Жил некий человек, в котором завелся злой и неприязненный дух. Он призывал на помощь многих врачей, дабы они изгнали нечистого, но ничего не добился. Наконец, поразмыслив, прибег ко Пресвятой Богородице, ища у Нее подмоги и беспрестанно вознося ангельское приветствие, причем повесил на шее своей лестовку, по которой считал число произнесенных «Богородиц». О, воистину великая сила Божией Матери! Если находились на нем эти четки, сила действия диавольского умалялась; но как только он их снимал, вновь множилась скорбь. Когда же человек тот принялся денно и нощно носить лестовку, не снимая, отступила сила бесовская от него насовсем, и чёрт вышел вон. А сам он, выздоровев, прославил Царицу Небесную.

Земная жизнь для истинного христианина лишь постольку имеет смысл и цену, поскольку дает возможность узреть Христа духовными очами и соединиться с Ним еще в этой жизни, чтобы там — за гробом, зреть Его уже лицом к Лицу и вечно царствовать с Ним, как Он это Сам обещал всем верным Своим, в незаходимой славе «невечернего дне Царствия Его». Горька, пуста, бесцельна эта земная жизнь без Христа, страшна, мрачна, ужасна и безотрадна смерть для человека, не искавшего еще в этой жизни сретения со Христом и не сподобившегося узреть Его и познать Его, насколько это нам доступно, еще здесь, прежде наступления часа смертного!

Пётр Георгиевич Паламарчук (1955 - 1998) - российский писатель, историк, патриот, автор известного 4-томника «Сорок сороков. Иллюстрированная история всех московских церквей» - на страницах книги "Золотой оклад, или живые души" рассказывает о стариной "рукописи с незнакомым именем «Звезда Пресветлая»", обнаруженной им в "старообрядческом храмике бывшего села Тураево близ Мячковского кургана у Москвы-реки, откуда прежде брали белый камень на столичные стройки" .  Про рукопись "было дополнительно сообщено, что это «чужое мудрование», занесенное неведомым соседом одиноко умершей крестьянки"...

Представляем страницы этой рукописи, переложенные на современный язык П.Г. Паламарчуком, с некоторыми его комментариями.

Федор Викторович Винберг родился летом 1869 года1 в богатой дворянской семье Санкт-Петербургской губернии шведско-германского происхождения. Его отец, Виктор Федорович Винберг (1832 — не позже 1920) был флигель-адъютантом (1871) и генералом от кавалерии (1895). Начав офицерскую службу в Кирасирском Его Величества полку, в составе которого он принял участие в подавлении польского мятежа 1863 года, за годы своей долгой и беспорочной службы В.Ф. Винберг последовательно занимал должности командира 3-го гусарского Елисаветградского полка (1865−1872), командовал 2-й бригадой 2-й кавалерийской дивизии (1873−1874), был начальником Николаевского кавалерийского училища (1874−1878). После окончания Русско-турецкой войны 1877−1878 годов, в которой В.Ф. Винберг принял участие, он служил начальником 12-й (1878−1886) и 2-й гвардейской (1886−1890) кавалерийских дивизий, а с 1890 по 1901 годы занимал должность командира 10-го армейского корпуса. Последним местом его армейской службы стала работа в Военном Совете (1901−1911), после чего Виктор Федорович вышел в отставку, но продолжил свою полезную для Отечества деятельность, приняв назначение почетным опекуном в Петербургском присутствии Опекунского Совета учреждений Императрицы Марии2. По свидетельству военного министра А.Ф. Редигера, В.Ф. Винберг «был человек очень почитаемый и симпатичный, но военного в нем было мало…"3 Впрочем, это не помешало Виктору Федоровичу сделать блестящую военную карьеру и быть награжденным российскими орденами до ордена св. Александра Невского с алмазными знаками включительно.

При жизни Крылова дети знали своего любимого дедушку в лицо. После его смерти они любят играть в Летнем Саду около его памятника. Крылов в домашнем сюртуке сидит на камне с карандашом в руке и с записной книжкой – точно как при жизни ходил он в Летний Сад, садился где-нибудь в сторонке и обдумывал будущие свои басни. Крылова прозвали дедушкой не потому, что он был так стар, но потому, что русский народ любит его за его великую мудрость, как любят своего доброго дедушку все благородные и благодарные внуки.

На станции Чаплине в пределах Екатеринославской губернии был казнен архимандрит Вениамин из Москвы за то, что заступился за при­говоренного к смерти на той же станции бывшего земского начальника. Слабого старика, едва передвигавшего ноги, тащили на казнь по вокзальному перрону. На месте казни его раздели, и платье его палачи раз­делили между собой. Затем жертву стали нещадно бить шомполами. Сила ударов была столь велика, что одним из ударов была отбита коса. Архимандрит, весь окровавленный, молчал и только молился, но удара­ми по рукам ему умышленно мешали креститься. Мучение продолжа­лось бесконечно долго, пока, наконец, несчастному не отрубили голову.

…Дуэль вышла из-за женщины. Кончилось в лермонтовском духе: вместо разжалования в матросы, послали на фронт, в Дикую дивизию. Сам напросился. Когда же пришел прощаться в своей темно-серой черкеске, с черным башлыком наотмашь, у бедра - казачья шашка, а у пояса - кинжал в серебре, а тут еще свежий ореол бреттера и рыцаря женщин, - можете себе представить успех! Ночь напролет провожали у цыган. Так вот и попал в «кунаки». Дивизию увидел впервые под Станиславовым, в открытом поле, в строю, на конях, собранную после боя. Сердце захватило: такое впечатление произвела. Не люди - огонь. И все, как один: старики и молодые. Под стать им и кони, горячие, свои собственные. Что ни всадник - картина. Дедовские кривые клинки, папахи - словно целые медведи, - страшно от одного вида. С песельниками, горным посвистом и бубенцами, сотня за сотней вступили в иноземный город полки: Дагестанский, Кабардинский, Черкесский, Ингушский, Чеченский, Татарский. Подлинно - вольные сыны Кавказа.

В продолжение истории о преобразовании северо-восточной Азии обратимся к воспоминаниям участника событий, Михаила Корсакова, друга и ближайшего соратника Николая Муравьева. «Какая прозорливость! – восклицает Михаил Семенович, - Амур еще не присоединен, предстоит еще его вернуть, а Муравьев уже готовит для него и засельщиков, и оборонителей. По этому приказу переселяется из Забайкалья конный полк и пешая бригада с женами и детьми». Загодя, летом 1856 года, строятся баржи для семейств и плоты для скота и лошадей. Конный казачий полк предполагалось разбить по сотням для высадки и возведения поселений в четырех местах: в устье Зеи, на Сунгари, в устье Уссури и на большом острове Сучи, образованном протокой Амура против Мариинского поста. Казаки распределялись по всему течению реки вплоть до Охотского моря.

Московская моя жизнь оборвалась внезапно в феврале тысяча девятьсот двадцать восьмого года. И как оказалось — на очень долго. Неполных шесть лет в Москве прошли без особых тревог. Даже относительно легко. Так бывает, когда живешь со дня на день, без ясной цели, какую ставят себе люди, прочно стоящие на земле. Я считал свое существование зыбким, сравнительную обеспеченность счастливой случайностью, поскольку не раз убеждался в обманчивости всяких предположений на будущее. На попытках вновь поступить в университет я ожегся и, испытав процедуру чисток, примирился с положением и обязанностями переводчика — поначалу в Миссии Нансена, потом у корреспондента Ассошиейтэд Пресс, у каких-то концессионеров, пока не поступил в греческое посольство, где ежедневно читал посланнику по-французски московские газеты и составлял пресс-бюллетень. Денег было немного, но свободного времени достаточно. А главное — мне была предоставлена комнатка в помещении консульства, благо для меня несравненное, заставляющее ценить обретенное положение.

Бои на линии сёл Мечка и Трстеник разгорались с начала октября. Войскам рвущемуся к Бяле Сулейман-паши противостояла здесь русская 12-я дивизия. Здесь же храбровал Рущукский отряд Наследника Цесаревича Александра Александровича. Эта ноябрьская ночь выдалась непроглядно тёмной, ливень хлестал, не переставая, так что окрестное бездорожье грозило окончательно превратиться в месиво, а воды Лома – выйти из берегов. А с рассветом воздух сотряс оглушительный грохот орудий. Турки начали атаку русских позиций…

Боже, какое же это счастье – впредь никакого устава, регламентирующего каждый шаг! Никаких экзаменов! Никаких менторских наставлений почтеннейших, но нестерпимо скучных классных дам! Свобода! Свобода дышать полной грудью! Свобода видеть дорогих людей! А, самое главное – простор! Ведь как это тоскливо для выросшего на вольнолюбивом юге, в военной среде ребёнка, когда даже прогулки ограничены маленьким садом ставропольского пансиона и строго определёнными часами! Как в тюрьме… А теперь молоденькая дымчатая кобылка летит по утопающей в зелени и разноцветье горной долине, и ей не нужно давать шенкелей, ибо она не менее своей всадницы рада стремительному бегу, свободе, простору! На горизонте высятся, подпирая небесный лазоревый купол снежными пиками, горы… Сияет, презрев облачные покровы, солнце, всегда щедрое к этому краю… А вокруг – зелень, цветы… Их запах, посвист птиц – как же не хватало этого Юлии во все годы учёбы! Наконец, разгорячённая скачкой лошадь остановилась у бурливой и непокорной, как всё на Кавказе, реки Цейдон. Река эта брала начало от Цейского ледника, венчавшего Цейское ущелье, чьи покрытые густым лесом склоны высились впереди.

Мы говорили вчера о том, что никогда еще в истории человечества зло не обрушивалось с такой яростью на Церковь Христову, как это было в России. Но сбылось слово Спасителя нашего! Он сказал: создам Церковь Мою, и врата ада, то есть, все адские усилия, - не одолеют ея. И вот - не одолели. Этот сонм мучеников, которые сохранили верность Христу, указывает на победу Церкви над этим злом, над этой злой атакой, над этим разливом зла. Вы знаете, как бывает на океане, когда буря выходит: могучие валы, целые водные горы набрасываются на скалы, а скалы стоят твердо, непоколебимо, и эта налетевшая громадная волна бессильно разбивается и откатывается назад. Вот так же и они разбивались и будут разбиваться, потому что, повторяю, верно слово Христово. Церковь Христову не одолеют никакие темные силы, а мы с вами только должны заботиться о том, чтобы поучаться примеру наших мучеников и исповедников и так же хранить верность Господу всегда, везде и во всем, как они хранили.

В 1914 году под Ивангородом в полк прибыл прапорщик запаса армейской пехоты Леонтьев. Женичка Леонтьев очень скоро завоевал симпатии всех офицеров полка. Довольно уже пожилой (для нас, молодых), с бородкой клином и заметным брюшком, на вид он был глубоко штатским человеком. Образование он получил в Страсбурге, тогда еще немецком городе, где получил диплом инженера. В полку прапорщик Леонтьев был назначен в 6-ю роту, к капитану Данилевскому, очень милому, но страшно нервному человеку. Женичка, наоборот, был полное спокойствие и в разговоре и даже в манере ходить. Он всегда говорил про своего ротного командира: «Мы с Василием Максимовичем друг друга дополняем, он волнуется, а я спокоен». Злые языки говорили, что во время наступления немцев под Едвабно в 1915 году на 6-ю роту, Женичка подал команду: «Давайте, братцы, стрелять часто по наступающему противнику!» вытащил наган и стал палить по немцам, которые были еще в 1.500 шагах… Спокойствия был он удивительного.

В канун революции, крестьяне европейской части России владели 90% пахотной земли, в Сибири 100% «по составу землевладения Россия уже в 1905 г. была совершенно крестьянской страной (в большей степени, чем какая-либо из европейских стран)» С.Г. Пушкарёв Советские пропагандисты внушили народонаселению, что до 1917 года Россия была феодальным государством, где царский двор, церковь и ничтожная группа зажиточного дворянства владели всей землей, а крестьяне либо обрабатывали крошечные клочки своей земли, либо батрачили на богатых хозяев. Действительность была очень далека от совковых представлений.

Благодарности товарищу Сталину за счастливое детство - этот один из самых популярных сюжетов для плакатов времен СССР и скорее он звучит как издевка, учитывая какое количество детей того периода выросло в приемниках, исправительных лагерях в полной изоляции от родителей и других близких. Надежное крыло советского государства подразумевало счастливое и безоблачное детство, но не для всех. И обратную сторону медали можно было увидеть в самый неожиданный момент, когда в буквальном смысле ни за что под откос спускали судьбы целых семей. Если главу семейства обвиняли в измене Родине, то чаще всего это означало, что уничтожена будет вся семья.

...

Ровно через три недели, 2 Декабря 1918 года, мы с Мишей, ликвидировав все дела, а главным образом все вещи, ибо ехать приходилось на свой счет и нужны были деньги, садились на поезд, отправлявшийся в Поти. С нами ехала и жена Пивоварова, женщина врач, пожелавшая также принести посильную помощь в области, неразрывно связанной со всякими военными действиями. Прождав два дня парохода, мы наконец попали на прекрасный пароход «Великая Княгиня Ксения», отходивший в Новороссийск. Погода благоприятствовала путешествию и все было бы прекрасно, если бы Миша не простудился при погрузке. Спустившись в каюту, он сразу слег с повышенной температурой.

В Карелии приказ наркома внутренних дел Ежова №00447 "Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов" выполнялся с особым энтузиазмом и усердием. За период работы Особой тройки НКВД Карелии с августа 1937 года по ноябрь 1938 года, по приговорам внесудебных органов были расстреляны как минимум 10779 человек, 1410 были приговорены к лагерным срокам – это самая высокая цифра по всей стране по соотношению числа казненных к числу приговоренных к лагерям. Валентина Сукотова – коренная заонежанка, почти 20 лет она отработала учителем начальных классов в Петрозаводске, руководит общественной организацией "Заонежье. Её дед – Петр Михайлович Изотов – был председателем колхоза в деревне Микково: его арестовали по анонимному доносу в 1938 году, и по решению тройки НКВД 22 марта 1938 года приговорили к 10 годам ссылки в Норильлаге.

В Иркутск отряд прибыл под новый год после утомительного девятимесячного путешествия. Когда было управлять краем? Здесь Муравьева ждало сообщение о назначении полковника Корсакова военным губернатором Забайкальской губернии и наказным атаманом Забайкальского казачьего войска. Николай Николаевич тут же отправил на него представление к генеральскому званию, которое было быстро удовлетворено. Следующим шагом стало направление молодого дипломата Волконского в монгольскую Ургу на разведывание обстановки в китайской стороне, какие там у них настроения, есть ли намерения препятствовать третьему русскому сплаву по Амуру, подготовка к которому новым Забайкальским губернатором уже началась. Ургинскому амбаню Бэйссе Муравьев наказывал передать дружеский поклон и заверения в готовности помогать Китаю против любых иностранных посягательств. Просил также напомнить ему о захвате Индии англичанами. Помимо китайских приготовлений, генерала волновала судьба Сахалина, оказавшегося островом, оторванным от материка. По русско-японскому договору, заключенному в 1855 году Путятиным, остров признан «неразделенным между Россией и Японией», и за него предстояло бороться. Курилы тоже поделены среди гряды, по проливу Фриза. Как бы на Сахалине не заявились заморские гости! Еще в 1853 году Невельской пытался закрепиться на Сахалине, направив на остров, в районе залива Томари-Анива, Николая Буссе с командой из шестидесяти четырех солдат, который соорудил военный пост, провел на нем зимовку с обследованием острова и с составлением карты. Буссе стал первым начальником Сахалина. Но с начавшейся Крымской войной пост был снят из-за опасности его разгрома.

В 1910 году было приступлено к уничтожению ряда крепостей, то есть фактически - Варшавского укрепленного района. Это коснулось и крепости Варшавы, просуществовавшей 101 год: в 1809 году в Варшавскую цитадель была впервые введена наша артиллерия в составе одного артиллерийского батарейного батальона. После частичного, а иногда и полного разрушения некоторых фортов, оставались нетронутыми: цитадель, примыкающие к ней старые форты и так называемые - «Литерные».