Во время Великой войны на поле битвы сражались не только взрослые. Очень многие мальчишки выполняли воинский долг ничуть не хуже обычных солдат и офицеров. Одни, движимые горячим чувством патриотизма, самовольно оставляли родительский кров и тайно бежали на фронт, стремясь любыми путями попасть в действующую армию. Не зря газеты того времени пестрели объявлениями о розыске пропавших детей. Многих ловили и возвращали под родительскую опеку. Другие, потеряв родных и близких в беспощадной круговерти войны, приставал к солдатским обозам и становились впоследствии «сыновьями полков».

Установив захваченное орудие, которое было полностью исправно, на стену крепости, туркмены велели Никитину стрелять по своим, но он отказался. Сначала уговорами, а затем пытками басурмане пытались склонить его к такому жестокому предательству, но Агафон, который по вероисповеданию являлся православным старообрядцем, оставался непреклонным: «Против своих не пойду!» Как сообщает барон Остен-Сакен в статье «Бомбардир Агафон Никитин», пленника «жарили на огне и вырезали ремни со спины, но получили на всё отказ, тогда ему отрубили сперва руки, а потом голову». Агафон Лазаревич Никитин был убит 31 декабря 1880 года (12 января 1881 года).

В нашей большой семье всегда была благожелательная атмосфера. Я не помню, чтобы мои отец и мать запрещали кому-то из моих братьев, сестёр и мне поступать в пионеры и комсомол. Однако я не вступал ни в пионеры, ни в комсомол и вовсе не потому, что так велели родители, – такой выбор я делал самостоятельно, по собственному убеждению, твёрдо зная, что вступление в какие-то не совсем понятные ряды – дело добровольное. По этой же причине в зрелом возрасте я не был членом партии, даже тогда, когда служил офицером в армии. Вступать в пионеры в начальных классах Вощанской семилетней школы мне никто не предлагал, и никто из учеников в нашем классе не носил галстук. Одна из причин – в начале 50-х годов прошлого века в магазинах не было не только самого необходимого – хлеба, но и многого другого, включая красные галстуки для пионеров. В комсомол меня никто насильно не пытался загнать.

Серия очерков полковника Анатолия Леонидовича Носовича (1878–1968) — о вражеских вождях и о вражеской армии. Одно ценно — автор видел врагов вблизи, а некоторые стороны их жизни наблюдал изнутри, потому что некоторое время служил в их армии: в мае 1918 года по заданию Московской подпольной белогвардейской организации поступил на службу в Красную армию, в управление Северо-Кавказского военного округа. Как начальник штаба округа он непосредственно участвовал в разработке и проведении операций против белых войск и впоследствии уверял, что сделал все возможное, чтобы по одиночке посылать разрозненные красноармейские части против превосходящих сил противника. 11 октября 1918 года А. Л. Носович бежал от красных к белым.

Очерки публиковались в течение 1919 года в ростовском журнале «Донская волна».

В объяснениях российской катастрофы ХХ века господствуют противоположные позиции. С одной стороны, бедственные итоги революционного эксперимента пытаются объяснить русским «азиатским» характером, не поддающимся общечеловеческому, то есть западноевропейскому, просвещению. На российской «бескультурной» почве были якобы искажены высокие идеалы марксизма и воздвигнута очередная ступень традиционной российской деспотии: Грозный – Пётр – Сталин. Русофобскую концепцию пытаются опровергнуть другой крайностью русские националисты: русская революция осуществлена международными ландскнехтами коммунизма, а все беды России объясняются действием тайного мирового за-говора, жидомасонства.

По улице из последних сил бежит человек. Рубашка на нём разорвана, по лицу течёт кровь, в глазах – животный страх. Этот страх передаётся мгновенно, как электрический ток по проводу, и Ирина Ростиславовна вжимается в стену – жаль, никакой ниши рядом. Топот десятка ног – это уже преследователи. «Москалей на ножи!» «Слава Украине!» «Смерть москалям!» Люди ли это? Нет, не люди. Сбившиеся в стаю дикие звери или, скорее, свора притравленных собак, спущенных с цепи с командой «Ату!» Они уже попробовали крови, и кровь опьянила их, а безнаказанность и даже поощрение в преступлениях окончательно обратили в бешеных зверей.

Разсказъ монахини
«Насъ вывели всѣхъ за стѣны монастыря на берегъ рѣки. Тамъ въ безпорядкѣ валялись иконы изъ нашего монастырскаго храма. Одинъ изъ чекистовъ намъ объяснилъ:
— Какая монахиня возьметъ одну икону и броситъ ее въ рѣку, получаетъ свободу жить. А та, что откажется это сдѣлать, сама будетъ брошена въ воду и утонетъ!
И начали вызывать. Первой была брошена въ воду и утонула наша игуменія. И многіе за нею предпочли блаженную смерть. Ихъ связывали, бросали въ воду и они, словно камни, тонули. Многіе изъ нихъ читали молитвы, призывая Бога на помощь. Иные шли какъ на праздникъ. А я, окаянная грѣшница, испугалась смерти и допустила надругательство надъ святою иконою Божіей Матери съ Младенцемъ. Я своими руками бросила Ее въ воду, чтобы «жить». Но вмѣсто «жизни» получила я вѣчную смерть, не только въ будущемъ вѣкѣ, но и здѣсь, на землѣ. Развѣ я живу? Я живу моею смертію! Я мучаюсь каждый день, всякій часъ, каждую минуту... А тѣ, что приняли мученичество за Христа, въ какомъ блаженномъ состояніи ушли въ жизнь вѣчную!
Горе мнѣ, горе! И никто не пойметъ этого, кромѣ тѣхъ, что отказались отъ вѣнца мученическаго...».
И ходя по деревнямъ и селамъ, эта монахиня разсказывала о своемъ великомъ грѣхѣ, объ отреченіи отъ Бога и прославляла подвигъ тѣхъ, кто принялъ мученическую смерть.

Такая тоска на душе, места себе не нахожу. Вчера с Кржиповым весь день пробыли на пристани, с надеждой всматриваясь в высаживающиеся войска. Все думали, вот появится знакомое лицо. Последний транспорт подошел, но из нашей дивизии никого. Узнали, что все, кто не мог погрузиться, пошли на Геленджик, но у Кабардинки дорогу перерезали зеленые в таком месте, где развернуться не было возможности. Шесть раз наши ходили в атаку, но безуспешно. Одна сотня с пулеметом держала 20000 армию. Некоторые бросились на лошадях в море. Их подобрали французские военные суда. Сзади же шли красные. Остальные разбрелись, кто куда, по горам с тем, чтобы или попасть к зеленым или погибнуть голодной смертью. Так тяжело, что и собственное спасение не радует. Нечего есть. Никому ты не нужен. Но, конечно, штаб Сидорина поместили в лучшей гостинице и в ус не дует. Переночевали в дер.Ст.Байбуге, в 7 верстах от города. Спасибо, попались хорошие хозяева, накормили и дали отдохнуть, а то на пароходе измучились до крайности. Один офицер не выдержал и на глазах у всех зарезался бритвой, другой выбросился за борт. В трюме умерло около десяти больных. Порой поражаешься собственной живучести. А сегодня снова грузиться на Евпаторию.

Наша коммуна просуществовала лет пять или шесть. А потом большевики коммуну распустили. Стали нас в колхоз сгонять. Они говорили, что колхоз - это дело добровольное. А сами с ружьями приходили и всё забирали. В колхоз беднота отовсюду съезжалась. Им-то терять нечего было. А у кого хозяйство было, не торопился его отдавать. Наш колхоз сначала назывался имени Бляхера или Блюхера. Говорили, что это генерал какой-то. А затем переименовали в колхоз имени Мичурина. В колхозе сразу стало трудно работать. Мы ведь и раньше не ленились! Но здесь всё было организовано так, что лошадей и быков заморили голодом. Машины, что у нас были в коммуне, быстро разломались, так как за ними смотреть стало некому. Телеги и те стали ломаться, так как были на деревянном ходу, не ремонтировались, а новые не покупались. Председателем у нас был какой-то рабочий из города. Он земли раньше, видать, и в глаза не видел. Но ни с кем не советовался. Всё и пошло прахом. Несмотря на то, что мы работали много: летом - с утра до ночи в поле, а зимой нас отправляли лес валить. Работа на лесоповале - хуже смерти. А весной трудились на лесосплаве.

Наша коммуна просуществовала лет пять или шесть. А потом большевики коммуну распустили. Стали нас в колхоз сгонять. Они говорили, что колхоз - это дело добровольное. А сами с ружьями приходили и всё забирали. В колхоз беднота отовсюду съезжалась. Им-то терять нечего было. А у кого хозяйство было, не торопился его отдавать. Наш колхоз сначала назывался имени Бляхера или Блюхера. Говорили, что это генерал какой-то. А затем переименовали в колхоз имени Мичурина. В колхозе сразу стало трудно работать. Мы ведь и раньше не ленились! Но здесь всё было организовано так, что лошадей и быков заморили голодом. Машины, что у нас были в коммуне, быстро разломались, так как за ними смотреть стало некому. Телеги и те стали ломаться, так как были на деревянном ходу, не ремонтировались, а новые не покупались. Председателем у нас был какой-то рабочий из города. Он земли раньше, видать, и в глаза не видел. Но ни с кем не советовался. Всё и пошло прахом. Несмотря на то, что мы работали много: летом - с утра до ночи в поле, а зимой нас отправляли лес валить. Работа на лесоповале - хуже смерти. А весной трудились на лесосплаве.

Вот живая картинка из Баку девяностого года. Беженка Н.И. Т-ва: «Там творилось что-то невообразимое. С 13 января начались погромы, и мой ребенок, вцепившись в меня, говорил: «Мама, нас сейчас убьют!» А после ввода войск директор школы, где я работала (это вам не на базаре!), азербайджанка, интеллигентная женщина, сказала: «Ничего, войска уйдут - и здесь на каждом дереве будет по русскому висеть».

Вчера, во время боев на окраинах Донецка, было подбито два танка украинской армии. Оба экипажа погибли. Вот документы (военные билеты) одного из погибших экипажей. Они пришли в Донецк не с цветами, и, тем не менее — нет ощущения ни радости, ни торжества, при виде этих фотографий… Нормальные, наши — русско-украинские — фамилии, обыкновенные славянские лица… Молодой парень 92-го года рождения… Срочник, судя по всему. Почему полтавская мама отпустила его кататься в танке по Донецку? Почему она ему не объяснила, что это не нормально, не по-человечески — расстреливать из танка дома мирных жителей?..

Бабушку тогда больше всех я любил, но недолго пользовался ее опорой. В 1805 году она крепко захворала и чрез несколько недель скончалась. Горько я плакал, не о том, кажется, что она померла, а о том, что без нее некому будет меня оборонить: мать хоть втихомолку меня и жалела, но отцу не смела сказать ни слова. Однако не знаю, я ли сделался осторожней или отец снисходительней, только редко случалось мне быть битым, разве иногда оплошаешь, заиграешься в бабки и упустишь время обеда. Да и тут выглянет, бывало, в окошко или выйдет за ворота: «Саушка!» Бросишь все и бежишь, станешь как вкопанный: «Чего изволите?» Посмотрит, если все исправно и не замаран, только скажет полусердито: «Полудничать время». А если испачкан, задаст трепку волосам.

Это было давно... А так как я был тогда в 1-й роте Первого кадетского корпуса, то случилось это, по-видимому, в учебные годы 1900-1901 или 1901-1902. Случилось это зимой, в одну из суббот, то есть в отпускной день.
В то время, я очень дружил с моим одноклассником Николаем Абрамовичем, переведенным в наш корпус из Тифлисского, прямо в 1-ю роту. Отец его, саперный офицер, остался в Тифлисе и Коля, не имея ни одной родной души в Петербурге, ходил в отпуск ко мне, вернее к моей крестной матери, женщине, материально, более чем обеспеченной, которая разрешала мне приводить в отпускные дни тех из моих друзей, которым некуда было идти.

Нина вела записи с 1932 по 1937 год. Дочь политического ссыльного, она ненавидела тоталитарный режим. Но в 13 лет, как и положено человеку столь солидного возраста, бралась анализировать подряд все, с чем сталкивалась: школьные дела, аресты знакомых, собственное взросление, фокстрот, девичьи восторги по поводу самого симпатичного героя-челюскинца. Луговскую арестовали, когда ей исполнилось 17 ее обвинили в заговоре с целью убийства вождя партии, обвинение основывалось на строках, написанных Ниной после того, как ее отцу отказали в паспорте: "Несколько дней я часами мечтала, лежа в постели, о том, как убью его. Его обещания, его диктатуру, порочного грузина, который искалечил Россию. Как такое возможно? Великая Россия, великий народ попали в руки негодяя".

По свидетельству Драгоманова, на всех вечерах и концертах, где декламировались стихи Шевченко, на всех чтениях для народа, можно было заметить строгий отбор: все антипольское, антиклерикальное, антипомещичье устранялось. Допускалось только антимосковское. Случай с "Кобзарем" был полной неожиданностью для Драгоманова, и уже тогда раскрылись у него глаза на народовство, названное им впоследствии "австро-польской победоносцевщиной". Вместо свободы мысли, слова, совести и всех демократических благ, ради которых покинул родину, он увидел в конституционной стране такой вид нетерпимости и зажима, который хуже цензуры и административных запретов. Церковный контроль над умственной жизнью был ему особенно тягостен, он полагал, что религия и общественно-политическая жизнь - две сферы, которые не должны соприкасаться. В украинском вопросе он особенно стремился к исключению каких бы то ни было религиозных тем и мотивов. Но не так думали львовские "диячи".

11 декабря 1919 года житель Кузнецка Василий Толмачев снарядился на Томь за водой. Ехать пришлось по обочине, поскольку дорога была занята вступавшим в город отрядом партизана Рогова. Приехав с реки, Василий Иванович сказал дочери Тамаре Васильевне: «Едут какие-то, черт знает, полудурья». На второй день, вспоминает Тамара Васильевна, загорелся дом купчихи Медниковой, тюрьма и церковь при крепости, городские храмы — Успения, Богородицкая церковь, стоявшая у здания казначейства (сохранившегося на Советской площади до сих пор), Спасо-Преображенский собор.

Воспоминания солдат и офицеров русской армии на фронтах Первой мировой войны содержат отклики о том, что даже в условиях фронтового быта воины не забывали об этом Святом Празднике. Старались найти возможность и раздобыть лесную красавицу ель или хотя бы несколько еловых веток – и, установив их в блиндаже или в землянке, приблизиться к мирной обстановке и окунуться в атмосферу Праздника.

Давно это было, кончился Первый Поход. Завершив свой второй поход освобождения от красных Кубани и Северного Кавказа, наша Белая Армия вела бой где-то - то ли за Ставрополем, то ли до него. Не могу сказать, когда это было, но хорошо помню, что день был морозный. Все било покрыто глубоким снегом. Помню, что это был сочельник и мы вели тяжелый бой за взятие большого богатого селения. Красные хорошо укрепились, и только под вечер, получив подкрепление, мы смогли энергичным ударом выбить красных из села. Наш удар был настолько стремителен и для них неожидан, что в своем поспешном бегстве они оставили нам горячие походные кухни, а это было очень и очень кстати.

В самый день Праздника Рождества Христова 25 декабря 1997 г. (7 января 1998 г.) в 5 часов 15 минут утра по местному времени в г. Санта-Роза (шт. Калифорния, США) на семьдесят седьмом году жизни скоропостижно скончался от воспаления легких ответственный редактор журнала "Наши Вести”, Атаман Терского казачьего войска в Зарубежье, хорунжий НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ ПРОТОПОПОВ.