Митрополита Сергія и его сторонниковъ, въ лицѣ Митрополита Елевѳерія и Архіепископа Веніамина, внесено измѣненіе и въ эту формулу. Все перечисленное тамъ теперь уже и съ точки зрѣнія Архіепископа Веніамина — политика, а не политика: обѣлять совѣтскую власть отъ обличеній въ гоненіи на Церковь и призывать къ лояльности безбожной коммунистической власти. Все, что противъ коммунистовъ — политика, а заступничество за нихъ — дѣло церковное. Итакъ, выступая и теперь противъ коммунистической власти, наши іерархи вполнѣ послѣдовательны, за исключеніемъ тѣхъ изъ нихъ, которые потомъ, подобно Митрополиту Евлогію и Архіепископу Веніамину, выразили лояльность коммунистической безбожной власти. Это они измѣнили свое мнѣніе о томъ, что есть политика, а что дѣло церковное. Впрочемъ, Митрополитъ Евлогій не долго оставался «лояльнымъ» и довольно скоро вернулся къ прежнему своему пониманію аполитичности.

Стремительный провал России в бездну анархии создал огромную пропасть между вчера нашей страны и ее сегодня. Разрыв исторического бытия в свою очередь образовал трудно проходимую грань между вчерашним поколением и поколением сегодняшним, между отцами и детьми.
России нет – ибо СССР не Россия. Кто виноват в ее гибели? Молодежь ли, со школьной скамьи попавшая в кровавый водоворот не ею взорванной жизни? Старшее ли поколение, подготовившее этот водоворот или, по крайней мере, ждавшее его и им затопленное.

В сегодняшнем Евангелии отец бесноватого сына привел его сначала к ученикам Христовым. Ведь им была дана власть изгонять бесов, и целить недуги, – это как бы входило в их послушание, и однако они не могли исцелить его. И когда отец с глубокой скорбью поведал об этом Господу, Христос с гневом воскликнул: «О род неверный и развращенный! Доколе буду терпеть вас! Приведите его ко Мне сюда!» И запретил ему Иисус, и бес вышел из него. Тогда ученики, приступивши к Иисусу наедине, сказали: «Почему мы не могли изгнать его?!» Иисус же сказал им: «По неверию вашему. Ибо истинно говорю вам: если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: перейди отсюда туда, и она перейдет, и ничего не будет невозможного для вас. Сей же род изгоняется только молитвою и постом.»

Тем, которые злобно приговаривают к смерти массы себе подобных и с удовлетворением приводят это в исполнение, как и тем, насильственно приучаемым участвовать в этом, едва ли возможно остаться существами, чувствующими и думающими человечно. И с другой стороны. Тем, которые превращены в забитых животных, едва ли возможно сделаться существами с чувством собственного человеческого достоинства. Когда я встречаюсь с новыми случаями из отрицательной полосы нашей жизни (а их легион), я терзаюсь ядовитым укором, что оставался и остаюсь среди нее. Не один же я так чувствую и думаю?! Пощадите же родину и нас.

Внемлите, друзья мои, сей истории, не менее, может быть, назидательной, чем история Флорентийского собора, хотя последняя более или менее известна всякому и не очень образованному человеку, а о первой могут не слышать и люди солидного образования.
Не входя в ближайшее обсуждение этих двух церковно-исторических событий, я предлагаю вам применить к ним и сличить с ними уже известные вам рассуждения Ю.А. Колемина, Ю.Ф. Самарина, А.С. Хомякова и восточных иерархов. В следующем письме я предполагаю познакомить вас еще с двумя чрезвычайно поучительными повествованиями из церковной истории, имеющими ближайшее отношение к основному предмету нашей теперешней беседы, а сейчас, в заключение письма, я хочу поставить в связь приведенные мною рассуждения и церковно-исторические иллюстрации к ним с современной нам церковной действительностью.

Если караульный заснул, мы вправе разбудить его; если он сам ворует то, что обязан стеречь, мы вправе закричать и позвать кого следует. Мы вправе это сделать, потому что обязаны. Мы обязаны чтить власть. Власть от Бога, учит нас церковь. Мы обязаны чтить власть не только за страх, но и за совесть. Нас, православных людей, обязывает к тому не только гражданская, но и религиозная совесть. Но чем священнее для нас это начало, тем должно быть чувствительнее всякое небрежение о нем, а еще более измена ему со стороны лиц, призванных охранять его, блюсти его честь и пользу, исполнять его службы. У нас есть общественное слово, есть печать, которой дозволено касаться предметов государственного интереса. Странно было бы, если бы эта сфера оставалась вне действия той конституции, которую мы, русские подданные, имеем в нашей государственной присяге. Люди, имеющие право общественного слова, обязаны не менее других радеть о пользах государя и государства и предупреждать всякий ущерб и вред им; только эта обязанность и дает смысл дарованному печати праву касаться политических предметов. Не считать же, в самом деле, печать "священным убежищем" для политических негодяев!

Человек прямой и гордой воли, как бы ни утомило его наше бесконечное хождение по мукам, не может быть аполитичным. Мы не смеем отделываться мудрыми соображениями, что, мол, «моя хата с краю, я ничего не знаю», уже по одному тому, что в действительности никакой хаты у нас давно нет. Хата наша еще в печальной памяти 18-м году потонула в коммунистической блевотине, и там же уготовано место для нас самих. Элементарное понятие чести и человеческого достоинства, совести и гражданского мужества, и, наконец, чисто природный инстинкт самосохранения обязывает нас открыть свои и чужие глаза на декретированное, планомерно проводимое удушение русского народа уголовной сволочью и сделать все возможное для того, чтобы удушение это обрушилось на головы его творцов, а не растерянно пожимать плечами, когда нам плюют в физиономию.

О аде и адском огне, рассуждение мистическое. Отцы и учители, мыслю: "что есть ад?" Рассуждаю так: "Страдание о том, что нельзя уже более любить". Раз, в бесконечном бытии, неизмеримом ни временем, ни пространством, дана была некоему духовному существу, появлением его на земле, способность сказать себе: "я есмь и я люблю". Раз, только раз, дано было ему мгновение любви деятельной, живой, а для того дана была земная жизнь, а с нею времена и сроки, и что же: отвергло сие счастливое существо дар бесценный, не оценило его, не возлюбило, взглянуло насмешливо и осталось бесчувственным.

В еженедельнике Московской Чрезвычайки от фев. 1918 г. напечатано, что по приговорам чрезвычайки расстреляно 14 860 человек, не считая Москвы и Петрограда. При каком самодержце было что-нибудь подобное?
При старом режиме, когда курс рубля падал на несколько копеек, все кричали о банкротстве государства, теперь же, при новом режиме, за наш рубль дают гроши.
При старом режиме мы все возмущались железнодорожными порядками, если поезд опаздывал на несколько часов. При новом режиме поезда опаздывают по неделям и пассажиры едут на крышах и тормозах.

Одним из самых знаменательных последствий всей этой морально-нигилистической установки является то своеобразное практическое миронеприятие, которое служит для «непротивляющегося» последним и самым надежным убежищем и прикрытием. Это отвержение внешнего мира проистекает, по-видимому, из моральных оснований, но в действительности коренится в смутной и сбивчивой религиозной концепции внешнего мира.

Евангельское чтение прошлого Воскресенья повествовало нам о великом чуде: о насыщении огромной, многотысячной толпы пятью хлебами и двумя рыбами. Сами ученики Христовы, через руки которых и совершилось это чудо, были ошеломлены. И, как говорит Евангелие, Христос тотчас понудил их войти в лодку и отправиться прежде Его на другой берег пока Он отпустит народ. И отпустив народ, Он взошел на гору помолиться наедине; и вечером оставался там один. А лодка была уже на середине моря, и ее било волнами, потому что был противный ветер. В четвертую же стражу ночи пошел к ним Иисус, идя по морю.

Интересны подробности совместных богословских занятий Ю.А. Колемина и его ученика. Вместе они проштудировали литургии святых Василия Великого и Иоанна Златоуста, катехизис и сочинения о.Владимира Геттэ283, сочинения А.С. Хомякова, специально для Викентия переведенные на испанский язык Ю.А. Колеминым, православный молитвослов и многое другое. По возвращении в Россию г.Колемин выпустил крупное (свыше 300 стр.) сочинение под заглавием: «Римский Духовный Цезаризм перед лицом Соборной Православной Церкви» (СПб., 1913 г.).    Но прежде чем вступать в полемику с врагами Православия и чад заблуждения соделывать чадами единой истинной Церкви, Ю.А. должен был сам выдержать нелегкую брань с представителями инославия, чуть было не уловившими его в свои искусно расставленные сети. Избыв страшную опасность быть увлеченным в еретический раскол, Ю.А. предостерегает относительно этой опасности своих православных сородичей и дает им оружие на случай борьбы с духовными недругами.

Нас хотят уверить в нашей мнимой бедности и в то же время стараются довести нас до действительной бедности; нам рекомендуют медикаменты для излечения болезней, каких еще нет, но какие не замедлят от медикаментов появиться. Твердят, что мы бедны, но где можно найти такое разнообразие естественных богатств, щедро рассыпанных по всей стране, как в России? Мы не пользуемся нашими богатствами - вот где причина зла.

Год наступает голодный,
В центре России война,
Стонет от власти "народной"
Наша родная страна.
В зареве грозных пожаров
Тени шакалов снуют,
Дикие банды вандалов
Цепи России куют.

С тех пор, как на земле поселились люди и начали страдать — в борьбе с природой и в поисках счастья, на поле запестрели цветы. Красные, лиловые, голубые, белые — они напоминали человеку о тенистых рощах, из которых он был недавно изгнан. Они стояли в поле — ясные, кроткие, наивные и тихо шелестели о недавнем счастии. И человек, когда уставал в тяжелой борьбе с природой, смотрел на них — на эти маленькие наивные цветы. В них он видел иную жизнь, яркую и счастливую, как солнце. И он отдыхал душой. В сознании его ярче вспыхивал образ счастья — глубокого, как мир, и ясного, как цветы. И он опять боролся — с природой и тусклой обыденною жизнью, боролся за иную долю и иное счастье...

В России государственную партию составляет весь русский народ. Гнилой либерализм и гнилой консерватизм оказываются только в нашем гнилом космополитическом и поверхностном образовании. В годину опасности и великих событий, когда могущественно поднимается в сердцах народное чувство, гниль исчезает, умы оживляются и все противогосударственное, все противонародное, всякая политическая безнравственность и предательство с трепетом прячется в свои норы. Все поистине великое и плодотворное зачинается в эти минуты пробуждения народного духа. И вот ввиду опасности, грозящей нам страшными смутами, ввиду совершившегося беспримерного злодеяния, ввиду этого надругательства над нашим народом, этого предательства, вступившего в союз с анархией, - неужели в нас не пробудится во всем своем могуществе русский народный дух? Неужели не пора исчезнуть всяким партиям на Руси, кроме той, которая едина с русским народом?

Нам нужно помнить в этот день о том, что происходит в наших душах и в нашей жизни. Сейчас очень многие отказываются от борьбы с миром, от того пути, каким шел преп.Серафим и на котором он имел величайшие достижения. Нам приходится слышать, что все наше делание — пример, который мы берем от Святых Отцов, от преп.Серафима, все это затемняет подлинный лик Христов и Его подлинное учение. А между тем мы, верующие, должны идти за Христом, и нам важно знать, как мы должны идти за Ним, как мы должны совершать путь своего спасения.

Идея любви, выдвинутая Л. Н. Толстым и его последователями, страдает, однако, не только чертами наслажденчества, безволия, сентиментальности, эгоцентризма и противо-общественности. Она описывает и утверждает в качестве идеального состояния чувство в известном смысле бездуховное ипротиводуховное; и эта особенность сентиментальной любви имеет, может быть, наибольшее значение для проблемы сопротивления злу.

Что лучше - открытая и честная война или другого рода война, которая ведется подземными кознями, революциями и мятежом, а сверху имеет благовидную наружность дипломатических переговоров и международных конференций? Мы не решаем, что лучше; но едва ли народное чувство не отдаст предпочтения первого рода войне перед второй, исполненной всякой нечистоты и гораздо более изнурительной и опасной.

«Вы дайте им есть!» – сказал Христос Своим ученикам. А сказал Он им это как бы в ответ на их совет: «Место здесь пустынное, и время уже позднее, отпусти народ чтобы они пошли в селение и купили себе пищи.» Но Христос настаивает на Своем: «Вы дайте им есть.» Тогда ученики и говорят Ему: «Учитель, у нас здесь только пять хлебов и две рыбы.»