Если караульный заснул, мы вправе разбудить его; если он сам ворует то, что обязан стеречь, мы вправе закричать и позвать кого следует. Мы вправе это сделать, потому что обязаны. Мы обязаны чтить власть. Власть от Бога, учит нас церковь. Мы обязаны чтить власть не только за страх, но и за совесть. Нас, православных людей, обязывает к тому не только гражданская, но и религиозная совесть. Но чем священнее для нас это начало, тем должно быть чувствительнее всякое небрежение о нем, а еще более измена ему со стороны лиц, призванных охранять его, блюсти его честь и пользу, исполнять его службы. У нас есть общественное слово, есть печать, которой дозволено касаться предметов государственного интереса. Странно было бы, если бы эта сфера оставалась вне действия той конституции, которую мы, русские подданные, имеем в нашей государственной присяге. Люди, имеющие право общественного слова, обязаны не менее других радеть о пользах государя и государства и предупреждать всякий ущерб и вред им; только эта обязанность и дает смысл дарованному печати праву касаться политических предметов. Не считать же, в самом деле, печать "священным убежищем" для политических негодяев!

Человек прямой и гордой воли, как бы ни утомило его наше бесконечное хождение по мукам, не может быть аполитичным. Мы не смеем отделываться мудрыми соображениями, что, мол, «моя хата с краю, я ничего не знаю», уже по одному тому, что в действительности никакой хаты у нас давно нет. Хата наша еще в печальной памяти 18-м году потонула в коммунистической блевотине, и там же уготовано место для нас самих. Элементарное понятие чести и человеческого достоинства, совести и гражданского мужества, и, наконец, чисто природный инстинкт самосохранения обязывает нас открыть свои и чужие глаза на декретированное, планомерно проводимое удушение русского народа уголовной сволочью и сделать все возможное для того, чтобы удушение это обрушилось на головы его творцов, а не растерянно пожимать плечами, когда нам плюют в физиономию.

О аде и адском огне, рассуждение мистическое. Отцы и учители, мыслю: "что есть ад?" Рассуждаю так: "Страдание о том, что нельзя уже более любить". Раз, в бесконечном бытии, неизмеримом ни временем, ни пространством, дана была некоему духовному существу, появлением его на земле, способность сказать себе: "я есмь и я люблю". Раз, только раз, дано было ему мгновение любви деятельной, живой, а для того дана была земная жизнь, а с нею времена и сроки, и что же: отвергло сие счастливое существо дар бесценный, не оценило его, не возлюбило, взглянуло насмешливо и осталось бесчувственным.

В еженедельнике Московской Чрезвычайки от фев. 1918 г. напечатано, что по приговорам чрезвычайки расстреляно 14 860 человек, не считая Москвы и Петрограда. При каком самодержце было что-нибудь подобное?
При старом режиме, когда курс рубля падал на несколько копеек, все кричали о банкротстве государства, теперь же, при новом режиме, за наш рубль дают гроши.
При старом режиме мы все возмущались железнодорожными порядками, если поезд опаздывал на несколько часов. При новом режиме поезда опаздывают по неделям и пассажиры едут на крышах и тормозах.

Одним из самых знаменательных последствий всей этой морально-нигилистической установки является то своеобразное практическое миронеприятие, которое служит для «непротивляющегося» последним и самым надежным убежищем и прикрытием. Это отвержение внешнего мира проистекает, по-видимому, из моральных оснований, но в действительности коренится в смутной и сбивчивой религиозной концепции внешнего мира.

Евангельское чтение прошлого Воскресенья повествовало нам о великом чуде: о насыщении огромной, многотысячной толпы пятью хлебами и двумя рыбами. Сами ученики Христовы, через руки которых и совершилось это чудо, были ошеломлены. И, как говорит Евангелие, Христос тотчас понудил их войти в лодку и отправиться прежде Его на другой берег пока Он отпустит народ. И отпустив народ, Он взошел на гору помолиться наедине; и вечером оставался там один. А лодка была уже на середине моря, и ее било волнами, потому что был противный ветер. В четвертую же стражу ночи пошел к ним Иисус, идя по морю.

Интересны подробности совместных богословских занятий Ю.А. Колемина и его ученика. Вместе они проштудировали литургии святых Василия Великого и Иоанна Златоуста, катехизис и сочинения о.Владимира Геттэ283, сочинения А.С. Хомякова, специально для Викентия переведенные на испанский язык Ю.А. Колеминым, православный молитвослов и многое другое. По возвращении в Россию г.Колемин выпустил крупное (свыше 300 стр.) сочинение под заглавием: «Римский Духовный Цезаризм перед лицом Соборной Православной Церкви» (СПб., 1913 г.).    Но прежде чем вступать в полемику с врагами Православия и чад заблуждения соделывать чадами единой истинной Церкви, Ю.А. должен был сам выдержать нелегкую брань с представителями инославия, чуть было не уловившими его в свои искусно расставленные сети. Избыв страшную опасность быть увлеченным в еретический раскол, Ю.А. предостерегает относительно этой опасности своих православных сородичей и дает им оружие на случай борьбы с духовными недругами.

Нас хотят уверить в нашей мнимой бедности и в то же время стараются довести нас до действительной бедности; нам рекомендуют медикаменты для излечения болезней, каких еще нет, но какие не замедлят от медикаментов появиться. Твердят, что мы бедны, но где можно найти такое разнообразие естественных богатств, щедро рассыпанных по всей стране, как в России? Мы не пользуемся нашими богатствами - вот где причина зла.

Год наступает голодный,
В центре России война,
Стонет от власти "народной"
Наша родная страна.
В зареве грозных пожаров
Тени шакалов снуют,
Дикие банды вандалов
Цепи России куют.

С тех пор, как на земле поселились люди и начали страдать — в борьбе с природой и в поисках счастья, на поле запестрели цветы. Красные, лиловые, голубые, белые — они напоминали человеку о тенистых рощах, из которых он был недавно изгнан. Они стояли в поле — ясные, кроткие, наивные и тихо шелестели о недавнем счастии. И человек, когда уставал в тяжелой борьбе с природой, смотрел на них — на эти маленькие наивные цветы. В них он видел иную жизнь, яркую и счастливую, как солнце. И он отдыхал душой. В сознании его ярче вспыхивал образ счастья — глубокого, как мир, и ясного, как цветы. И он опять боролся — с природой и тусклой обыденною жизнью, боролся за иную долю и иное счастье...

В России государственную партию составляет весь русский народ. Гнилой либерализм и гнилой консерватизм оказываются только в нашем гнилом космополитическом и поверхностном образовании. В годину опасности и великих событий, когда могущественно поднимается в сердцах народное чувство, гниль исчезает, умы оживляются и все противогосударственное, все противонародное, всякая политическая безнравственность и предательство с трепетом прячется в свои норы. Все поистине великое и плодотворное зачинается в эти минуты пробуждения народного духа. И вот ввиду опасности, грозящей нам страшными смутами, ввиду совершившегося беспримерного злодеяния, ввиду этого надругательства над нашим народом, этого предательства, вступившего в союз с анархией, - неужели в нас не пробудится во всем своем могуществе русский народный дух? Неужели не пора исчезнуть всяким партиям на Руси, кроме той, которая едина с русским народом?

Нам нужно помнить в этот день о том, что происходит в наших душах и в нашей жизни. Сейчас очень многие отказываются от борьбы с миром, от того пути, каким шел преп.Серафим и на котором он имел величайшие достижения. Нам приходится слышать, что все наше делание — пример, который мы берем от Святых Отцов, от преп.Серафима, все это затемняет подлинный лик Христов и Его подлинное учение. А между тем мы, верующие, должны идти за Христом, и нам важно знать, как мы должны идти за Ним, как мы должны совершать путь своего спасения.

Идея любви, выдвинутая Л. Н. Толстым и его последователями, страдает, однако, не только чертами наслажденчества, безволия, сентиментальности, эгоцентризма и противо-общественности. Она описывает и утверждает в качестве идеального состояния чувство в известном смысле бездуховное ипротиводуховное; и эта особенность сентиментальной любви имеет, может быть, наибольшее значение для проблемы сопротивления злу.

Что лучше - открытая и честная война или другого рода война, которая ведется подземными кознями, революциями и мятежом, а сверху имеет благовидную наружность дипломатических переговоров и международных конференций? Мы не решаем, что лучше; но едва ли народное чувство не отдаст предпочтения первого рода войне перед второй, исполненной всякой нечистоты и гораздо более изнурительной и опасной.

«Вы дайте им есть!» – сказал Христос Своим ученикам. А сказал Он им это как бы в ответ на их совет: «Место здесь пустынное, и время уже позднее, отпусти народ чтобы они пошли в селение и купили себе пищи.» Но Христос настаивает на Своем: «Вы дайте им есть.» Тогда ученики и говорят Ему: «Учитель, у нас здесь только пять хлебов и две рыбы.»

В нынешний высокоторжественный день всенародного праздника нашего - день памяти Просветителя Руси Святого Равноапостольного Великого Князя Владимира - благовременно каждому из нас задать себе вопрос: храним ли мы священные заветы нашего Просветителя?

Что основано на лжи, не может быть право. Учреждение, основанное на ложном начале, не может быть иное, как лживое. Вот истина, которая оправдывается горьким опытом веков и поколений.

Но ты, молчальница, не стонешь –
Привыкла на своем веку.
В безлюдных церковках хоронишь
Свою щемящую тоску.
     
И я уверен – мне простится,
Что я, тоскуя и любя,
Не мог ни верить, ни молиться,
А только плакать за тебя.

Еще более глубокие и определяющие связи соединяют доктрину «непротивления» с содержательными корнями всего учения. Ибо идея «любви», выношенная и выдвинутая Л. Н. Толстым, вносит от себя такое содержание во все его основоположения и выводы, которое предопределяет собою неверность почти всех его вопросов и ответов.
 

Небо родное, блѣдною синевой разлито, пухлыя облачка на немъ. Свѣжесть первыхъ осеннихъ дней, тѣни прохладны, густы, но мягкое солнце грѣетъ. Астры въ садахъ подолгу стоятъ въ росѣ. Подсолнухи переросли заборы, головы ихъ поникли. Рябины обвисли грузно, березы засквозили, и тихими вечерами слышно, какъ курлыкаютъ журавли − на полдень. Закрою глаза − и вижу. Сталкиваясь, цѣпляясь, позванивая мягко, плывутъ и блещутъ тяжелыя хоругви, святыя знамена Церкви. Золото, серебро литое, темный, какъ вишни, бархатъ грузныхъ шитьемъ окованъ. Идетъ не идетъ, − зыбится океанъ народа. Подъ золотыми крестами святого лѣса знаменъ церковныхъ − гроздь цвѣтовъ осеннихъ: георгины, астры, − заботливо собранные росистымъ утромъ дѣвичьими руками московки свѣтлоглазой.