Море играло волнами и переливалось радужными красками, и догорающий на горизонте закат бросал последние лучи на остывающий, затихающий и погружающийся в сумрак город, спешащий зажечь первые огни. Тишина вечера и прекрасный вид, открывающийся с террасы Большого дворца, всегда располагали к неспешным, дружеским беседам. Говорили, впрочем, чаще о делах, ревниво храня в себе сомнения и муки, щадя друг друга по молчаливому согласию в тяжёлые дни. Иногда всё же прорывались в разговорах личные переживания. А этот вечер своей безмятежностью, своей тихой красотой располагал к задушевным беседам. Тем более что после четырёх месяцев борьбы явились первые проблески меж чёрными тучами, и уже можно было подвести кое-какие промежуточные итоги, оглядеться.

Всякое революционное движение нуждается в денежных средствах. Чем настойчивее, чем нетерпеливее и чем беднее революционер, тем острее становится для него вопрос о добывании денег любыми путями и средствами; чем решительнее он «отвергает капитализм» и чем больше он, в качестве социалиста или коммуниста, «презирает частную собственность», тем ближе он подходит к уголовному правонарушению. Это предвидел Достоевский, у которого Петр Верховенский прямо говорит: «Я ведь мошенник, а не социалист». Это предвидел Лесков (в «Соборянах»): «Мошенники, ведь, всегда заключают своею узурпациею все сумятицы, в которые им небезвыгодно вмешаться». Это предвидел граф А. К. Толстой и другие. Но предотвратить этого развития в России не удалось.

Как известно, Император Павел Петрович отменил пожалования орденов, учрежденных Императрицей Екатериной 2-й — св. Георгия и св. Владимира, оговорив, впрочем, при отмене награждения ими, что «все постановления», связанные с их пожалованием, «остаются неизменными». Однако 31 декабря 1797 года Император Павел 1-й установил особую одежду для кавалеров Военного ордена, состоявшую из бархатного сюпервеста оранжевого цвета, обшитого вокруг золотою с канителью бахромою; на нем черные широкие бархатные кресты, спереди и сзади.

«Наши управленцы не скупятся на приятные сюрпризы. Получила сейчас повестку явиться с паспортом в райсовет по эвакуации. Сейчас идет бешеная высылка людей, т. к. иначе нельзя же назвать насильственную эвакуацию. При эвакуации человек теряет право на свою площадь и имущество. Для меня эвакуация равносильна смерти, и лучше уж покончить с собой здесь, чтобы не умирать от сыпняка в вагоне. Чудовищно. Целую жизнь собирала книжку за книжкой, если что и ценю, это умственный уют, свой угол. И вдруг все бросить и с 50 рублями в кармане ехать неведомо куда, куда глаза глядят. Может ли быть что-нибудь ужаснее, нелепее в своей жестокости, циничнее наших нравов, правительственного презрения к человеку, к обывателю. Слов не нахожу. Пойду завтра в Союз композиторов и скажу Валерьяну Михайловичу, чтобы делал что угодно, чтобы отменить эвакуацию, а то я в самом деле повешусь; к сожалению, отравиться нечем. […] В мои годы быть выброшенной на улицу, превратиться в нищую, без угла! С собой можно взять только 30 кг, взять столько, сколько можешь сама поднять и нести. Следовательно, мне надо брать не более 10 килограмм». 23 июня 1942 г.

...

Валерий Кругликов однажды о нем сказал так: - «Я одно могу сказать, чем больше я слушаю Борисова, тем больше мне нравится, как он поет и играет. Он не врет нигде. Ни в словах, ни в музыке, ни в голосе... Русский человек, вообще, не врет - ему это незачем. Ни в каком смысле. Врет - значит нерусский...» Своей судьбой и своими песнями русский поэт Юрий Борисов свидетельствует не только о трагичности бытия, но и возможности возвышенного человеческого существования в нечеловеческих условиях.

Есть в христианстве люди, которые сами себя лишают утешения молиться за усопших. Какие это люди? — Без сомнения те, которые, приметным или неприметным для себя образом, больше любят умствовать, нежели веровать. Почему не приемлют они молитв за усопших? — Не видно другой тому причины, кроме той, что не понятно, как действие молитвы простираться может так далеко, — даже из одного мира в другой, из видимаго в невидимый.

Наступил сентябрь, но стояла совсем не осенняя, а по-летнему тёплая погода. Однако осень, хоть и медленно, но всё же вступала в свои права – на листьях берёз и других деревьев появился лёгкий, едва заметный налёт желтизны – явный признак ушедшего лета.

Три папки с нотными автографами своего старшего сына Леонид Витальевич Собинов привез из Германии в 20-е годы. Тогда невозможно было предположить, что эти ноты останутся единственным свидетельством жизни и творчества талантливого композитора, русского эмигранта Бориса Собинова. В Ярославль папки с нотами сына знаменитого певца попали в 80-е годы ХХ века, когда семья передала много личных вещей Леонида Витальевича Собинова для создания его дома-музея на родине певца. И хотя ценность их была неоспорима, возможность работать с документами появилась не сразу: много времени отнимали текущие дела – создание экспозиции, выставки, поиск материалов, организация и проведение концертов и фестивалей. Да и начинать надо было с жизнеописания сыновей Леонида Витальевича, о которых практически ничего не было известно.

Национальная Организация "Витязей" была основана участником Белого движения (армии генерала Н.Н. Юденича) Николаем Федоровичем Федоровым (1885–1984). Еще в 1922 г., будучи секретарем международного Христианского Союза Молодых Людей (ХСМЛ) в Таллине и желая внести в этот Союз большее русское национальное содержание, Федоров основал молодежную русскую дружину ("Союз Русской Молодежи"). Переехав в 1926 г. Париж, Федоров основал 5-й отряд скаутов при Русском Студенческом Христианском Движении во Франции (РСХД действовало под омофором митрополита Евлогия). 18 мая 1928 г., неудовлетворенный аполитичностью скаутизма, Федоров создал первую дружину "Витязей" при РСХД. Впоследствии отряды витязей при РСХД были основаны в Нарве, Риге, Софии, Праге, Брно, Берлине, Харбине.

Братья, будем стойки. Будем неуязвимо преданы нашему великому Краю, друзья! Как бы много ни было седин в нашей душе, пусть ничто временное, случайное пусть ничто преходящее не заслонит вечного и непреложного - Россию. Пусть помнит каждый из нас, что в эти Варфоломеевские годы мы обязаны научиться служить своему народу. Пусть каждый, по мере сил, готовит себя к такой службе, если хочет - к подвигу, если может - к жертве. Как бы ни давило наши плечи бремя неисчислимых потерь, лишений и издевательств, мы не должны, мы не имеем права сгибаться, падать, беспомощно плакать. После каждой новой утраты, после каждого нового плевка надо еще тверже уверовать в нашу правоту, в правоту тех, что мученической смертью утвердили наши заветы, наши чаяния. Надо еще выше поднять плечи. Потому что, когда во мгле песни победные запоет день и падут застенки - слышите, уже дрогнули их устои! - мы, молодые, мы, грядущая смена, понесем на плечах своих ношу тяжелую и святую - Россию.

Страшно во время следствия было только одно: окно за спиной следователя… Комната на пятом этаже. Стул, стол, следователь, а за спиной его большое окно. Вот там-то, за этим окном, вся мука моя и боль. Следователь не подозревал ни о чем, я лишил его этого удовольствия… Дело в том, что «серый дом» НКВД возвышался как раз напротив сада Дома пионеров. А в саду – домик, а в домике – окошко, а в окошке – свет… Я вижу – это мой дом! Это мой свет. Там Владик… Я его только что купал в тазике…

Он сделался символом для многих тысяч, якобы покоренных европейцев, которые все еще оказывают сопротивление Гитлеру. Он своей отвагой и успехами воодушевил иных, как румынского патриота Иону Минулеску, который беспокоит нацистов в Карпатах, наших карпаторусских партизан, которые уничтожают тыл мадьярской, немецкой и румынской регулярных армий, а албанские и черногорские партизаны докучают итальянскому флангу на Адриатическом побережье. Бесспорно, что Дража Михайлович превзойдет легендарных героев и память о нем будет так долго жить, как долго будет вспоминаться теперешняя война.

Заклинания о попранных «ленинских нормах» не сходят со страниц советских средств массовой информации. Но вот передо мной широко известная на Западе и получившая хождение в тамиздате на Востоке книга Мельгунова «Красный террор», охватывающая период с 1917 по 1924 год, то есть эпоху расцвета тех самых «ленинских норм», по которым нынче так ностальгируют советские пропагандистские сирены. В этой книге огромное количество потрясающих своей достоверностью документов, показаний и свидетельств вопиющих преступлений против прав личности, совершенных в те годы так называемой ленинской гвардией, вдохновленной и направляемой своим человеколюбивым вождем и учителем.

И западные писатели, и некоторые русские историософы потратили немало умственных усилий и печатной бумаги, чтобы “объяснить”, почему и как русский народный дух сделал возможным торжество большевистской власти в России в 1917-1918 гг. В действительности русский народный дух в то время был или апатично-нейтральным (у огромного большинства народной массы) или активно-враждебным (у почти всей интеллигенции), в отношении большевистской власти, и держалась она в то время на весьма тонкой нитке. А удержаться ей помогли не таинственные глубины русского народного духа, а - как о том непреложно свидетельствуют холодные архивные документы -силы гораздо более реальные и прозаические: штыки латышских батальонов и систематические многомиллионные субсидии имперского германского правительства.

Хотя он был довольно аполитичным человеком, но Февральскую и Октябрьскую революции 1917 года встретил благосклонно. Неплохо отнеслась к певцу и советская власть: Собинову присвоили звание народного артиста Республики, он стал депутатом Моссовета, его наградили орденом Трудового Красного Знамени. Между тем оба его сына от первого брака были офицерами и служили в Белой Добровольческой Армии. Младший Юрий умер в 1920 году от ран, а старший Борис эмигрировал в Германию, где стал довольно известным композитором. В 20–е и 30–е годы отец и сын встречались в Европе, когда Леонид Собинов приезжал туда с концертами. В 1945 году после взятия Берлина советскими войсками Борис Собинов жил в американской зоне оккупации. Он был приглашён коммунистами устроить концерт для русских солдат (ну, как же бывший офицер мог не откликнуться на такое приглашение – для русских же солдат!), но после концерта сын великого певца был арестован карательными органами, переправлен в совдепию и приговорён к 10 годам концлагеря, отбыл срок "от звонка до звонка", вышел искалеченный и больной туберкулезом, от которого вскоре умер.

Концентрационный лагерь на Колыме в районе Магадана был таким же, как все советские лагеря: забор из колючей проволоки, вышки с вечно бдительными охранниками, вечерние переклички, скудная еда и нечеловеческие условия труда... Единственная разница была в том, что с Колымы некуда было бежать, и никто не хотел быть сожранным дикими зверями. Дни отдыха часто заменялись работой в честь какого-нибудь советского достижения или одного из тиранов, подобных Ленину или Сталину. Навигация обычно прекращалась в начала сентября, и поступление новых рабов откладывалось до весны. Люди, погибшие в течение зимы, летом заменялись новыми "врагами народа", и так продолжалось год за годом. Такой была атмосфера, в которой епископ Онуфрию довелось закончить свой земной путь.

В ту минуту, когда подали последнее блюдо — любимую гурьевскую кашу, — началась сильная качка, раздался треск и страшный грохот, все повалились на пол, крыша вагона стала рушиться на пассажиров. Императрица была оглушена и погребена под грудой обломков. Придя в себя, она отчаянно закричала по-французски: «Что с моими детьми?»

На наших плечах лежит великое бремя: научно понять, духовно осмыслить и творчески преодолеть переживаемый Россиею кризис. И вслед за тем заставить простой народ внять этому голосу разума, подчиниться ему и выполнить его волю и его предначертание. Таково патриотическое задание русской интеллигенции. Она должна с ним справиться, и она разрешит его, ибо Россия не погибает и не погибнет. Вопрос только в сроке и в размерах предстоящего страдания; но и эти оба условия зависят, прежде всего, от честности мысли и энергичности действующей воли. И я глубоко верю, что мы, преподаватели русских университетов, будем и впредь служить нашей России на этих основах живого духовного патриотизма.

За подвиги черноморских моряков во время обороны Севастополя Император Александр II Высочайшим приказом от 26 ноября 1856 года пожаловал им до того небывалую награду, о которой в приказе сказано так: «изображение святого Георгия поместить в стеньговых флагах, брейд-вымпелах и вымпелах по чинам на тех судах, которые будут укомплектованы поименованными экипажами…» После Крымской кампании Черноморский флот был преобразован во флотилию, в это время и забылась пожалованная за подвиги Севастопольцев награда.