1. Накануне войны
2. Жертвы агрессии Республики Молдова против народа Приднестровской Молдавской Республики

Всё, о чем будет здесь сказано, относится к православной мифологии. Она – живая чувственная принадлежность Веры. Её можно признавать или не признавать, оспаривать. Но отвергать её действенную силу в жизни человека, народа, государства невозможно. Поэтому, умней всего – познавать это духовное явление.

Мы, русские, привыкли к тому, что на Западе не знают нашей истории и представляют её в искаженном свете. МЫ знаем, что причиной тому было недоброжелательство с одной стороны и пользование недостаточным и тенденциозным материалом — с другой.

Еще до начала наступления НРА, 26 сентября, ген. Дитерихс подписал указ №49, в котором призывал все слои населения к жертвенности во имя Идеи, а также распоряжался призвать ратников в составе 4000 человек во Владивостоке и 700 человек в Никольске. Таким образом, призывались только представители городского населения, крестьянское население не затрагивалось вовсе. Очевидно, расчет Правителя был в первую очередь на интеллигенцию и те слои населения, которые поддержали его на Национальном Съезде в сентябре. Дополнительно к этому указом №53 в Земскую Рать призывались все казаки, находящиеся на территории Края.

В начале тридцатых годов прошлого века русские деревни и сёла испытали очередное большевицкое нашествие. Крепких крестьян, едва ставших на ноги после октябрьского переворота, без суда и следствия арестовывали. И одних расстреливали, других сажали в тюрьмы, а третьих ссылали подальше от родной земли. Не миновала сия горькая чаша и Трифона Твардовского, отца будущего выдающегося поэта и писателя Александра Твардовского. Его не расстреляли и не посадили в тюрьму, а вместе с семьёй сослали. И было совершено это страшное злодеяние по хорошо отлаженной репрессивной схеме. Среди ясного дня большевицкие служаки с оружием нагрянули на хутор Загорье вблизи деревни Сельцо в Смоленской области. Здесь проживала семья сельского кузнеца Трифона Твардовского. Самого хозяина с женой и детьми незваные гости выгнали из родной хаты и, погрузив все бренные семейные пожитки на подводу, отправили всю семью в ссылку, в далёкое село Русский Турек (ныне в Кировской области).

Сейчас, когда ты читаешь эти строки, донбасское общество расколото на две части. Причём неравных. На таких вот «мачо» и его мужика-соседа. Первые отсиделись в России и вернулись сейчас на Донбасс, а вторые никуда не убегали. Они умирали, но воевали. И те, и другие тихо ненавидят друг друга и презирают по тем самым причинам, что я описал выше. И это плохо.

Плохо, потому что те, которые вернулись в 2016 году, чувствуют себя сейчас так же, как и в 2013-м. До войны. А некоторые даже ещё лучше. Они так же чувствуют себя крутыми пацанами и суровыми Донецкими, Алчевскими, Луганскими мужчинами.

Начавшийся погром деревни еще более ухудшил экономическое положение. К началу 1929 г. во всех городах СССР была введена карточная система распределения продовольствия. Впрочем, и она не всегда помогала, поскольку в условиях продовольственного кризиса нормы снабжения зачастую не выполнялись.

Аренда жилья стоила в Питере 25, а в Москве и Киеве 20 копеек за квадратный аршин в месяц. Эти 20 копеек сегодня составляют 256 рублей, а квадратный аршин – 0,5058 м². То есть, месячная аренда одного квадратного метра стоила в 1914 году 506 сегодняшних рублей. Квартиру в сто квадратных аршин наш канцелярист снимал бы в Питере за 25 рублей в месяц. Но он такую квартиру не снимал, а довольствовался подвальной и чердачной каморкой, где площадь была поменьше, а арендная ставка – пониже. Такую квартиру снимали, как правило, титулярные советники, получавшие оклад на уровне армейского капитана. Голый оклад титулярного советника составлял 105 рублей в месяц (134 тысяч 640 рублей) в месяц. Таким образом, 50-метровая квартира обходилась ему менее чем в четверть жалования.

При закате XVIII века, омраченного мерзостями французской революции, разлившей свой яд повсюду,— вырисовался прекрасный облик истинного христолюбивого воина. Величайший полководец генералиссимус Суворов и сам был глубоко верующим, и придавал огромное значению религиозному воспитанию войска. "Молись Богу: от Него победа. Пресвятая Богородице спаси нас. Святителю Отче Николае чудотворце, моли Бога за нас. Без сей молитвы оружия не обнажай, ружья не заряжай, ничего не начинай”. "Все начинай с благословения Божия и до издыхания будь верен государю и Отечеству”. "Святой храм — твердыня доблестями неодолимая. Что дерево без корня, то почитания ко власти земной без почитания к власти Божией: воздай честь Небу, потом земле”. "Дух укрепляй в вере отеческой православной; безверное войско учить, что железо перегорелое точить”. "Родство и свойство мое с долгом — Бог, государыня, Отечество”,— вот что писал Суворов в своей "Капральской тетради”.

Сразу же после своего избрания М.К. Дитерихс приступил к созданию новой системы управления краем. Многочисленные учреждения прежнего Правительства с раздутыми штатами, часто дублировавшимися функциями и к тому же часто с подпорченной репутацией упразднялись. На их месте создавались 2 исполнительных органа: Совет Внешних Земских Дел с подотчетными ему Ведомствами Финансово-промышленным, Иностранных Дел и Путей Сообщения и Приморский Поместный Совет с подотчетными Ведомствами Внутренних Дел и Народного Просвещения. Ведомство Юстиции и Государственный Контроль переходили под непосредственное руководство Правителя. Для урегулирования жизни казаков создавалось Правление Казачьих Войск из Атаманов всех казачьих войск Сибири.

Конец наступил в Саване недалеко от Нанта за два дня от Рождества. "Вандейский мясник”, генерал Вестерман, приспешник Дантона, рапортовал Конвенту: "Вандея больше не существует … я похоронил её в лесах и болотах Саване… По вашему приказу я давил их детей копытами лошадей; я резал их женщин, чтобы они больше не могли родить бандитов. Меня нельзя упрекнуть в том, что я взял хоть одного пленного. Я истребил их всех. Дороги усыпаны трупами. Под Саване бандиты подходили без остановки, сдаваясь, а мы их без остановки расстреливали..Милосердие –не революционное чувство..”

"...Выдано сие свидетельство дочери коллежского секретаря, служившего в Вологодской торговой контрольной палате счетным чиновником, Николая Платоновича Церковницкого, Александре, в том, что ей своевременно была привита предохранительная оспа... Александра Церковницкая, не страдает телесными недостатками, препятствующими ей к поступлению в Николаевский сиротский институт..." Бумага с твердой сургучной печатью, как и другие документы и фотографии, хранится в семье Елены Алексеевны Вьюновой. Ее мать, сирота, получила прекрасное образование, но после революции, боясь за мужа и детей, скрывала диплом и дворянство. Елена Алексеевна - бывший сотрудник МВД, выйдя на пенсию, изучает историю своей семьи.

В январе месяце приехал в нашу слободу главноуправляющий Рагузин, и я упросил его выдать мне полугодовой паспорт на случай куда бы то ни было моей поездки из дому. Я постарался собрать с прежних своих должников кое-какие деньги, до 1000 рублей; получил от Тархова полугодовой паспорт и 15 мая выехал в Москву. Здесь отыскал я жену моего покойного друга, у которого некогда мною оставлены были деньги и часть имущества. Эта женщина оказалась уже вышедшею замуж; она сказала мне, что не знает никаких денег и имущества, которые я будто бы оставил у них, и в завещании покойного об этом ничего не сказано. Я прослезился и с тем ушел от нее.

Прошло пять лет со дня гибели группы русской молодёжи, проникнувшей разными путями в СССР и там нашедшей славный и безвременный конец.
Пошумели, поохали гельсингфорские обыватели, рижские газеты сообщили не всегда близкие к действительности подробности, отслужила панихиды «национально-мыслящая» общественность, да и то не повсюду… и разошлись круги на поверхности вод эмигрантских…
 

В июне – июле полным ходом шла подготовка к созыву Земского Собора. Согласно Положению о Земском Соборе и Указу Приамурского Временного правительства №149 от 6.06.1922 г. в заседаниях Собора должны были принять участие: Временное Приамурское правительство, представители от духовенства, армии, флота, гражданских ведомств, несоциалистических организаций, горожан-домовладельцев, сельского населения, городских самоуправлений, земств, торгово-промышленного сословия, казачьего населения и казачьих войсковых правительств[1], Православных приходов, общества ревнителей Православия, Комитета Монархических организаций Дальнего Востока,[2] старообрядческого духовенства, старообрядческой общины, высших учебных заведений, от русского населения полосы отчуждения КВЖД и от поселковых управлений. Таким образом, сохранялся древний принцип избрания членов Земского Собора – сословность, представительство от групп населения, в противоположность парламентской партийности.

Желая прекратить различные трения и взаимные претензии, Правительство 31 мая 1922 года приняло решение о роспуске Народного Собрания и о мерах реорганизации Армии. Народное Собрание решило не расходиться и обратилось за помощью к Командованию. Командование, вообще небезосновательно считавшее Народное Собрание ненужной роскошью, на этот раз выступило на его стороне, не желая подчиняться мерам Правительство по изменениям в Армии. Верными Правительству оставались лишь Сибирская флотилия и бывшие семеновские части. Произошло несколько вооруженных столкновений с жертвами с обеих сторон. Однако противостояние затянулось и грозило полной потерей контроля над ситуацией в Крае. Создавшаяся ситуация получила название «нарсобровский недоворот».

После оставления Омска 14 ноября 1919 года началось отступление всего бывшего Восточного фронта адм. Колчака – Великий Сибирский Ледяной поход. Боясь напрямую сталкиваться в вооруженном конфликте с Японией, советское правительство приняло решение о создании на занятой зимой 1920 года Красной армией территории буферной республики. Весной 1920 года такая республика, получившая название Дальневосточной (ДВР), начала создаваться. В правительство вошли в основном эсеры и меньшевики, что позволяло Москве говорить о «демократической» республике. 20 мая 1920 правительство ДВР было окончательно сформировано, и республика была официально провозглашена.

Они победоносно входили в Берлин и Париж, громили восставшую шляхту и грозных турок, переходили по льду на шведский берег и первыми освобождали Софию. В их рядах служили Михаил Лермонтов и Белый генерал Скобелев. Имя им — овеянные славой Гродненские гусары.

Он вошёл в нашу литературу при жизни Державина и покинул её за два года до рождения Блока, и при этом всю жизнь обречён был оставаться в тени своих более даровитых друзей, Пушкина, Жуковского, Языкова… А, между тем, Пётр Андреевич был замечательным поэтом, мемуаристом, публицистом. В наше время мало кто уже помнит его, а, если и помнит, то исключительно, как одного из друзей А.С. Пушкина. Автору пришлось приложить немалые труды, чтобы восстановить почти занесённый пылью времени образ забытого поэта, по крупицам выгрызая сведения о нём из самых различных источников.

"Монастырь,— писал недавно И. М. Ярцев в газете "Слово”,— воспитал лучшее свойство русского характера: недоверие ко всему преувеличенному, так называемую нашу "простоту”. Монастырь прививал то прозрачное чувство мира и себя в мире, которое составляет достояние аскетики, "художества из художеств”. И которое стало достоянием русского искусства. Это "Русь монашествующая” заложила основы русской Правды о мире и русской в мире Красоты. Это она выносила "Русскую Идею”: идею святости земли под нашими ногами, покрываемой высоким Божиим небом. Это она взрыхлила художество прозрачное, такое, в котором сквозь образы земляные и темные просвечивает небо. Художество, избирающее своим предметом обычное, будничное и освещающее их нездешним светом. Ни с чем не сравнимый "русский реализм”.