Понятие времени перестало существовать. Не знаю, во сколько проснулся, но этот момент я не забуду никогда. За стеной раздались два одиночных выстрела, а после голос скомандовал: «Этого-тоже в расход». Я старался понять, как далеко от меня находятся мои друзья. Вскоре я услышал голоса Сергея и Ромы. Мы были в одной комнате. Это не могло не радовать. Днем пришел кто-то из важных, и мы вновь попросили связаться с СБУ и телеканалом. Надеялись, что о нас не забыли. Нам запрещали снимать повязки с глаз, предупреждая, что наказанием за это будет расстрел. Всякое общение также пресекалось, но мы умудрялись поддерживать друг друга, иначе было бы совсем невыносимо.

Мы никогда не узнаем, сколько людей погибло от химических снарядов, выпущенных по острову на озере вблизи селения Кипец и во многих других местах. И сколько среди них было женщин и детей. Раз Тухачевский опасался, что во время обстрела мятежников химическими снарядами может пострадать скот, значит, повстанцы укрывались в лесах со своими коровами, овцами. За животными кто-то должен был ухаживать, следовательно, хотя бы часть «бандитов» укрывалась от карателей вместе с семьями, которые тоже стали жертвами «газовой зачистки» по Тухачевскому. По крайней мере в одном следует признать абсолютный приоритет «красного маршала» в мировой военной науке: он впервые в истории применил боевые отравляющие вещества против безоружного мирного населения. Боюсь, славные предки Тухачевского, капитан Александр Николаевич и штабс-капитан Николай Николаевич, служившие вскоре после Отечественной войны 1812 года в лейб-гвардии Семеновском полку, перевернулись бы в гробу, узнай они о тамбовских подвигах своего потомка и однополчанина. И военной необходимости в газовых атаках в начале августа уже никакой не было. Восстание [225] было раздавлено. Но Тухачевскому и другим очень хотелось испытать на тамбовских мужиках химическое оружие, посмотреть, сколь оно эффективно. Ведь надежды на скорую мировую революцию в 1921 году еще не были оставлены, и Михаил Николаевич вполне мог предполагать, что в будущем газы пригодятся при усмирении польских, немецких или французских крестьян.

Муж умер в заключении, или, скорее всего, его расстреляли. Двое из трех детей, уже взрослых, погибли в блокадном Ленинграде… Первые два года в лагере она просто умирала. Много позже, один из советских поэтов – Сергей Куликов оставит о ней эти строки: «Висит судимость, мокнет телогрейка. Грядет мороз, а Вы без рукавиц. Полощет небо северная лейка, И стынет лед на кончиках ресниц»… Потом она возьмет себя в руки, – в искалеченные лесоповалом руки с изувеченными пальцами. Их, еще на предварительных допросах, изуродовал некий капитан Алтухов. Смакуя каждый удар, он бил по тонким и изящным пальцам рукояткой револьвера… А я, представив себе эти изуверские пытки, думаю вот о чем. Сколько тысяч «следаков», подобных Алтухову, сидело в то время в служебных кабинетах огромного ведомства и, вдали от фронта, изощрялось над подсудимыми в своих действах? За искореженные ими тела и души ни в чем неповинных людей, они получали премии, государственные награды, лишние шпалы в петлицы, а потом уходили «на заслуженный отдых». И жили долго и счастливо. Главное – долго! Гораздо дольше своих жертв. И получали в конвертах премии-вспомоществования по всем пролетарским праздникам. О навороченных прибавках к пенсиям здесь умолчим…

Дни шли за днями. Петербург жил той же лихорадочной жизнью. Безконечно ходили по улицам процессии с красными флагами и плакатами, которые выражали то или иное настроение толпы. Надписи, зачастую безграмотные, были до скуки стереотипны, пережевывание тех же, набивших оскомину слов: свобода, долой самодержавие, все на фронт, на защиту революции от всех и от вся. Слово "поддержка" употреблялось в зависимости от поддерживаемого объекта, каким являлось то Временное Правительство, то Советы солдатских и рабочих депутатов. На площадях шли безконечные митинги, безголосые и охрипшие солдаты, или, как их называли, "оратели", воодушевляли толпу и на ратные подвиги во славу революции, и на требование повышения выдачи хлеба, и о 8-часовом рабочем дне; но что хуже всего было, на окраинах шла медленная, но верная пропаганда для разложения армии, направленная против приказа воевать, с отказом идти на фронт и т. п. Казармы обратились в ночлежки последнего разряда, да и то без хорошего надсмотра. Ворота казарм были открыты для всех без исключения и зачастую они обращались в притоны разгульного пьянства и самого низкого и грубого разврата. Всякое понятие о дисциплине было солдатами утрачено, особенно пехотными запасными гвардии полками, которые, гордо отменив наименование "лейб", стали называться просто гвардии такой-то полк.

Рано сходит сумрак на ноябрьско-декабрьском пограничье. Не успеет глаз белому свету обрадоваться, а, вот, уж снова темнота. Длинны и холодны ночи зимние. В Сибири – особенно. Час тому назад прибыл Пётр Сергеевич в Омск, уже сумрачно было, а пока в незнакомом городе отыскал учрежденья нужные, так и окончательно стемнело. Вечер настал, и люд чиновный разбежался по домам, на месте никого не оказалось, дежурный зевнул равнодушно: «Завтра приходите». У люда чиновного рабочий день нормированный, по часам расписанный, у всего тыла – так. А на фронт они смотрят, позёвывая… Собрать бы всю ораву эту и…

...

Это заведение официально называлось «Детский приёмник-распределитель при железнодорожном отделении милиции станции Надеждинск» (так раньше назывался город Серов). Сюда собирали беспризорников, которых милиция снимала с поездов и вылавливала на вокзалах. Многие из них были бывалыми бродяжками, умевшими и попрошайничать, и воровать. Документов ни у кого не было, у каждого была придуманная семейная история, многие называли вымышленные фамилии. Тот, кто постарше, старался снизить свой возраст, так как сюда принимали только до 14-ти лет. Более старших увозили в ФЗО (школы фабрично-заводского обучения) или передавали на какое-нибудь производство. Легенды, придуманные беспризорниками, здесь вынуждены были принимать на веру и только их возраст определяла специальная медицинская комиссия. Я был крупнее сверстников, и, несмотря на то, что у меня были все документы и мне было только 12 лет, меня пытались отправить учеником на обувную фабрику. Но я сказал, что пришёл сюда сам, что хочу учиться в школе, и, если меня не отправят в детдом, я сбегу. После этого от меня отстали.

Токсикологическая лаборатория НКВД — НКГБ — МГБ, «Яшина группа», «лаборатория смерти» с 1926 занимается токсическими веществами и ядами, в т.ч. для проведения террористических актов за границей. Профессор Григорий Майрановский — советский доктор Менгеле.

Добродушие и кротость - самые важные черты характера русских людей, это видно по их поступкам. Сострадание и добродетельность - главные свойства души этого народа и зеркало его внутренней природы. Самый простой человек из народа всегда готов поделиться последним с несчастными и слабыми людьми. Выражение лица набожного человека, помогающего бедняку, множество раз вызывало у меня чувство сострадания. Подаяние всегда сопровождается радушным и в то же время сердобольным поклоном. В лавках купцов и ремесленников, как в маленьких, так и в больших городах всегда отложены деньги с единственной целью - отдать их как подаяние проходящим мимо беднякам.

К настоящему времени осуществлены публикации документов, посвященные истории церковно-государственных отношений в советский период, в которых основательно показаны характер и направленность политики государства по отношению к Русской православной церкви, отражены отдельные направления практической реализации «отделения Церкви от государства», дезорганизаторской работы по разложению и ликвидации Церкви как помехи для социалистического строительства (кампания по изъятию ценностей, инспирированный властью обновленческий раскол, массовые снятия колоколов и закрытия церквей, репрессии против священнослужителей, переход к антирелигиозному воспитанию в школе в 1928–1929 гг. и т.д.)1

В городе Изюм, где нас с Алексеем держали в камере, приковав к полу наручниками, за неделю до обмена к нам был «подселен» третий человек. Звали его Александр, 1962 года рождения. Его в одних трусах вытащили из собственного дома в Славянске, четыре дня избивали, требуя признать, что он ополченец с позывным Монгол. Так долго он держался лишь потому, что когда-то в молодости воевал в Афганистане, где испытал на себе разные вещи. После продолжительных избиений он вынужден был оговорить себя и еще нескольких своих знакомых, также мирных жителей. Он старался называть тех мужчин, которые уже уехали из Славянска и тех, кто могли выдержать многочисленные побои. В результате, по его наводке в Славянске был взят парень, которого тоже пытали, и он признался в «содействии» этому, так называемому, Монголу. Остальные заключенные – простые граждане, из которых даже не все разделяли взгляды ДНР и не имели совершенно никакого отношения к военным действиям, но их держали в плену и обменяли на украинских военных.

славной плеяде выдающихся русских мореплавателей XIX века Геннадий Иванович Невельской занимает особое место. В 1849–1856 годы, возглавляя Амурскую экспедицию, этот смелый исследователь совершил крупнейшие географические открытия в районе нижнего течения Амура и северных берегов Японского моря и присоединил к России огромные пространства Приамурья и Приморья.

Книга «Судьба раскулаченных в СССР» завершает цикл моих монографий по истории коллективизации и раскулачивания в конце 1920-х — 1930-х годах1. Мой интерес к этой проблематике не случаен. Еще в детстве, в 1930 г., когда мне шел восьмой год, я видел ужасную картину раскулачивания и выселения на Север, в Соловки, крестьянских семей одного из районов Центрально-Черноземной области, Вейделевского, граничившего с Украиной. Плач детей, слезы матерей, выселяемых из родных мест, навсегда врезались в мою детскую память. Не обошло стороной горе и нашу семью. Летом 1930 г., когда шли повальные обыски в городе и деревне, был арестован мой отец Ивницкий А.С, крестьянин-бедняк. Тройка ОГПУ осудила его по ст. 58 Уголовного кодекса РСФСР на три года тюремного заключения «за задержку звонкой монеты» и направила на строительство Беломорско-Балтийского канала. Тогда же была раскулачена и сослана на Соловки семья сестры моей матери с двумя малолетними детьми (четырех и шести лет).

В первой половине ХIII века на Русскую землю напали татары, пожгли много городов и сел, беспощадно избили тысячи людей. Многих увели в плен в страшное рабство, обложили народ тяжелой данью. Кроме этого бедствия продолжались междоусобные распри между князьями. Князья то оспаривали друг у друга право на великокняжеский престол, когда отправлялись в Орду на поклон ханам, то клеветали один на другого.

В конце концов выходило, что мы дрались как бы за тем только, чтоб отдать во власть Австрии славян, даже и тех, которые до сих пор пользовались относительной свободой, да еще для того, чтобы предоставить евреям полную свободу эксплуатации всех этих христианских народностей, до сих пор не знавших еще этой язвы египетской. Уже во время самого конгресса между Англией и Турцией была заключена особая конвенция, -- в сущности, оборонительный союз, -- в силу которого Англия забрала себе остров Кипр. Сюрпризное объявление этой конвенции из уст самого Беконсфильда и завершило собою, 1-го июня, Берлинский конгресс, по выражению дипломатии, "самым неожиданным и блестящим образом". Это был настоящий финальный coup de theatre всего конгресса. "Неужели все это сон, не просто страшные грезы, хотя бы и наяву?"-- с чувством ужаса и горечи восклицал И.С.Аксаков [16],-- "Неужели и впрямь на каждом из нас уже горит неизгладимое клеймо позора? Не мерещится ли нам все то, что мы будто слышим, видим, читаем? Или наоборот, прошлое было грезой? Галлюцинация, не более как галлюцинация -- все то, чем мы утешались и славились еще менее полугода тому назад?! И пленные турецкие армии под Плевной, Шипкой и на Кавказе, и зимний переход русских войск через Балканы, и геройские подвиги наших солдат, потрясшие мир изумлением, и торжественное шествие их до Царьграда -- эти необычайные победы, купленные десятками тясяч русских жизней, эти несметные жертвы, принесенные русским народом, эти порывы, это священнодействие русского духа, -- все это сказки, миф, порождение воспаленной фантазии... Вот к чему послужила вся балканская страда русских солдат! Стоило для этого отмораживать ноги тясячами во время пятимесячного Шипкинского сидения, стоило гибнуть в снегах и льдинах, выдерживать напор бешеных Сулеймановских полчищ, совершать неслыханный, невиданный в истории зимний переход через досягающие до неба скалы!".

Через несколько дней после того, как я сжег свое письмо к Императрице, я по телефону узнал, что Костя К. вернулся из Дворца домой. Я уже знал, что Государь 9 марта перед обедом вернулся в Царское Село и со станции Александровка прямо проехал во Дворец, в котором была охрана уже от 1 - го Запасного Стрелкового полка, сменившего по приказанию генерала Корнилова Сводный полк.

Тем не менее, оставаться на посту адмиралу пришлось недолго. Развал флота продолжался. Судостроительные заводы почти не работали, Колчака более не приглашали на проводимые собрания, среди матросов явились неизвестно откуда взявшиеся провокаторы, которые стали распускать слухи о мнимом офицерском заговоре. Арестовать этих агитаторов не было сил. Их речи имели большое разлагающее влияние на матросов, солдат и рабочих. Влияние офицеров быстро падало.

В дорогу, но на Кавказ, отправился и великий князь Михаил Александрович, который перед отъездом посетил свою мать вдовствующую императрицу Марию Федоровну. Она с тревогой 23 сентября 1914 г. записала в дневнике: «К чаю был Миша. Потом мы прощались, и я благословила его. Очень горестное прощание! Да будет Десница Господня простерта над ним!»[165]

Сначала забрали отца. Яков Сидорович Короленко, 1904 года рождения, трудился оператором главного щита Управления Шахтинской ГРЭС имени Артёма. Его жена, Татьяна Константиновна, работала в Шахтах уборщицей. Жили дружно, воспитывали двух дочек – шестилетнюю Ниночку и двухлетнюю Галю. Всё закончилось в январе 1937 года, когда у их двери остановился «чёрный воронок». «Я в папу вцепилась мёртвой хваткой, плачу и кричу - ради Бога, не берите его. Они долго не могли меня оттащить. Тогда один чекист схватил меня и бросил в сторону, я об батарею спиной сильно ударилась, - страшный день ареста отца Нина Шальнева запомнила навсегда.» Якова Сидоровича и его семнадцать товарищей по цеху объявили участниками террористической троцкистско-зиновьевской организации, обвинив в намерении убить «отца всех народов». В июне того же года вся группа обвиняемых будет расстреляна.

Поймали в одном селе человек 30 казаков[56]. Вывели их в лес. Там поставили их в затылок один за другим и стреляли в спины и головы, чтобы скорее перебить. Потом прикладами разбили покойникам головы. Однажды в лесу я наткнулся на страшную картину Крестьянин со связанными за спиной руками висел, повешенный на суку, а к ноге трупа была привязана корова. Она прыгала и бешено и дико мычала, чуя мертвое тело. На спине у покойника была пришпилена записка: «Смерть за саботаж и укрывательство скота от красной армии для назидания всем бандитам».