290 лет, в 1728 г., назад родился Иван Иванович Ползунов – инженерный капитан-поручик, создатель паровой машины – одного из величайших изобретений человечества, изобретатель первого в мире двухцилиндрового парового двигателя.

До этого несчастного случая я, говорю, все еще полуравнодушно смотрел на крепостное свое состояние, но впечатление виденного возобновило прежнее мое желание освободить от неволи себя и семью, хотя бы ценой всего своего наличного капитала. С этой целью два года хлопотал я, употреблял разные средства, заходил с подарками куда надобно было, к домашней приближенной челяди барина, и все-таки получал лишь кое-какие надежды, а под конец и те уничтожились усердным, но неосторожным ходатайством добрых моих приятелей, которые слишком уж меня захвалили, полагая тем послужить моей выручке. Особенно старались за меня мои знакомые по торговле.

Коллективизацию вспоминаю как страшный сон. В нашей деревне она проходила в 1929-1930 гг. Родители очень переживали, что у них заберут всё хозяйство. Так оно и получилось. Помню, мой дедушка, Емельян Никонович, говорил родителям про активистов коллективизации: "Сукины сыны, забрали всё, поехали и запели: "Кто был ничем, тот станет всем." Плюнуть бы им в морду". Очень ругался дед. Да и было отчего. Забрали всё: молотилку, сенокосилку, жнейку, дом. А дом у нас был большой, двухэтажный. В нем мы жили с дедушкой и бабушкой, дядьками и тётками. У тяти было пять братьев. И у всех были жены и дети. Несколько семей жили одним хозяйством. Все работали, старались. Вот и хозяйство было справным. У нас в семье были коровы, значит, всегда своё молоко. Были свиньи, куры, овцы, а это - мясо. Из шерсти овец пряли и вязали теплую одежду, одеяла. Сеяли лён, коноплю. Делали конопляное масло. Из льна ткали холщевую одежду. Это для повседневной носки. А праздничная одежда была сутенетовая, то есть, из покупной ткани. Кроме того, мы собирали в лесу много грибов и ягод. Заготавливали их на зиму в деревянных кадках, сушили. В погребах, где хранились заготовки, даже летом был лёд. Ну, а после коллективизации ничего этого уже не стало: ни молока, ни мяса мы уже не видели.

Такое ощущение, что все силы зла восстали и идут на Донбасс. И выхода нет — только сопротивляться. В ополчение идут те, кто в армию не попадал — и им уже не мешает ни плоскостопие, ни плохое зрение, ни артриты или бронхит… Здоровых вообще мало, а окопы здоровья не добавляют. И вовсе не хотим мы войны и наши мужчины вовсе не любят воевать и тем более убивать. Выхода нам другого жизнь не оставляет. Только бороться, не щадя живота своего. Третья Пасха будет победная.

Полковник набросил на плечи шинель и, низко опустив голову, побрёл прочь. Вигель сделал несколько шагов в сторону и остановился, как вкопанный, перед представшим его взору отвратительным зрелищем. Посреди дороги над распластанным трупом стояла жирная, чавкающая свинья… Николай смотрел на её окровавленное рыло, чувствуя, как горлу подступает тошнота. Вот она – гражданская война во всей своей мерзости! Вот она – братоубийственная усобица! Нет, это не парадное шагание по полю, не бой с противником, не даже расстрелы пленных… Но - вырвавшиеся из хлева ненасытные свиньи, рвущие человеческую плоть. Эти свиньи разбрелись теперь по всей России, терзают её тело и смотрят нахально, и чавкают, и не могут насытиться… Лицо революции – вот, оно! – окровавленное свиное рыло.

Что мы сделали для того, чтобы облегчить дело перевоспитания кулака, чтобы из индивидуалиста превратить его в равноправного труженика общества. Прежде всего, мы перешли от договорного начала к обязательной поставке. Это очень большое дело. Мужик живет прошлым, руководствуется старым, а, между тем, мы знаем, что старое должно отмереть. Раньше считалось так, - хлебозаготовки это план, его надо обсудить, его надо признать, реальный он или нет. С этим теперь кончено. Наши хлебозаготовки теперь не план, а закон. Не дашь столько-то гектар – накажем. Вот новая точка зрения, которая стала руководящей точкой зрения, поскольку мы перешли от договорного начала к принципу закона, к принципу обязательной поставки.

И в самом деле: что нам делать со всем этим? Делать в условиях, когда чума украинства поразила миллионы Русских людей, охватив огромную территорию Южной России. При этом следует иметь в виду, что за прошедшее после 1991 года время в Малороссии в активную жизнь вступило несколько новых поколений, сознание которых с самого раннего детства формировалось исключительно под воздействием лживой украинской доктрины и которые ничего, кроме созданных ею русофобских мифов не знают. Не знают своей подлинной национальной принадлежности, не знают истинной Русской истории, лишены воздействия настоящей Русской культуры. Они уже и языка-то Русского толком не знают, общаясь на примитивном украинском волапюке, который по своему невежеству именуют «родным языком». Что же нам со всем этим делать?!

Конечно, условия беженской жизни и новая эра общественных настроений после войны с ее новой этикой и разнузданной моралью делают свое дело. Пребывание детей дома до поступления в институт и в каникулярное время, семейная жизнь в одной комнате не всегда в благоприятной форме для воспитания юношества, бедность, недоедание, неподходящие разговоры при детях, интриги, политическая и партийная рознь - все это не проходит безследно для духовного развития детей. Дети пережили так много. Так много они видели и видят сейчас, что, конечно, они уже не дети. Искания, которые так свойственны молодой душе находят себе отклик прежде всего в окружающей среде. Короткие юбки, стриженные волосы, откровенные костюмы, модные танцы, купание на пляже и ресторанная жизнь - вот что видит юная молодежь навстречу своим исканиям.

Григорьевская – бой. Станица и станция Георгие-Афипские – опять бой. Противник – стойкая матросня и красная гвардия. Сопротивление – почти что военное. Но оно разваливается, лишь обойден фланг. Маневрировать они не умеют; обхода панически боятся, это вроде как для корабля мина.

Нижегородская областная прокуратура 24.06.2009 реабилитировала группу из 39 жителей губернии, расстрелянных большевиками на Мочальном острове Волги в ночь с 31 августа на 1 сентября. В списке - бывшие офицеры, полицейские, священники, промышленники. Это не только жители губернского центра, но и выходцы из уездной глубинки. Трое из списка - Василий Теребин, Гавриил Вагин и Михаил Прибрюхов - из Павлова.

К роковым испытаниям начала ХХ века Русская Православная Церковь подошла ослабленной расколом XVII века, переворотом Петра I и секуляризацией последующих правлений. До Петра I духовенство и ученое монашество были носителями национального самосознания, с XVIII века духовенство становится униженным и обездоленным сословием, внутрицерковная жизнь коснеет в формах иосифлянского внешнего обрядового благочестия. Церковь переставала быть авторитетной в глазах власти, ослаблялось духоводительское влияние Церкви на народ и власть. В результате начиная с XIX века русское Православие не смогло противостоять нашествию богоборческих идеологий. Метапричиной российской катастрофы было ослабление духовной силы народа перед лицом смертельной опасности.

В монографии предпринято системное исследование образовательного потенциала Российской Империи и структурных особенностей дореволюционной научно-технической и образовательной политики. Предпринятый опыт междисциплинарного исследования включает изучение концепции образовательной политики, исследование истории российского образования и науки с теоретико-методологической, социологической, правовой и экономической точки зрения. Проведено структурное сопоставление системы образования Российской Империи и других ведущих стран мира. Особое внимание уделено развитию механизмов государственно-общественного управления образованием в царствование Николая II.

Мы, белогвардейцы, были последними представителями российской нации, взявшимися за винтовку ради чести и свободы России, молодым русским отбором, вышедшим из войны и революции. Русская романтика и вера, русское вдохновение были в Белой армии. Потому-то так много среди нашей молодежи, вчерашних студентов или армейских поручиков, было сильных, твердых и совершенно бесстрашных людей, удивительных смельчаков. В Белой армии были настоящие люди, настоящие души. Последней опорой России была ее героическая молодежь, с винтовками и в походных шинелях. У красных — Число там серое, валом валящее Всех Давишь, у нас — отдельные люди, отдельные смельчаки. Число никогда не было за нас. За нас всегда было качество, единицы, личности, отдельные герои. В этом была наша сила, но и наша слабость. Большевики как ползли тогда, так ползут и теперь — на черни, на бессмысленной громаде двуногих. А мы, белые, против человеческой икры, против ползучего безличного Числа всегда выставляли живую человеческую грудь, живое вдохновение, отдельные человеческие личности.

Братьев среди бела дня повели по берегу на расстрел. Вели по дамбе и все это видели. Они кричали для передачи маме, что они идут умирать за Веру и Святой крест. Есть множество свидетелей этого смертного пути. Братья, во всяком случае, думали, что именно так надо идти умирать. И я думаю, что именно так и никак иначе. Их расстреливали спешно. Борю добивали по голове. У Гриши было что-то страшное - его застрелили разрывной пулей в затылок и, разлохматили весь низ лица, челюсть, язык. Он лежал с толстой повязкой на лице. Говорят, что Сеня в последний миг испытал ужас смерти, ему за неделю до этого исполнилось всего семнадцать лет. Его тоже убили разрывной пулей. Лицо его было единственное из всех четверых цело и спокойно. Отец с закрытым воздухом лицом, так хоронят духовных. Есть фотография всех четверых на столе. Во время войны, когда боялись, что немцы ворвутся в Ленинград, одна скверная баба сказала, что маме нечего бояться, надо только показать немцам эту фотографию. Мы уже знали, что мальчики убиты, но никто не мог решиться рассказать маме. И в дверь из маленькой прихожей вышел дедушка Аркадий Иванович. Он держал перед собой руки с полу сжатыми кулаками. И мама закричала: «Убиты?» И дедушка сказал: «Да, Анюта, расстреляны!». Мама воскликнула: «Да будет воля Твоя!».

Я уже говорил, что окружные деревни были с нами одной вотчины и что в старину при первом после князя Репнина владельце-откупщике все мы гонялись на фабричную работу. По второму разделу двадцать три деревни с бумажною фабрикой, всего около тысячи шестисот ревизских душ, достались племяннику нашего барина, который в 1818 году продал все имение одному князю по фамилии *. Впоследствии времени, находясь даже в крепостном еще звании, крестьяне тамошние имели довольное благосостояние.

Курган лежал неподвижно, его поджарое, длинное тело как будто ещё удлинилось и выглядело неестественно вывернутым, смятым, точно бы тесто скалкой по доске раскатали… А лицо всё – в крови… Сдерживая рыдания и не обращая внимание на очередные залпы, Олег закрыл другу глаза. Возле головы убитого надрывно зазвенел мелодией «Бумера» мобильник. «Белка» - светилось на синеватом табло… Она звонила долго, но Олег так и не нашёл в себе силы ответить ей. Лишь когда звонки затихли, взял трубку, прочитал смс: «Стёпка – ты самый лучший! Я тебя люблю и жду! Твоя Рыжая Белка». Олег судорожно сглотнул и набил в ответ: «И я тебя люблю. У нас бой. До связи». Пусть хоть ещё недолго поживёт она без этой боли, пусть наберётся сил, прежде чем правда дойдёт до неё…

Лилин папа был офицер какого-то конного полка. В начале вой­ны 1914 года с полком ушел к границам Германии. Его семья - жена и три их дочери - приехали откуда-то и поселились у своей бабушки, где живут и сейчас. В 1916 году их папа был ранен, лежал где-то в госпитале. По­сле окончания лечения приехал на поправку в отпуск сюда. Мы не помним, сколько он был здесь, но не меньше трех недель или несколь­ко больше. За это время все к нему привязались и полюбили его, да и было за что. Его имя Георгий, отчества никто не знал, и все его звали просто дядя Жора, а мы, мальчишки, подчеркнуто, не зная, как угодить или оказать наше огромное уважение, величали "ваше благо­родие, господин поручик", а он нас в играх производил в ефрейторы, унтерофицеры и даже в подпрапорщики. Но чаще, забывая, все мы его звали тоже "дядя Жора".

Когда в конце 2013 года в центре украинской столицы начались массовые акции протеста, на них мало кто обратил серьезное внимание. «Буза» в Киеве в последние годы была столь частым явлением, что казалось, и в этот раз все будет также: пошумят, подерутся, пожалуй, внеочередные выборы проведут – тем все и кончится до другого раза. Даже люди вполне сознававшие, что разделенный на украинцев и «москалей» единый русский народ однажды неминуемо будет ввергнут в усобную войну, не ожидали, что катастрофа разразится уже сейчас, с такой жуткой скоростью. Многие ли, поднимая бокалы за наступающий 2014 год, могли представить, какой ад разверзнет он?.. Пожалуй, практически никто, включая тех, для кого год этот должен был стать последним. Последнее мирное Новогодье и Рождество… Еще живы запутанные активисты майдана, не ведающие, что уже записаны они невидимой рукой в «небесную сотню», живы одесские мученики, живы донбасские ополченцы и мирные жители – тысячи и тысячи людей… Их дома, их села и города еще не обращены в пугающие пепелища, в горькие погосты… Они еще не знают значения слова «прилет», не научились различать по звуку, какие смертоносные орудия работают по ним. Но 14-й год, вторично роковой для России уже начал свое грозное шествие, готовясь к большой и страшной жатве.

В детдоме Рыковского района умерли от истощения в апреле 46 детей, в мае — 14, в то же время продукты и деньги детдома расхищаются. Так, во второй квартал из 120 кг растительного масла взято 77 кг партактиву, 17 кг — политотделу, из 540 кг мяса большая часть раздана районным работникам. Из отпущенных 37000 рублей Рик выдал детдому только 7 тысяч, остальные истратил на другие нужды. Администрация издевалась над детьми, избивала и сажала в карцер. По этому делу привлечены к уголовной ответственности зав. РОНО, зав. Райснаб, зав. детдомом и другие. Остались безнаказанными ответственные работники Райкома и Рика, знавшие об этих преступлениях. Необходимо обеспечить быстрый разбор дела в суде, строжайше наказав всех виновных, в том числе районных руководителей. (Зачеркнуто: «Предлагается лично Вам ускорить следствие», «и принять меры по оздоровлению положения в детдомах всей области. Результаты доложите».)

Первое, что произвело на меня сильное впечатление в институте - это интеллигентность среды, в которую я попал. Я отвык видеть такое общество. Около 10 лет жизни сначала во время революции, потом при большевиках в России, потом среди солдат в Добровольческой армии, потом в самой гуще беженства, приучили меня видеть людей не в гостиной, а в убогой обстановке страданий, грубости, хамства и крайней нищеты. Я привык видеть вокруг себя людей опустившихся, плохо одетых, потерявших манеры и лоск воспитания. Вспоминая студенческую среду в Загребе, в грязных общежитиях, еще одетых во «френчи», в поношенные и заплатанные пиджаки, в фуражках с почерневшими кокардами, в смазных сапогах или в грубых и грязных солдатских ботинках «танки», я любовался хорошо одетыми детьми в институтской форме с белыми передниками.