по ремесленной части, то даже могли вполне нормально существовать (конечно, без громких объявлений о прошлом). Одним из таких мест был театр. Почти каждый театр в Ленинграде держал на разных, порой неожиданных должностях кого – нибудь из «этих». Внутри труппы все знали про списанного пораженца, но из каких – то суеверий даже стукачи – профессионалы на него не доносили и давали человеку понемногу жить при себе, а может быть, даже и гордились своим терпением по его поводу. В начале шестидесятых в небольшом областном питерском театре обнаружил я такого антика на должности пожарного – «ночного директора».

Появление Всероссийского комитета помощи голодающим раскололо интеллигенцию. Еще совсем недавно, до октябрьского переворота, ее объединяли сакральная идея народного блага и стремление (зачастую умозрительное) к самопожертвованию, возвышенные мечтания и эпизодические упражнения в самоотверженности. За годы всероссийской голодовки, названной военным коммунизмом, когда большевики перераспределили в свою пользу все ресурсы страны ради победы в гражданской бойне, доктрина служения народу изрядно потускнела, а категорический императив долга утратил былую безапелляционность. Прежняя способность к состраданию наряду с готовностью претерпеть всяческие гонения, а при необходимости сложить буйну голову на алтарь социальной справедливости, не выдержали испытания ежедневной практикой выживания в условиях перманентного террора и темного, стихийного, полуголодного существования.

Скачет непобедимый гусар по России, по кавказским долинам, по дорогам Германии и Франции. Гусарский дух не затеряется, не сотрётся, а Давыдову удавалось, отбросив классический ментик, показать и мудрость, и нежность.

До Первой мировой войны Россия производила свыше четверти всего мирового урожая зерновых, ежегодно вывозила на европейские рынки до 20 процентов культивируемых злаков (свыше 600 миллионов пудов зерна, преимущественно пшеницы и ячменя) и была основным поставщиком хлеба в Швецию, Норвегию, Голландию, Италию и Германию. Положительный торговый баланс обеспечивал государству до 300 миллионов рублей дохода в год1. Беспрецедентный продовольственный кризис, порожденный Гражданской войной, превратил сельскохозяйственную державу в гигантский эндемический очаг всеобщего недоедания, для горожан регулярно оборачивающегося настоящим голодом. Осенью 1920 г. голод полностью охватил Калужскую, Орловскую, Тульскую и Царицынскую губернии; зимой жертвами его стало население еще пяти губерний2.

1930 год. Как и по всей стране, в Болотнинском районе Новосибирской области одновременно с коллективизацией шло массовое раскулачивание. Это горе затронуло каждую деревню. Память о тех страшных временах жива до сих пор среди жителей села Корнилово. Было раскулачено, по воспоминаниям старожилов села Корнилово, 15 семей: три семьи Ивановских (Сергей, Александр, Алексей), две семьи Левчук, три семьи Кармановых: Николай Александрович, Иван Федорович, Карп Федорович, две семьи Асановы, Котовы, три семьи Каменевых, Елгины, Басалаевы.

Заслугу в индустриализации страны и ее спасении часто приписывают Сталину, однако не все так просто Как свидетельствует недавний опрос "Левада-центра" положительное отношение жителей нашей страны к сфигуре Иосифа Сталина достигло исторического максимума. С "уважением", "восхищением" и "симпатией" к Сталину относятся 46% опрошенных.

В 1930 году Сталин провозгласил: «Мы вступили в период социализма». Но как совместить социализм с карточной системой, официально существовавшей с 1928 по 1935 годы? Форсированная коллективизация, начатая в конце 20-х, привела к резкому падению сельхозпроизводства и вызвала кризис продовольственного снабжения. Сказалась ликвидация частной торговли. Из-за продовольственного кризиса с зимы 1928-29 годов в городах СССР по карточкам стали распределять хлеб, а затем и иные продовольственные и промышленные товары. Нормы снабжения Москвы и Ленинграда в 1929-30 годах.

• Сергей Волков (доктор исторических наук, профессор ПСТГУ) • Константин Залесский (историк, журналист, РИСИ)

...

С точки зрения законников, он был мелочник. Крал пайки, ложки, не брезговал портянками. Крал у каждого безо всякого разбора. Для него не существовало правил и законов. Воровская мораль была ему чужда. У него было одно желание — поесть. К этому он стремился всеми путями. Когда его били, а били его часто, он не кричал. Если можно было вырваться — вырывался и исчезал. Спал со мной рядом и часто давал докуривать бычки, а если охота проходила удачно, то и целые закрутки.

Два красных солдата отвели меня в штаб ЧК, и я предстала перед трибуналом [2]. Он состоял из пяти человек, включая, как я узнала позже, комиссара Войкова, который был потом убит (кажется, в Лозанне) [3], и Медведева [4], одного из палачей Царской Семьи. – Зачем Вы приехали в Екатеринбург? Что вы делали вчера перед домом, где содержится бывший царь? Зачем вы пытались его увидеть? Какое сообщение Вы ему передали? Вопросы поступали так быстро, что я не успевала на них отвечать. Наконец, мне удалось объясниться, представляя те же доводы, что раньше Белобородову и Авдееву, не зная, что последний был уволен и заменен Юровским Яковом [5] сразу после того как он позволил [красноармейцу] передать мне весть от Царя [6].

Через несколько дней после посещения доктора Деревенко я с большим удивлением встретила в дверях гостиницы Великую княгиню Елизавету Федоровну, сестру Императрицы и вдову Великого князя Сергея, генерал-губернатора Москвы, убитого во время революции 1905 года. Великая княгиня, основавшая после смерти мужа больницу [2], прибыла в монашеском одеянии и в сопровождении инокини. Затем она рассказала мне, что советские власти выслали ее в Сибирь, и что она только сегодня приехала в Екатеринбург под конвоем красноармейцев, но пока ее оставили на свободе под надзором [3].