Был тогда в Русском Туреке большой и богатый колхоз "Красный пахарь". Руководил им умный и хозяйственный председатель Меринов. С великим удовольствием он принял нашего отца на работу по договору в колхозную кузницу. Приглашал и в члены колхоза, но отец воздержался. Голода, особых недостатков в тех местах совершенно не знали. Богатейшее село стояло на правом берегу судоходной Вятки. Места эти были тогда необычайной красоты: простор широчайший, много зелени: пойменных лугов, цветов, лесов, и сам воздух ничем не замутнен — свежесть и прозрачность удивительные. И народ там какой-то особенный: добродушный, гостеприимный и, чем еще отличается, — поголовно песенный. Да как поют! Диво дивное! Отец, бывало, восторгался аккуратностью и царившим порядком во дворах местных жителей: все выложено плиточным камнем, все покрашено, убрано, присмотрено. А какой хлеб умели выпекать тамошние женщины!

О судьбе Патриарха Тихона и его мученической кончине, и издевательствах, и поруганиях над ним я узнала только за границей из изданных записок и воспоминаний очевидцев. Мне посчастливилось быть и видеть посвящение Патриарха в Успенском соборе в Кремле. Пропуск был по билетам, и в то время еще можно было через связи достать это право. Большевики еще не вполне овладели властью. С вечера стояли мы (человек триста) у закрытых Боровицких ворот.

Рассказ об униформе Белой армии и показ точных копий исторических костюмов.

Император Павел Петрович. Пожалуй, никому из государей в нашей истории не доставалось незаслуженно столько посмертных обид и поношений, как Павлу Первому. Почему-то именно ему вменялось в вину и деспотичность правления, и низкопоклонство перед прусскими образцами, как будто бы не были западниками императрица Екатерина Вторая и император Александр Первый — мать и сын императора Павла. Его подозревали в принадлежности к масонской ложе. Его внешнюю политику объявляли безумной. Поколения наших соотечественников смотрели на царствование императора Павла через призму картинки Александра Бенуа «Парад при Павле I» и романа Юрия Тынянова «Подпоручик Киже», надо сказать, талантливой картинки и небездарного романа, дающих нам, однако, не портрет эпохи, а ее карикатуру.

Потянулись страшные дни затворничества. И вдруг 1 апреля по горо­ду пролетело сообщение, что большевики убегают из Новочеркасска. Город занимают казаки Кривянской станицы. Я действительно увидел на Платовском проспекте казаков! Радость, однако, была недолгой. Со сто­роны Ростова и Александро-Грушевска на Новочеркасск двинулись боль­шевистские силы. Около двух часов 4 апреля, мимо нашего дома шла колонна бойцов. Среди них я узнал своих старых друзей - братьев Жда­новых. Увидев меня, они сказали, что идут в район кирпичного завода - встречать большевиков, двигающихся со стороны Ростова. Не долго раз­мышляя, я примкнул к колонне. Кто-то дал мне винтовку. Когда мы пришли к намеченному рубежу, я уже сроднился с моим новым отрядом.

Длительная подготовка к февральской революции была настолько тщательной, настолько всесторонне обдуманной и настолько организационно предусмотренной в мельчайших деталях, что она превращалась в неизбежную и неотвратимую. Можно верить и не верить, можно воспринимать, можно и поиздеваться, но и нечеловеческие, бесовские начала в «феврале» выступают с необычайной рельефностью, т. к. нельзя не согласиться, что он «в своих корнях и истоках является прежде всего и больше всего духовным обманом, ложью, помрачением воли и небывалым заблуждением» (Флоровский, «Сов. Зап.» 34).

Тут мы подходим к теме основной. Способна ли вообще Россия жить исторической жизнью вне своего исторического уклада? Другими словами: может ли Россия, оставаясь сама собой, переключиться на «римское право»? Является ли для восстановления России вообще панацеей римское право? Можно ли признавать его абсолютной ценностью?

Даже самый поверхностный разбор февральских дней 17-го года в Петрограде указывает, что все главные революционные деяния и события происходили в двух районах столицы: в кварталах Выборгской стороны и в ближайших к ней кварталах «военного городка», на другом берегу р. Большой Невы, отделенных Литейным мостом, где находились многочисленные казармы запасных частей, военные учреждения, канцелярии разных военных управлений, склады, парки, госпиталя и прочее и где находился Таврический дворец, в котором заседала Государственная Дума.

К сожалению, в собрании всех высших сил православного русского духовенства (в большинстве высших не в силе Духа, а только в чинах иерархии, к великому горю и гибели России) царил все тот страх: страх перед надвигающейся страшной катастрофой. немногими исключениями, боялись открыто исповедовать свое мнение по тем вопросам нужно было громить, предупреждать и открывать глаза в то время еще в большинстве верующем Бога и любившему своего земного царя, — народу. Собор этого не сделал.

В 1883 году император Александр III в беседе со своим другом, художником Алексеем Боголюбовым произнес: «Ваши товарищи-передвижники все перекочевывают из одного городского зала в другой... А потому я часто и серьезно думаю о необходимости создания в Петербурге музея русского искусства. Москва имеет, положим, частную, но прекрасную галерею Третьякова, которую, я слышал, он завещает городу. А у нас ничего нет».

Павел Степанович всегда был человеком своей судьбы, неотступно следовавшим долгу – а значит, Замыслу о себе. Судьба исполнилась, и скоро он займет место, которое сам себе наметил. Адмирал не увидит гибели своего города… Но как городу пережить его гибель? Как Севастополю перенести эту самую страшную из возможных утрат? Невозможно… У Севастополя отняли надежду. Отняли само сердце. А без сердца нельзя жить. Осталось догореть достойно, не предав памяти Павла Степановича и всех ушедших прежде… Отдать последний долг чести.

Имевшие место в России в 1896—1917 гг. неуклонный рост грамотности населения, быстрый рост числа начальных и средних школ и учащихся (см. Грамотность), средних и высших учебных заведений и числа студентов, а также техников, инженеров, специалистов во всех областях хозяйства и учёных (см. Образование в Российской империи), — эти процессы, лишь замедлившиеся в годы Первой мировой войны[12] прервались и обрушились в годы Гражданской войны и массового голода начала 1920-х годов.

Человек, который научил самолеты летать, родился 17 января (5 января по старому стилю) 1847 года в имении Орехово неподалеку от города Владимир. Отец Николая Егор Иванович Жуковский - инженер-путеец, после отставки работал управляющим в имениях соседних помещичьих хозяйств. Мать с детьми постоянно жила в небольшом имении самих Жуковских.

Господь поможет тебе, если ты, государь наш, все это возьмешь на сердце свое. как истинный добрый пастырь. Призвав Бога на помощь, и Пречистую Его Матерь, и святых Его, и святительское благословение, и всенародную молитву, крепко вооружившись силою честного креста, выходи против окаянного мысленного волка, как называю я ужасного Ахмата, чтобы вырвать из пасти его словесное стадо Христовых овец. А когда ты уйдешь, государь наш, святители, митрополит и мы вместе с ними, молящиеся за ваше высокородие, со всем боголюбивым Собором будем молитву непрестанно творить, по всем святым церквам всегда молебны и святую службу совершать по всей нашей отчизне о вашей победе, и все христиане непрестанно будут Бога молить, чтобы даровал Он тебе победу над супротивными врагами, и надеемся получить ее от всемилостивого Бога.

В Верхотурье я не стал заходить в здание станции, опасаясь наткнуться на какой-нибудь скрытый пост. Пристроившись в кустарнике, я отдыхал и обдумывал, как продолжить свой путь. Пеший способ я отверг начисто, как трудный, медленный и подозрительный. Из книг и устных рассказов я кое-что знал о так называемых "зайцах" на поездах — о проезде без билета или на товарняках. Практически же мне такое делать не приходилось, если не считать случаев, когда школьниками мы совершали иногда поездки от разъезда, что был между Пересной и Починком. Там было закругление пути и подъем в сторону Починка, поезд замедлял ход, и мы, школьники, без труда вскакивали на тормозные площадки. Теперь же, сидя в кустах возле станции Верхотурье, я решил ждать до вечера и, пользуясь темнотой, попробовать поехать "зайцем". На станции стояли составы, но трудно было определить, какой из них пойдет раньше и в каком направлении. Но поскольку гружены они были большей частью круглым лесом, то это уже был признак, что уйдут они к югу, то есть в нужном мне направлении. Когда же стемнело, я подобрался поближе к составу, который, по моему расчету, должен был вскоре отправиться. Приметив груженый вагон-платформу, на которой нижние бревна были короче верхних, образуя пустоту, куда можно залезть и быть незамеченным, я сидел и ждал, пока тронется поезд. Ждать пришлось порядочно, но иного выхода не было, и я терпел, думал лишь о том, чтобы поскорее и как можно больше отдалиться от мест ссылки. Наконец замелькали кондукторские фонари возле состава, и я забираюсь в примеченную дыру. Удобств, конечно, мало, но терплю, затаясь и прислушиваясь. И вот — длинный гудок, и беглый лязг сцеплений перекатывается по составу. Поехали!

Вера увидала, как вдруг на сером небе задрожал тихо реявший в воздухе желтый штандарт с черным Государственным орлом и стал медленно опускаться к середине флагштока. – Флаг... Флаг спущают, – заговорили и толпе. Одна за другой стали обнажаться головы людей. Все истово крестились. Какая-то простая женщина жалостливо и скорбно сказала: – Кончился наш голубчик... Царство ему небесное... Доконали, злодеи. И с силой кто-то сзади Веры сказал: – Какого Государя убили!

Дочь орловской крестьянки, в юные годы она работала младшей горничной в гостинице на Крещатике. Однажды там остановилась известная оперная прима Серафима Бельская. Услышав пение убиравшей её номер девушки, она была поражена её талантом и составила протекцию в театральных кругах. Первое сольное выступление Вяльцевой состоялось в Москве в 1897 году. Ей было двадцать шесть лет. Уже тогда определилась ее знаменитая творческая манера: она пела ярко, легко, свободно. Ее называли «певицей радостей жизни», потому что песни в свой репертуар Анастасия Дмитриевна придирчиво отбирала сама, отвергая те, в которых были слова «смерть», «разлука», «печаль», «горе», «тоска». «Вот что значит истинный талант! Вот где душа гения, озаренная божественным отражением», - восхищённо говорил И.Е. Репин.

Долгое время считалось, что белые проиграли Гражданскую войну, несмотря на помощь иностранных союзников. Ведь страны Антанты поддерживали борцов с большевизмом, направляя в Россию свои войска, оружие, снаряжение и продовольствие. Но далеко не все исследователи согласны с этим утверждением. Воспоминания белых генералов, анализ исторических фактов и сам ход военной кампании 1918-1920 гг. свидетельствуют о том, что на самом деле интервенты ставили перед собой совсем другие задачи.

Когда атаман П.Х. Попов оставил Новочеркасск, туда ворвалась банда Голубова. Первой акцией его стал разгон Войскового Круга. Появившись в зале заседания Круга, Голубов приказал всем встать. Подчинились все, кроме Войскового атамана Назарова. Состоялся примерно такой диалог: «Встать! Ты кто такой?!» «Я - выборный атаман, а вы кто?» «Я - революционный атаман товарищ Голу­бов», и Голубов приказал своим подручным арестовать Назарова и отве­сти на гауптвахту. В городе началась пляска безумия - грабежи, пьянство, расстрелы... Утром 18 февраля стало известно о расстреле атамана Назарова, других известных донских генералов, более ста офицеров и несколь­ко сот партизан. Русские люди должны знать, как умирал не изменивший присяге честный солдат. Когда убийцы приказали атаману Назарову стать спиной к ним, он сказал: «Солдат встречает смерть не спиной, а лицом», перекре­стился, сложил руки и сам приказал: «Слушай команду: раз, два, три...»

Со старцем Макарием Варвара Григорьевна была почти не знакома. Зато в ту поездку удостоилась она быть принятой отцом Антонием, братом оптинского настоятеля игумена Моисея. Братья происходили из семьи благочестивого борисоглебского купца. Этот достойны муж строго соблюдал посты, пел на клиросе, был очень умен и начитан, особенно любил читать Священное Писание, церковную историю, жития святых и исторические книги. Детей сам выучил грамоте, а в училище не отдал, опасаясь, чтобы не было дурного влияния со стороны товарищей или по недосмотру учителя. Мать была женщиной смиренной и милостивой. Ее родной дед, иеродьякон, жил в монастыре, куда каждый день ходила она к обедне. Добрые яблони дали сладчайшие плоды.