Если кто-то действительно умен, другие замечают это очень скоро и сходятся на том, что он «умен», даже весьма «умен». Но если задать вопрос: «Что значит умный? Как это распознать?» — никто не знает. «Умный и есть умный, можно также сказать: толковый, понятливый, интеллигентный, что еще?» Удовлетворяясь такими «родственными по смыслу» словами, которые, собственно, и не являются таковыми, переадресуют этот вопрос мыслителям по профессии: пусть помучаются с этой проблемой, если у них есть время и охота. Но в действительности мука эта не так уж велика, стоит только понаблюдать и подумать. И прежде всего над тем, что не является умом.

Колокола в Москве не гудели поминально, как не гудели они и по всей России. Убитого Императора поминали тайно. И ничем, казалось, не примечателен был этот июльский день, день празднования иконы Казанской Божией матери. Прежде в праздник этот полны были московские церкви, и были крестные ходы, нарочно заворачивавшие во дворы болящих, дабы подкрепить их. А теперь – ничего. Теперь тихо. Теперь затаилась страна, недавно великая и не имеющая равных в мире, под сапогом варвара, и лампады её угасали…

Существует старая сербская пословица: «На небе - Бог, на земле - Россия». Действительно, Россия всегда приходила на помощь православной Сербии. Связи наших стран неразрывны, так как невозможно стереть народную память. С теплотой и чувством глубокой признательности относятся сербы к русским, оказывавшим им помощь в трудное время. Они помнят, как император Николай II вступился за Сербию во время Первой мировой войны. Одна из белградских улиц с давнего времени носит имя Царя Николая Романова. А сейчас в самом центре Белграда, напротив Президентской палаты, стоит новый памятник Николаю II.

26 января (1918 г. — Ред.), утром, в город вступили большевики. Они пробыли тогда в Киеве всего три недели, и тот первый лик большевизма, который мы увидали за это короткое время, не был лишен красочности и своеобразной демонической силы. Если теперь ретроспективно сравнить это первое впечатление со всеми последующими, то в нем ярче всего выступают черты удальства, подъема, смелости и какой-то жестокой непреклонности. Это был именно тот большевизм, художественное воплощение которого дал в своей поэме «Двенадцать» Александр Блок. Последующие навыки и опыты подмешали к большевистской пугачевщине черты фарисейства, рутины и всяческой фальши. Но тогда, в феврале 1918 г., она предстала пред нами еще во всей своей молодой непосредственности.

Михаил Дмитриевич Скобелев — самый молодой в истории Русской армии «полный генерал», то есть генерал от инфантерии. Он обладатель трех высших наград с надписью «За храбрость» — двух сабель с позолотой и шпаги с бриллиантами, Герой Плевны и Шипки, покоритель Закаспийского края. Кавалер ордена Святого Георгия 4-й, 3-й и 2-й степеней. В бой он всегда выезжал на белом коне и в белом мундире…

Цѣлый мѣсяцъ ходила я въ ГПУ, прося не освобожденія, а передачи пальто, ботинокъ и чегони-будь съѣстного, просила о разрѣшеніи свиданія. Мнѣ подарили ссыльные для него валенки и теплую шапку мѣховую. Разрѣшено не было. 8-го Ноября мнѣ было объявлено: Андрей Урусовъ отправленъ 5-го числа на Дальній Востокъ безъ права переписки на 10 лѣть. Я молилась только о томъ, чтобъ не впасть въ отчаяніе отъ горя, и Господь помогъ мнѣ перенести и дальнѣйшія скорби, и вотъ живу уже 10 лѣтъ послѣ этого.

В музее истории Донского казачества, после осмотра экспозиции, посвященной прошлому города Новочеркасска, в сопровождении экскурсовода Чибисовой С.П., Николай Васильевич Федоров вручил работникам музея свою атаманскую форму на хранение и сделал запись в книге почетных посетителей: - «Сердце бьется, слеза льется. Тревожатся все атомы моего существа. На душе радостно и печально. Нет слов». И еще, работники музея и присутствующие запомнили напутствие от атамана: - «Если будет согласие, основанное на духовности, православной вере и любви – можно очень многого добиться. Без России казачество существовать не сможет».

В юбилейный год весьма полезно воспроизвести хранящиеся в далёких архивах и разбросанные в различных изданиях подлинные документы и донесения о Бородинском сражении князя Кутузова, Барклая-де-Толли, Ермолова, Коновницына, Раевского, Дохтурова, Багговута и других вождей, «покрытых славою чудесного похода и вечной памяти двенадцатого года». Настоящее издание документов вызвано желанием дать возможность разобраться, среди разноречивых описаний позднейшего времени, по тем донесениям, что лично подали те военачальники и современники сражения, в котором, по меткому выражению Ермолова, «французская армия расшиблась о русскую».

— Мы должны исполнить приказъ нашего Верховнаго Главнокомандующего, какъ вѣрные солдаты безъ всякаго разсужденія. Русскій народъ въ Учредителыюмъ Собраніи разсудитъ, кто правь, Керенскій или Корниловъ, a сейчасъ нашъ долгъ повиноваться. — Господинъ генералъ, — отвѣчалъ мнѣ солидный подпрапорщикъ, вахмистръ со многими георгіевскими крестами. — Оборони Боже, чтобы мы отказывались исполнить приказъ. Мы съ полнымъ удовольствіемъ. Только вишь ты, какая загвоздка вышла. И тотъ измѣнникъ, и другой измѣнникъ. Намъ дорогою сказывали, что генералъ Корниловъ въ Ставкѣ уже арестованъ, его нѣтъ, а мы пойдемъ на такое дѣло? Ни сами не пойдемъ, ни васъ подъ отвѣтъ подводить не хотимъ. Останемся здѣсь, пошлемъ развѣдчиковъ узнать, гдѣ правда, а тогда — съ нашимъ удовольствiемъ — мы свой солдатскій долгъ отлично понимаемъ.

К началу 1928 г. СССР подошел в состоянии хлебозаготовительного кризиса. Крестьяне, не имея достаточной компенсации, не спешили сдавать хлеб по низким госценам. После поездки И.В. Сталина в Сибирь в январе 1928 г. сверху были спущены указания, требовавшие применения самых жестких мер по отношению к тем крестьянам, которые «срывали» хлебозаготовки. Так началась историческая полоса, которая знаменовала собой конец нэпа, - «чрезвычайщина». Сами крестьяне характеризовали этот поворот понимающе: «восстановление продразверстки и возврат к принципам военного коммунизма» (1, л.221).

На второй день прибытия первого эшелона 19/V выпал снег, поднялся ветер, а затем мороз. Голодные истощенные люди, без кровли, не имея никаких инструментов и в главной своей массе трудовых навыков и тем более навыков организованной борьбы с трудностями, очутились в безвыходном положении. Обледеневшие, они были способны только жечь костры, сидеть, лежать, спать у огня, бродить по острову и есть гнилушки, кору, особенно мох и пр. Трудно сказать[,] была ли возможность делать что либо другое, потому что трое суток никому продовольствия не выдавалось. По острову пошли пожары, дым. Люди начали умирать. Они заживо сгорали у костров во время сна, умирали от истощения и холода, от ожогов и сырости, которая окружала людей. Так трудно переносился холод, что один из трудпоселенцев залез в горящее дупло и погиб там на глазах людей, которые не могли помочь ему, не было ни лестниц, ни топоров. В первые сутки после солнечного дня бригада могильщиков смогла закопать только 295 трупов, неубранных оставив на второй день. Новый день дал новую смертность и т. д. Сразу же после снега и мороза начались дожди и холодные ветра, но люди все еще оставались без питания. И только на четвертый или пятый день прибыла на остров ржаная мука, которую и начали раздавать трудпоселенцам по несколько сот грамм. Получив муку[,] люди бежали к воде и в шапках, портянках[,] пиджаках и штанах разводили болтушку и ели ее. При этом огромная часть их просто съедала муку (так как она была в порошке), падали и задыхались, умирая от удушья.

В нас, молодых офицерах, было сильно понятие о воинском чинопочитании и дисциплине, привитое нам с детства. В эти трагические для России дни мы искали старшего руководителя, мы ждали приказаний начальства, т. е. мы ждали того, к чему привыкли и чему были обучены.

Обстрелы Донецка не утихали в новом году ни на один день. Жители отмечали, что таких кровавых боев не было даже в августе. «Продолжаю документировать преступления украинских карателей против народа Новороссии. Сегодня особенно сильно бандеровцами был обстрелян Куйбышевский район Донецка, дело не обошлось разрушениями, есть и раненые, и убитые», - писал 13 января Грэм Филлипс. В этот день в Донецке погибло двое мирных жителей. На другой день британский журналист сообщал как минимум о 5 убитых.

Поклонившись дорогой могиле, Ростислав Андреевич побрёл вдоль бесконечной вереницы крестов, явившихся на старом погосте в последние месяцы. Здесь были похоронены атаманы Каледин и Назаров, Митрофан Богаевский и ещё многие и многие сотни лучших сынов Дона и России. Арсентьев машинально читал надписи: «Партизан Чернецовского отряда, гимназист Платовской гимназии 5-го класса», «сестра милосердия, замученная большевиками», «неизвестный доброволец»… Словно вся Россия нашла на этом погосте последний приют… Россия белая…

...Такое мракобесие творилось почти во всех городах, где было ЧК. В Одессе широко была известна палач Вера Гребеннюкова (Дора Евлинская). О ее злодеяниях ходили легенды. Она вырывала волосы, отрубала конечности, отрезала уши, выворачивала скулы и так далее. В течение двух с половиной месяцев её службы в ЧК ею одной было расстреляно более 700 человек. В Вологде свирепствовала Ревекка Пластинина (Майзель), она собственноручно расстреляла более 100 человек. Эта бывшая жена Кедрова затем свирепствовала в Архангельской губернии. Газета "Голос России" в 1922 году сообщала, что Майзель-Кедрова расстреляла собственноручно 87 офицеров, 33 обывателей, потопила баржу с 500 беженцами и солдатами армии Миллера. В Одессе главным палачом была женщина-латышка со звероподобным лицом. А главный московский палач Мага расстрелял на своем веку 11.000 человек...

22-го сего сентября, в полдень, генерал Миллер, выйдя из управления РОВС на rue Colisée в Париже, на подготовленное ему генералом Скоблиным свидание с одним из иностранных военных агентов, к вечеру того же дня домой не вернулся. Уходя, ген. Миллер оставил в запечатанном конверте письмо на имя ген. Кусонского (своего Начальника Штаба), с указанием не вскрывать тотчас по его уходе.

САМЫМ ЧУДОВИЩНЫМ ПРЕСТУПЛЕНИЕМ «эпохи великого перелома» являлся искусственно вызванный голод на Украине и Юге России в 1932-1933 годах. Ответственность за это злодеяние в той или иной мере несут все гроссмейстеры сталинского «ордена меченосцев» во главе с самим «отцом народов». Но, несомненно, главным организатором голода был воинствующий суперрусофоб Лазарь Моисеевич Каганович.

Драгуны – род конницы, способной действовать в пешем строю. Так трактует Военная энциклопедия начала ХХ века. К 1914 году регулярная кавалерия русской армии насчитывала двадцать два драгунских полка. Героем этого повествования является самый «молодой» из них – Северский полк, дислоцировавшийся к началу Великой (Первой мировой) войны в Александрополе.

По городу ходили толпы разнообразного люда. Слышались возгласы: Хлеба! Давайте нам хлеба. Но в этих словах чувствовалось, что это умело подстроенная комедия, так как уменьшение выдачи хлеба на 1/4 фунта не знаменовало собой голода. Я приехал в Петербург вместе со штабс-ротмистром лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка Карангозовым, и мы вместе стали пешком пробираться к центру города. Со вчерашнего дня картина на Невском не переменилась, и вдоль Невского по-прежнему ходили усиленные наряды полиции. Около Гостиного Двора мальчишка-газетчик продавал какие-то газеты.

Видал я вас, милые, из окна, и на душе легче. Благословил всех, хоть издалека, посылал милым отсутствующим Машеньке и Танюше свое родительское благословение Божие на века их. Спасибо тебе, родная, за то, что еще раз дала взглянуть на себя и деток. Если меня не расстреляют (чуть-чуть надежды еще теплится), то, может быть, еще увидимся в этой жизни, хотя засадят на медленное умирание куда-нибудь, откуда нет выхода. Допрос окончательный, вероятно, будет или сегодня ночью, или завтра утром. Я сравнительно спокоен. Тяжело мне было видеть печальное личико Лидочки, остальные дети - дети, и я даже рад буду, если они как можно скорее, как все дети, забудут это несчастье. И ты забудь и постарайся быть счастлива, дорогая. Если же дело затянется и я останусь здесь, ради Бога, не присылай так много еды и такой хорошей. Один день пропусти и не присылай ничего, вероятно, впрочем, что запретят и без того. Я лишен буду всех послаблений, мне обещано, что не дадут никакой пощады.