Теперь я встречаю Пасху по иному. В настоящей церкви, где поет хороший хор, духовенство, облаченное в дорогие, золотом шитые ризы, служит неторопливо и истово, не опасаясь ежеминутного грубого окрика и приказа «кончать». Радостная, нарядная толпа с зажженными свечами наполняет храм. А мне все вспоминается замызганный, грязный, вонючий барак- столовая, неумелый, но такой трогательный хор, огоньки в стеклянных баночках, риза из женского платья... и кажется мне, что в толпе, между нами, в заношенном арестантском платье, никем не узнанный, стоял сам Христос! В ту ночь, там, Он действительно воскрес в человеческих сердцах.

Это было недавно и вместе с тем так давно. Такая страшная грань лежит между тем временем и этим, что с трудом верится, что все это было. Нужно ли в наши сумерки эмигрантской жизни, когда нет просвета в России, а среди эмиграции идет раздробление сил, писать о той заре борьбы с большевиками, какой является Кубанский поход? Нужно ли нам, усталым, изверившимся, говорить о днях надежды и вспоминать людей, горевших жаждой подвига и веривших в близкое освобождение России? Я отвечу: да, нужно, ибо не будут спать тихо те, чьи могилы уже заросли травой и сровнялись с землей. Нужно, чтобы «родная страна» могла помянуть их в молитвах своих. Нужно и для нас, чтобы мы не закостенели совсем и помнили бы, что под крышкой с надписью «СССР» лежит Россия, и эту крышку надо снять совместными силами русских людей.

Еще на 6-м кадетском съезде в Каракасе в 1978 году наш однокашник В. В. Бодиско поднял вопрос о том, что на нас, кадетах, лежит обязанность сохранить в чистоте Белую идею и завершить все, что еще не выполнено белыми воинами в изгнании, ибо мы являемся их преемниками и наследниками по Белой борьбе. И это было отражено в принятой съездом резолюции.

... Когда в начале 1930 года в наших краях началось раскулачивание, моего отца тоже забрали. Хотя об особой нашей зажиточности говорить не приходится, у нас и дома-то своего не было - жили у тети. И в колхоз отец вступил одним из первых. Скорее всего сыграло свою роль то обстоятельство, что в нашей слободе Тихожуравке мой отец считался “белым офицером”, хотя был таким же крестьянином, как и все остальные. Получилось это из-за того, что когда в 1914 году он был призван на действительную военную службу, то за хороший почерк был определен в писари, а писарю полагался какой-никакой, а все же чин - подпрапорщика. Так за отцом пятно офицерства и осталось.

Смерть Сталина была, бесспорно, самым большим политическим событием во внутренней жизни Советского Союза. В среде заключенных она произвела огромное впечатление. Все мы прекрасно отдавали себе отчет, что переворота не будет, но мы все же лелеяли какие-то надежды о некоторой перемене в лучшую сторону, о небольших свободах, о приходе каких-то, может быть, новых людей. Мы знали, что второй такой крупной, в гадком смысле, фигуры, как Сталин, коммунистам не найти. Мы знали, что они, возможно, найдут еще более кровавого палача, но такого хитрого и беспринципного, законченного негодяя им больше не найти. В уме и в разговоре перебирали возможные имена нового диктатора, говорили и о возможном коллективе, базирующемся не на дружбе и бескорыстии, а на страстной ненависти, зависти и недоверии всех сталинских сатрапов. Начавшаяся на коммунистических верхах поспешная, судорожная перетасовка, только подтвердила наши предположения. Никто не мог с уверенностью сказать, что будет дальше, но мы знали одно: - сталинская эпоха закончена! Могут еще быть отрыжки сталинизма, но какая-то перемена должна настать.

В последних числах сентября 1914 года я был вызван в штаб полка. Явившись туда, я увидел командира полка, который сидел на барабане перед по­мещением, в то время как штабное имущест­во уже грузилось на двуколки и подводы. Поздоровавшись, ко­мандир полка спросил меня: - Вы готовы? - Так точно, гос­подин полковник! - Тогда разверните карту и найдите фоль­варк Мациевичи, в 3 верстах от нас по дороге на Красник. Нашли? - Так точно, нашел.

В Доме русского зарубежья был представлен документальный фильм «И будет музыка. Алексей Бутаков» Елены Зелинской и Дениса Чуваева, а также выложена в Сети видеоверсия концерта «Возвращение имени: Алексей Бутаков» (дирижёр, лауреат международных конкурсов Михаил Чернов), где прозвучала та самая музыка. И фильм, и концерт посвящены нашему соотечественнику Алексею Бутакову, который в возрасте семи лет в 1920 году оказался с родителями в Югославии. Его историю в фильме рассказывает известный сербский актёр, певец, писатель, руководитель Балканского направления Экспертного Совета Фонда инновационного развития культуры, образования, науки (ФИРКОН) Марко Долаш.

17-го февраля в Брюсселе внезапно скончался от инфаркта на 86-м году жизни Генерального Штаба Полковник Александр Александрович Колчинский. Военный по призванию, питомец Второго Кадетского корпуса и портупей-юнкер Павловского Военного училища, выпуска в офицеры 1901 года, он, по окончании Императорской Николаевской Военной Академии, вернулся в родное ему Павловское Военное Училище, которому и отдал лучшие годы своей жизни, последовательно занимая должности курсового офицера, командира роты и помощника инспектора классов. В то же время он преподавал юнкерам тактику и руководил в Красносельском лагере топографическими съемками и полевыми занятиями юнкеров.

Увидев в Сети портрет архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого) с приписанной ему цитатой - «Сталин сохранил Россию, показал, что она значит для мира. Поэтому я, как православный христианин и русский патриот, низко кланяюсь Сталину» — я сначала не очень удивился. Одна из проповедей святителя Луки, которую можно назвать примирительной с советской властью – «К миру призвал нас Господь» (ЖМП 1948. № 1. С. 61-64) – получила в свое время резкую отповедь в парижской «Русской мысли» (Н.Крюков-Ангорский. «Но избави нас от лукаваго». Открытое письмо Луке, архиепископу Симферопольскому и Крымскому / РМ № 64 (2 июля 1948). С. 3). Тем не менее я решил посмотреть, где и в какой связи святитель Лука упоминает Сталина. Результаты поисков оказались совершенно неожиданными.

Наступающее сырое и хмурое утро наложило свою тяжелую и неприветливую печать на мерно шагающего перед строем взвода полковника Плохинского, и оба они не считают нужным скрывать свое отвратительное настроение, и у обоих имеются на то серьезные основания. Скопление на небе хотя и невидимых за темнотой, но угадываемых, низко ползущих туч грозит окончательно испортить настроение утра и побудить его излить на голову ни в чем не повинного взвода все свое неудовольствие, в виде мелкого и холодного дождя - по хорошо известному правилу: кому, кому, а куцому попадет!

Гулидов Владимир Платонович (1876 - 1920) — участник Белого Движения на Востоке России, генерал-майор белогвардейского производства, полковник Русской Императорской Армии. На Семиреченском фронте действовал против большевистских войск и красных партизан Черкасской обороны совместно с Партизанской дивизией Бориса Владимировича Анненкова.

Семью нашу раскулачили и выслали с Урала в Мурманскую область задолго до моего рождения - в 1930 году. Я родилась в войну и воспоминания мои относятся к 1950-м годам. Жили мы на 25-м км в деревянном бараке. Не голодали, поскольку я была единственным ребенком в семье. Девять братьев и сестер к тому времени умерли, два брата (родной и сводный) жили со свои ми семьями. Были одеты и обуты. На школьной фотографии я сижу в маркизетовом платье, рукав фонарик, шароварах с начесом, валенках. Школьную форму надевали по праздникам.

Варлам Шаламов, солагерник Демидова, посвятил ему несколько рассказов, один из них — «Житие инженера Киприеева». В 1960-е Шаламов и Демидов дружили, переписывались, но потом поссорились.

Вдоль расплывающейся, бухнущей и осыпающейся призмы зерна тяжелым шагом расхаживает часовой. Это — женщина. Из под платка ветер треплет седые мокрые космы. А может быть она, как и многие другие, раньше времени состарилась? Может быть голод и нужда, унижения и потери вырисовали на ее лице эти глубокие морщины. В СССР теперь люди рано сгибаются, рано стареют, не успев вырасти прямыми и высокими, не успев узнать, что такое молодость и беззаботность... На женщине-часовом все старо. Много раз латано и перештопано. Солдатские ватные штаны, такая же «телогрейка» бушлат. Вместо фуражки или «ушана», серый рваный платок. Все насквозь мокрое и грязное. На ногах что-то, что комами облепила черная грязь. На плече винтовка без штыка, на бичевке вместо ремня. И бичевка вся в бесчисленных узелках. Все серо. Все мокро. Все грязно. Все по нищенски выглядит. Вот оно какое лицо моей несчастной Родины; то лицо, которое не видят дипломаты, решающие судьбу народов. Лицо без мрамора, блеска, водки, икры и шампанского. Я и сегодня не могу отвязаться от моей встречи с Россией. Она осталась врезанной в памяти, символизированная усталой, измученной женщиной, похожей на мокрую нахохлившуюся курицу, насильно несущая свой неестественный труд. Женщиной, вооруженной ненужной ей винтовкой, стерегущей отнятый у ее детей, гниющий хлеб... ... Я смотрел на шагающую незнакомую мне женщину и вдруг рыдания рванули мою грудь: — Мама! — прошептал я, захлебываясь, — Мама...

В период боев маленькой «Армии генерала Корнилова» под Екатеринодаром, я находился в конном Баклановском отряде. Отряд был донской, и состоял из офицеров и донской учащейся молодежи. Нас в отряде было два кубанца: мой старший брат и я. К тому времени я уже «сделал карьеру»: был вахмистром отряда. Всей конницей командовал ген. Эрдели. Мы находились на левом фланге нашей пехоты, штурмовавшей Екатеринодар, в «Садах».

Когда говорят об эмиграции, обыкновенно не делают различия между поколениями, жившими в России, и поколениями, уже родившимися за ее пределами. Говорят о первой и второй эмиграции, теперь уже и о третьей, а если вообще говорят о русских людях, рожденных в чужих краях, то почти всегда с ужимкой, с мысленной или прямо высказанной оговоркой, что мы русского происхождения — но как-то не совсем русские по духу, или по взглядам. Такое мнение, конечно, распространено у жителей стран, принявших наших отцов. Думаю, что каждому, здесь присутствовавшему, который получал образование в Америке, не раз приходилось объяснять недоумевающему товарищу или учителю, что, хотя он родился в Австрии, в Китае, в Австралии, в Чили, он все-таки русский, во всяком случае не простой американец, и даже не американец «через черточку», как принято здесь обозначать себя, скажем, итальяно- американцам, поляко-американцам и другим группам. Так говорим все мы, даже когда в глубине души сами не полностью верим утверждаемому. Все дети из русских православных семей, да и многие дети наполовину русские, испытали такое чувство отчужденности, или, по крайней мере, обособленности, вырастая, воспитываясь и устраиваясь в американской среде.

Часто задаю себе вопрос. А за что их раскулачили? За их труд тяжелый, за честность... Так ли это было? Да, было в 1930 году. Вспоминается та февральская ночь 1930 года, когда в наш дом постучали. Вошли два вооруженных человека, и в доме стали делать обыск. Запретного не нашли. Папе сказали, что он арестован. А маме сказали, чтобы сушила сухари, так как вся семья будет выслана на Север, и путь будет далекий. Отца увели с собой. Эта ночь для нас, детей и матери, была очень тяжелая - с плачем. На следующий день было описано все наше имущество в доме и во дворе, а также - скот. И дней пять увозили наше имущество, зерно и увели скот. Оставили только мешок муки и курей. Это на питание до высылки нас и в дорогу.

В декабре 1930 года Федоров В.И. (отец мой) был арестован ОГПУ и осужден в 1931 году на три года по ст. 58-10 (за агитацию против Советской власти). Федоров В.И. имел 1 год образования приходской школы. Агитацией не занимался. Моя мать, Федорова Мария Лукинична, 1885 г.р., вместе с пятью детьми (4 сына и 1 дочь) выслана 21 июня 1931 года в спецпоселок Хибиногорск - 18-й км, самые младшие дети были близнецы по 5 лет. Везли в товарных вагонах, вагоны не открывались.

Этот вопрос задал мне редактор нашей «Переклички». Вопрос щекотливый — это значило написать свою быто-биографию. Другими словами, вжать 70 лет жизни в одну страничку... не так ли? Существует мнение литературоведов и прочих критиков искусства, что люди творческого склада отражают самих себя, и, в какой-то степени, свое философское «Верую» в своих произведениях. Это бывает намеренно или без этого: так сказать, весь душевный комплекс мыслей и чувств, накопленные жизненным опытом, независимо от желания, выливается сам собой. Психологи, с дотошностью ученых, ищут причины глубже, отыскивая наследственные качества, передаваемые бабушками и прабабушками. Принимая, как закон, эти мудрые выводы, должен буду сказать несколько слов о моем детстве, когда впервые необдуманно, я взял в руки карандаш, не предвидя последствий этого легкомыслия.

...