В Актюбинске мы больше году были совсем лишены Богослужения. Утешение пришло неожиданно. Приехал туда еще сравнительно молодой архимандрит О. Арсений. Он был знаком с той ссыльной семьей, о которой я писала, что жили с нами вначале в землянке и спали на столе и по, столом. Они дали ему наш адрес, и он сейчас же пришел, и остался ночевать. Совершил ночью тихо литургию, и мы смогли приобщиться Св. Таин Это был тоть монах, которого в Туапсе не расстреляли, а сослали на 10 леть, и который дал мне сведения и об игуменье Антонине. От него впервые узнала о том, что в России существует тайная Катакомбная Церковь, возглавляемая митроп. Петербургским Иосифом и им организованная по благословению митроп. Петра Крутицкого, с которым он, живя в Чимкенте за 100 верст о Алма-Аты в ссылке, все время имел тайные сношения. Архим. Арсений был рукоположен митр политом и имел счастье содержать его материально. Церковь в Алма-Ате вырыта глубоко земле, и освящал ее сам митрополит, приезжавший для этого тайно.

Дмитрий Сергеевич Дохтуров остался в памяти людей как «рыцарь без страха и упрека». За ним закрепилась слава «железного генерала»: он был четырежды ранен, но ни разу не покинул поля боя. Он не отличался какими-либо особыми выдающимися боевыми качествами, но его упорство, стойкость, твердость духа сделали его одним из любимых генералов среди солдат и офицеров.

Проталкивание Сталина в исторические святцы в качестве главного творца Победы в Великой Отечественной войне — безумие, порожденное новой псевдосоветской религией «прекрасного СССР». «Псевдо» — потому что если символом веры старого советского культа был марксизм-ленинизм, то теперь предметом веры стало учение об СССР как идеальном государстве и потерянном рае. В ранг центральных догматов этой новой языческой религии возводится идеологема «Сталин — великий вождь, лучший правитель всех времен и народов, победитель нацизма».

У нас в гостях был доктор исторических наук, профессор кафедры истории России Российского Университета Дружбы Народов Сергей Реснянский. Мы говорили о Ништадтском мирном договоре, заключением которого в 1721 году закончилась Великая Северная война. Разговор шел об основных требованиях заключения перемирия, и о том, что приобретала и что потеряла Россия вследствие его подписания.

175 лет назад, 1 сентября (ст. ст.) 1846 года, в Гельсингфорсе (Хельсинки) в семье заслуженного профессора русского языка местного университета родился Владимир Степанович Барановский – автор первой мире скорострельной пушки и множества других изобретений. Отец его, Степан Иванович, получил гуманитарное образование в Санкт-Петербургском университете и был человеком энциклопедических знаний. Как филолог он знал не только русский и европейские, но и арабский, персидский и турецкий языки, а кроме того преподавал в гимназиях историю, географию и статистику, писал статьи по языкознанию, истории литературы, богословию и медицине, переводил скандинавские мифологические произведения, разработал проект (осуществлённый!) железной дороги Оренбург-Ташкент… Несколько лет он состоял чиновником особых поручений при Государственном контроле и главным инспектором училищ в Западной Сибири. Однако главным своим призванием считал изобретательство. Большинство его изобретений шло по Военному ведомству, В их числе планиметр-картограф, пневматический двигатель, винтокрылый летательный аппарат со складывающимися крыльями и мн. др.

16 Октября все кругом гудело, чувствовалось, что назревают события. Немцы вели наступление на нескольких участках фронта. Точно не могу указать часа, когда им удалось прорвать расположена 2-ой Финляндской стрелковой дивизии. Левый фланг 51-ой дивизии обнажился. Находившийся в резерве 202-го Горского полка Капитан Кузнецов с нашим 3-м батальоном, по своей инициативе, бросил в прорыв навстречу немцам сначала 12-ую, а потом 9-ую роту. Окопы Финляндцев были на опушке густого леса у д. Орлени, Заианчково и Жилино. Подготовив свою атаку огнем, немцы смяли примыкавшие к 51-й дивизии 8 и Финляндской стрелковый полк и распространились в их окопах. В это время из леса на встречу немцам вышла наша 12-ая рота, единственная рота, не имевшая до этого дня никаких потерь.

Узнав в 1921 г., что в Грузии к власти пришли большевики, Картвели решил не возвращаться на родину.Он понимал, что эмигранту будет непросто найти хорошую работу, поэтому счел необходимым получить еще одну профессию. Он окончил Высшую электротехническую школу во Франции,но никогдане работал по этой специальности. Получив диплом авиационного инженера, поступил конструктором в фирму «Societé Industrielle», принимал участие в создании 1-местных гоночных самолетов «Bernard» и «Ferbois», на последнем таком самолете в 1924 г. был установлен новый мировой рекорд скорости. Тогда же он занялся по собственной инициативе проектированием гигантского пассажирского самолета для полетов из Парижав Нью-Йорк. 7-моторный цельнометаллический моноплан весом около 50 тонн должен был перевозить 50–60 пассажиров на расстояние в несколько тысяч километров.

Война против Германии и Австро-Венгрии началась 19 июля 1914 года. Из Кавказского военного округа на Западный фронт немедленно были брошены 2-й и 3-й Кавказские армейские корпуса. На Турецкой границе остался только 1-й Кавказский корпус, который спешно был усилен мобилизованной казачьей конницей Кубанского и Терского войск, тремя бригадами Кубанских пластунов и второочередными передовыми частями. По Государственному закону, при объявлении войны, все 11 Казачьих Войск своими конными полками разворачиваются в тройном количестве, кроме артиллерии. Технических войск казаки не имели.

Внедрённое рядом мемуаристов убеждение в том, что коррупция была родовым свойством русской власти, слабо подтверждается документами. Большинство «достоверных исторических эпизодов» о лихоимстве и растратах основаны на устных преданиях, по тем или иным причинам пристрастных. И даже происхождение знаменитого изречения «Воруют!» приписываемого Карамзину, не основано на каких-либо документальных источниках. Конечно, казнокрады были при любой власти, но и боролись с ними всегда.

В 1818 году Император Александр Первый учредил Комитет попечительства о тюрьмах, задачей которого было позаботиться о положении заключенных, дотоле остававшемся решительно невыносимым. Наряду с московским губернатором в общество вошли митрополит Московский Филарет и доктор Гааз, назначенный главным врачом московских тюрем. То, что увидел Федор Петрович в тюрьмах и на пересылках, привело его в ужас. Голод, болезни, издевательства… Можно ли так жестоко терзать людей? Так бессмысленно и беспощадно ругаться над Божиим образом?

Наконец 1 Сентября в 4 часа дня мы прибыли в Гродно, где узнали, что 1-й и 2-й батальоны уже высажены и ушли на форты. Накрапывал мелкий дождь — батальон разгружался. Денщики складывали гинтера и выносили их на двуколки. Прощай вагонный уют и тепло — подумал я. Гренадерам был роздан обед, и мы двинулись через город на форты. Шли мы очень долго — стало совсем темно. Дождь не прекращался. По дороге на форты нам пересекли дорогу Кавказские стрелки. У стрелков сорвалась с моста какая-то двуколка и придавила стрелка. Части остановились. Из темноты неслись крики: «Какая часть?» «Куда ты прешь — не видишь офицере!» «Земляки! А земляки?» - вопрошали голоса. «Нет ли средь вас саратовских? а вы откелева будете? — мы с Кавказу. - И мы тоже». «Носилки давайте сюда! кричали голоса из-под моста и слышались жалобные стоны придавленного. А все вместе взятое покрывала трехэтажная басовая ругань.

Фильм о белой эмиграции. Революция, жестокость, голод... Вот что первым вспоминалось о "милой Родине" тысячами потерявших детство, а было их в среде белой эмиграции почти сто тысяч. И тем не менее, скитаясь по миру, они старались не забывать, ни родного языка, ни традиций, ни веры.

Приятно было после долгого и утомитель­ного похода и ночевок в халупах и сараях очу­титься в культурной обстановке. Можно было принять ванну, спать на мягкой кровати на безукоризненно чистых простынях, есть вкусные обеды и завтраки с вином… Все это было так необычно для нас, уже отвыкших от комфорта. Наши солдаты были тоже размещены очень хорошо и получали хорошую пищу. В свободное время большой компанией, во главе с управляющим имением, мы отправля­лись на охоту и вообще старались использовать отдых «вовсю», помня, что на войне такие слу­чаи весьма редки. Сосед - помещик имел автомобиль, и одному из наших офицеров, по­ручику Гайчману, пришла в голову идея съез­дить в Варшаву. Шоссе Калиш-Варшава было в отличном состоянии, и мы могли бы, выехав утром, уже к вечеру быть в Варшаве. Сосед охотно согласился предоставить автомобиль в наше распоряжение, но остановка была за бен­зином, которого у него не было и достать ко­торый было почти невозможно. Все наши по­пытки достать бензин были безуспешны. Тог­да я вспомнил про своего вахмистра Каташинского, зная его удивительную способность вы­полнить подчас самое невозможное поручение. Действительно, к вечеру на второй день моло­дец вахмистр каким-то чудом раздобыл и при­нес нам огромные бутыли с бензином.

Кто владел хлебом в 1917-1919 гг, тот и был хозяином земли Русской. Как и почему большевики смогли отобрать хлеб у крепкого крестьянина в трудные годы после революции. Почему крепкий крестьянин покорился новой большевистской власти. Как он боролся, открыто и тайно против новой Советской власти. И почему не поддержал Белое движение.

7 мая 1941 года 17-летний Виктор Савиных и еще девять учеников Тайшетской средней школы (Тайшетский район находится в Иркутской области России) в возрасте от 14 до 17 лет были арестованы за коллективное письмо Сталину о «недопустимости отправки в фашистскую Германию эшелонов с зерном в то время, когда советские люди голодают». По мнению чекистов это было "страшное преступление". Школьникам предъявили обвинение по статьям 58-10, 58-11 УК РСФСР. То есть по версии следствия он, вместе с "сообщниками" проводил пропаганду и агитацию направленную к свержению Советской власти путем изготовления литературы и материалов контрреволюционной направленности. А также осуществлял организационную деятельность направленную на свержение все той же Советской власти.

Тайком от отца Николаша раздобыл солдатскую форму и сбежал из дома, сев в один из отправлявшихся к дальневосточным рубежам эшелон. Несколько недель шел поезд до театра военных действий. За это время 15-летний доброволец успел сдружиться с солдатами-новобранцами, с которыми ему куда легче было найти общий язык, нежели с гимназистами. По прибытии на фронт его зачислили в полк, и началась совсем новая жизнь, та самая, о которой он мечтал… Военному делу Тимановский учился куда быстрее и легче, чем наукам. В маньчжурских степях он убедился, что мирная жизнь, статская служба не для него. А, вот, грохот пушек, дым, ружейная пальба – совсем иное дело. На поле боя мальчик чувствовал себя, как рыба в воде, и примерной доблестью не раз заслуживал похвалу командиров. И не только похвалу. Два солдатских Георгия были лучшей аттестацией добровольцу. Когда второй крест украсил его грудь, Николаша знал уже твердо: как только враг будет разбит (а может ли быть иначе?!), он выучится на офицера и непременно продолжит службу.

С течением времени, в этот период радостей старшего класса, и юнкера младшего получили некоторое облегчение: разрешено было и им возвращаться в училище не в 9 часов вечера, а по окончании спектаклей в театрах; сделано это было не так, что юнкера, мимо воли начальства, понемногу завоевали себе свободу в этом отношении; нет, не такое было начальство: наш незабвенный начальник училища инженер генерал-майор Борис Антонович Шванебах был слишком определенный человек: он увидел, что волна упоения старшего класса не может не отразиться на настроении младшего, а потому, очень скоро сообразив все, он объявил нам эту льготу во всеуслышанье: ходите в театры наравне со своими старшими товарищами, но не забывайте ни на минуту об артиллерии, фортификации, тактике и проч.; не жертвуйте науками театру, театр от вас не уйдет, а моменты приобретения знаний можете упустить; кроме того, понижение переводных баллов может сильно отразиться на будущности.

Как-то раз ранним воскресным утром вышла я в город с моим мальчиком, держа его за руку, надеясь по счастью купить что-либо в магазине. Шли мы в самой лучшей нагорной части города – по Мироносицкой улице. Улица была совершенно пуста. Вдруг вижу, навстречу мне идет старый-престарый, худой крестьянин в ветхом зипуне. В одной руке он держал пустой котелок – на счастливый случай, если кто-нибудь даст ему горячую пищу, а другой рукой держал маленького мальчонку, тоже в зипуне, вероятно, внука. Вдруг лицо голодного старика-крестьянина исказилось испугом, он отчаянно завопил, бросился к деревцу на тротуаре, обхватил его руками, как бы ища у него защиты, стараясь не сойти с места. Я, недоумевая, что это могло значить, остановилась и стала пристально оглядывать улицу, нет ли какого страшного зверя поблизости. Обернувшись, я увидела спокойно идущего милиционера. Как к своей жертве, он подошел уверенно к старику и стал отрывать его от дерева. Старик неистово вопил и еще крепче держался за дерево. Я стояла, как вкопанная, не зная, что мне делать, не решаясь сцепится с милиционером, опасаясь, что в этом случае он может выстрелить из револьвера. Тогда царил страх, ибо не было ни суда, ни следствия, а расправа была в руках сильного – расстрел на месте. Мое вмешательство было бы представлено как открытое нападение на представителя власти. На улице не было никого, кто мог бы заступиться за старика. Жалея моего мальчика, я ушла молча, не дождавшись конца борьбы между милиционером и голодным стариком-крестьянином.

В 1848 г. Пулковскую обсерваторию впервые посетила группа американских ученых. Принята она была «по-царски» и, вернувшись, опубликовала в «Норд Америкэн Ревю» свои впечатления и подробное описание обсерватории. В статье, между прочим, сообщалось, что за девять лет существования Пулковской обсерватории, двадцать астрономов из других стран прошли там двухгодичный курс астрономической практики под руководством Струве. Это сообщение положило начало паломничеству американских астрономов в Пулково.

На следующее утро 14-я кавалерийская ди­визия получила новое задание и, переправив­шись снова у Сандомира на левый берег реки Вислы, двинулась по направлению к Кракову, следуя левым берегом реки. Поход этот совер­шался без особых приключений, но я вспоми­наю один эпизод, случившийся со мною в са­мом начале похода. Как-то под вечер я возвра­щался с разъездом к месту расположения шта­ба дивизии и когда я прибыл в господский дом, в котором должен был находиться штаб, я не застал там уже никого из начальствующих лиц. Там были только готовые к выступлению ден­щики с офицерскими вьюками и конно-саперная команда, чему я был очень рад, так как не знал дальнейшего маршрута дивизии. Здесь же во дворе я увидел митавца штабс-ротмистра Николаева, который уже собирался со своей конно-саперной командой и офицерскими вью­ками покидать господский дом. Я присоединил­ся со своим разъездом к этой колонне, и мы тро­нулись в путь. Колонна наша сильно растяну­лась, и так как мы шли рядами, то можно было подумать, что двигается по меньшей мере эска­дрон. Штабс-ротмистр Николаев и я ехали в голове колонны и поднимались в гору, когда увидели выезжающий нам навстречу из-за го­ры конный отряд. Присутствие флюгеров на пи­ках не оставляло никакого сомнения в том, что перед нами немцы.