Совсем приблизился великий радостный праздник Рождества Христова, от которого нас теперь отделяет один завтрашний день. Как трогательны те священные воспоминания, которые мы с вами сохранили еще с детства нашего. Те обстоятельства, те события, которые окружали радостное событие – воплощение на земле Сына Божия. Церковь в эти дни их и вспоминает. Воспоминает то, что свершилось две тысячи лет тому назад: в эти дни праведный Иосиф с Преблагословенной Девой Марией идут к Вифлеему, потому что в это время была перепись, и им надлежало идти туда, т.к. они были из рода Давидова. Пастыри еще ни о чем не знали, они, как и в благословенную Рождественскую ночь, так и в эти ночи, предпоследние, просто, вероятно, исполняли свое дело, только, быть может, думая, мечтая, молясь о том, чтобы Господь послал долгожданное избавление народу Своему. Но зато, вот далеко далеко, на реках Вавилонских, там уже давно мудрецы востока – звездочеты, звездою научились кланяться Солнцу Правды и направили стопы свои в далекий далекий от них город Иерусалим. Нелегкое было путешествие! Это теперь легко ездить на аэропланах, да на автомобилях, а они задолго, вероятно, вышли и шли, ведомые чудесной звездой.

Итак, еще год прошел – неужели опять вся наша надежда только на «будущее»? Но если так, то скажите пожалуйста, как спрашивал один простодушный ибсеновский герой, – «скажите пожалуйста, в котором же году наступит будущее?» Итоги прошлого года на редкость печальны и страшны. И помимо всего прочего, уже во всю идет в России ужасающая реставрация реакции, теперь уже всенародная, а не только комиссарская. Ленин называет это своим «новым курсом».

Не надо! Я имею в виду не строгое исполнение служебных обязанностей, не верность долгу и не деловое умение. Давайте-ка вглядимся поглубже! Вникнем прямо в суть! В каждой работе, в каждом деянии имеется большое, идейно-направляющее «для чего?». ‘Это высшее и последнее предназначение наших усилий; прекрасная и святая цель нашей жизни. Ведь все мы — от подметальщика улиц до высшего чиновника, от фабриканта до ученого — не машины проклятого долга, не рабы или галерные арестанты, не равнодушные поденщики мира, не трутни Божьи. Мы призваны смотреть в суть своей работы, думать о живом и творческом смысле своего труда. Все мы служим делу — главному в нашей жизни, и призваны привязаться к нему, никогда не забывать об этом. И тот, кто так работает, тот привносит в свой труд истинную деловитость!

Даже и осуществлённый идеал социализма, идеал «мещанского счастья», тупой сытости и физического довольства, как уничтожающий совершенно свободу и личность человека и его духовные запросы, никогда не удовлетворили бы людей. Но и этот идеал – утопия. Верить обещаниям социализма совершенно равносильно тому, если бы кто поверил доктору, что он своими лекарствами сохранит человеку навсегда молодость и избавит навеки от смерти. Это – верить в сказки.

Научить человека победить смерть — самое лучшее средство сделать его равнодушным к страху. Ибо выше всего именно страх смерти, страх неизвестности по ту сторону бытия. Человек цепляется за жизнь, потому что он не знает смерти. Всего неизвестного человек боится. Но, если человек уверует в то, что его мыслящее и чувствующее «я» со смертью не погибнет, — будет ли это загробная «жизнь бесконечная» христианства или Магометов рай, или Буддистское перевоплощение души в новое существо для новой жизни, — все равно эта вера поддержит дух в минуты смертельной опасности и даст мужество смело умереть. Тогда чего же бояться на войне, если я не боюсь смерти? Ран, увечья? Но все это преходящее, за всем этим не смерть, но новая жизнь.

Недавно мы говорили, братья, о том, как люди теперь часто забывают главную задачу, стоящую перед каждым человеком, задачу спасти свою душу для вечности. Эта дума о спасении должна быть главною заботою всякого верующего человека. Но характерно вот что: великий наставник христианской жизни, действительно, в самом лучшем смысле этого, мудрец святитель Феофан Затворник, постоянно в своих наставлениях и письмах твердит одно и то же, что не только спастись может человек, который взял на себя обет особого рода жизни – инок, монах, отшельник, но и тот, кто живет в миру, мирской жизнью. И он имеет все средства к спасению души, к тому, чтобы именно душу свою спасти и достигнуть высоких степеней христианского совершенства.

Александр Исаевич как-то сказал, что Россия не погибнет, пока в ней хоть один человек будет молиться за наше Отечество. Как в русской пословице: “Не стоит село без праведника”. И я как-то вдруг почувствовал, что ведь он-то и есть тот самый подвижник, один из тех праведников, благодаря которым наша держава еще существует. Я даже поймал себя на мысли, что вот, мол, передо мной живой человек, по одной земле ходим, но видно, что не лицо у него, а лик. Русские иконописцы пользовались специальными подлинниками, прорисями, где было четко показано, как каждого святого изображать: какие писать волосы, какого цвета одежды, точный возраст изображаемого. Солженицын и предстал передо мной одной из фигур этого подлинника: настолько всё в нем было строго, выверено, четко. Каждый волосок, словно на иконе, значителен. А его руки безконечно выразительные! Они говорят о великом человеке не меньше, чем лицо. Ни от кого другого на экране подобного впечатления я не получал давно.

Есть люди, которые владеют прекрасным искусством: они умеют в любой ситуации — сколь бы трудной, запутанной или безнадежной она ни была — отыскать присущий ей издревле комизм, задержаться на нем и наслаждаться им. Мы же часто вовсе не замечаем, что многое вокруг нас как бы несет в себе скрытый «источник смеха», как будто оно лишь ждет мастера, который вот-вот появится и освободит для действительной жизни это «спеленутое» ядро смеха. Сколько истинного утешения и душевной отрады он может подарить нам!

Всё станет общим; частной собственности не будет. Вот уже первое и самое главное стеснение свободы. Раз я не могу ничего иметь своего и вынужден буду пользоваться в пище, питье, одежде, жилище тем, что мне даст и укажет социалистическое государство, ясно, что о моей свободе не может быть речи. Это большая казарма, большой пансион, где сотрётся всякая личность. Всё уравняется, сотрутся всякие различия, всё будет одинаково, и в этом насильственном уравнении погибнет свобода, и, скажем прямо, погибнет жизнь, и счастье, и радость. Социалист Ферри, рисуя будущий рай социализма, говорит с увлечением о всеобщем равенстве: «даже галстухи у всех будут одинаковы и с одинаковыми крапинками»... Он и не подозревает как убийственно тяжко это равенство. Скучно, невыносимо скучно будет человеку в этом скотном дворе у своего стойла, у своей порции пищи. Всё возьмёт в руки всесильное социалистическое государство. Оно предусмотрит и определит все мелочи жизни, оно разделит квартиры, мебель, пищу, лекарства, книги... Но где же личность человека? Идеал такого государства не нов. Древний мир дохристианский осуществил его; найдём его и теперь в строе жизни языческих народов.

По уставу церковному в этот воскресный день, когда вспоминаются все праотцы, праведники Ветхого Завета, читается Евангелие от Луки, в котором приводится притча Спасителя, о «Званных на вечерю». Из Евангелия мы видим, что непосредственным поводом к произнесению этой притчи было замечание, которое во время вечери, в которой участвовал Сам Господь Спаситель, один из возлежавших с Ним, сказал: «блажен тот , кто вкусит хлеба в Царствии Божием!» (Лк.14:15). Перед этим Господь как раз сказал хозяину этой вечери, что когда ты устраиваешь такую вечерю, то не зови своих друзей или соседей, богатых людей, которые могут тем же тебе воздать, отблагодарить тебя, а зови тех, кто не может этого сделать – нуждающихся, больных, бедняков всякого рода.

Человек сразу становится бестактным, если он внимателен лишь к себе и оставляет без внимания чужую душу. Так, однако, поступают многие — отчасти от душевной грубости, которая вовсе не воспринимает сложное и тонкое, отчасти от высокомерия и самодовольства или от жесткой негибкости характера, делающей невозможным какое бы то ни было вчувствование в чужую жизнь. Бестактный в известной степени подобен близорукому или слепому, который не подозревает, однако, о слабости своего зрения; каждый его шаг неверен, он бредет на ощупь, часто неуклюже, он губит все, перекрывает себе все пути, окружает себя изгородью постоянно возникающих невозможностей и, конечно, не подозревает о том, что он неотесанный парень. Он относится к другим так, будто все они подобны друг другу или все они — «низкие заурядные люди»; то есть он не видит присущее им своеобразие и обходится с ними грубо. Возникающую при этом неудачу он, «разумеется», инкриминирует тому самому «обычному человеку-каналье». Однако неудача следует по пятам бестактного — в дружбе, в работе; в личной жизни, общественных делах.

В результате внезапного и грубого установления границ внутри славянских народов миллионы семейных и дружеских связей оказались разрушены. Разве это можно принять безропотно? Недавние выборы на Украине явно демонстрируют предпочтения жителей Крыма и Донецка. А демократическая страна обязана уважать мнение своих граждан.

Цари и «попы» многие могли предчувствовать, зная и помня летописи русской земли, зная переменчивое сердце и шаткий разум своего народа, его и слезливость и «свирепство», его необозримые степи, непроходимые леса, непролазные болота, его исторические судьбы, его соседей, «жадных, лукавых, немилостивых», и его «младость» перед ними, его всяческую глушь и дичь и его роковую особенность: кругами совершать свое движение вперед, – знали, словом, все то, от напасти чего все-таки спасали его «цари и попы», подвижники и святители московские, радонежские, Саровские, соловецкие, – все то, что заставило Грозного воскликнуть: «аз есмь зверь, но над зверьми и царствую!» – все то, что еще слишком мало изменилось до наших дней, да и не могло измениться по щучьему веленью при всех этих степях, лесах, топях и за такой короткий срок, который насчитывается настоящей русской государственности.

Раз социализм отрицает Бога, душу, бессмертие, свободу духовную в человеке, постоянные правила нравственности, то он должен обратиться к единственному средству воздействия на человека – к насилию. Иного выхода для него нет и быть не может. Этим социализм резко отличается от христианства. Ждать социализм не может: отвергнув небо и всё поместив на земле, он по необходимости должен отвергнуть всякие соображения о будущем, ибо через несколько десятков лет каждый из теперешних людей исчезнет бесследно, прекратит совершенно существование. Надо спешить, надо торопиться жить и наслаждаться жизнью.

Если два поезда идут по одним и тем же рельсам и сталкиваются — это несчастье; порою катастрофа. В споре — наоборот: он удается только тогда, когда противники движутся по тем же «рельсам» и по-настоящему «сталкиваются». Один должен утверждать именно то, что другой отрицает; иначе возникает масса недоразумений, нечто вроде мальчишеской игры, когда один все время перепрыгивает через другого. Тихо улыбается этому Богиня мудрости; а меленькие кобольды[30] комического, которые постоянно окружают нас, хохочут над нами до смерти… В этом их упрекать не надо. Ибо неосмотрительно поступает тот, кто, начиная спор, делает вид, что намеревается добиться истины и объективно спорить за нее с другим, а вместо этого самодовольно заводит медвежий танец с рычанием или впадает в ярость. Тогда он проигрывает сражение уже только потому, что не постигает сущности борьбы и принципиально грешит против искусства спора.

Как относимся к Божьему храму мы? Для христианина Божий храм должен быть таким, каким он был в древности для псалмопевца, который писал: «Возвеселился о рекших мне: в дом Господень пойдем» (Пс.121:1)! Т.е. я возвеселился, услышавши, как мне сказали: пойдем в дом Господень! Так ли бывает у нас, ценим ли мы Божий храм? Любим ли мы Божий храм? Стремимся ли мы в него всякий раз, как только это возможно для нас? Может быть преодолеваем какие-либо препятствия? Сами вы знаете, что далеко-далеко не всегда бывает так. В частности, вот привели Пречистую Деву Марию, маленькой девочкой привели в храм; храм для Нее стал родным. Она в нем жила, около него всегда пребывала. А к сожалению, бывает часто так, что наши дети редко, редко видят Божий храм...

Когда Господь Иисус Христос говорил о цели Своего пришествия на землю, то Он больше всего подчеркивал то, что пришел творить не Свою волю, а волю пославшего Его Отца. Так мы прямо и читаем в Евангелии – в том месте, где Господь сказал: «снидох с небесе, не да творю волю мою, но волю пославшаго мя Отца» (Ин. 6:38). А об этой воле пославшего Его Отца Он в другом месте говорит, что «Бог так возлюбил мир, что Сына Своего Единородного дал, чтоб всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную» (Ин. 3:16).

Разве не сверхканнибальство – петь бесстыднейшие гимны этому опыту, соловьем заливаться о всяческих культурах, о русской литературе и науке – в то время, как Россия по горло потонула в крови и всяческих нечистотах, и моральных и физических, и почти вся русская интеллигенция перебита в «чрезвычайках», раздавлена морально и физически, поколела с голоду, разбежалась куда глаза глядят… в то время, когда новые «советские» писатели, эти поистине сказочные сверхнегодяи, пишут, обращаясь к Богоматери, так: – Ах, зачем ты не сделала аборт!

Если я слышу, как кто-то говорит, что он хотел бы «избавиться» от своего «противника», я далеко не уверен, что это действительно так… «Едва ли!» — шепчу я тайком, но сочувственно киваю головой — из любезности. Легко сказать: избавиться — от противника, т. е. от своего «собственного» противника… Ведь он нужен мне! Каждому из нас, для себя — по крайней мере один. Без него я в жизни не справлюсь. Он оказывает мне огромные услуги! Какие же?..

Стандартным методом пыток Украинской армии и подразделений Министерства внутренних дел является использование электрического тока. Например, пострадавший от пыток Игорь, захваченный 14 сентября 2014 года, рассказывает: «Последний раз они 20 минут продержали на ломике, сняли, начали обливать водой и бить током, электрошокерами». Пострадавший Станислав, задержанный представителями батальона «Азов», также рассказывает об этой методике: «В процессе избиения были сломаны ребра, нарушена грудная клетка и повреждены легкие. Потом меня отвезли в суд. Там я под угрозами подписал документы. Я их даже не мог прочитать. Постоянно избивали, угрожали. Они клали мокрую тряпку на меня и включали электрошокер. Это происходило часто. Пробили грудную клетку. Впоследствии была операция на легких. Били по голове, рукам. Голова опухла, рука не двигалась, ребра сломаны почти все, печень смещена».