Михаил вспоминал, как на прощание, он впервые вытянулся перед отцом и, приложив руку к козырьку фуражки, торжественно произнес то самое, заветное «Честь имею». От чего однажды, и на всю жизнь ощутил прилив необъяснимой внутренней силы! Вагон мягко покачивался. Колеса равномерно отбивали убаюкивающий такт. Где-то в полусне пробегали картины последних мирных дней. Вот друзья однокурсники, с удивлением разглядывают его новенький офицерский мундир, золотые погоны на плечах, и серебряный нагрудный знак. Он идет по улице в военной форме, позвякивают шпоры, с боку висит сабля. Жесткие погоны еще не привычно, но приятно, слегка давят на плечи. Молоденькие барышни, откровенно, строят глазки высокому красивому офицеру. Дворники, убирающие улицу, прекращают пылить своими метлами и почтительно провожают взглядом, сжимая древки, словно винтовки на караул.

Народу в тот раз в церкви было мало. Многие перестали ходить, потому что оказалось — ничего не страшно! Никого не убило, и ни у кого не отнялся язык, оттого что в городах и селах закрывались церкви, сжигались иконы и церковные книги. Никакого чуда не свершилось и никакой кары не последовало. Все оставалось на своих местах. Так же продолжали работать, рано вставать, доить колхозных коров. Жутко входить в конюшню, если пол ее выстлан иконами и по ликам святых ходят лошади и коровы. И такое видел. Но ко всему привыкает человек. Так же выгребался из конюшен навоз, коровы спокойно стояли и так же тупо смотрели на людей, пережевывая свою жвачку. Ничего не изменилось. Люди перестали перед едой молиться, перестали читать молитвы на сон грядущий или рано поутру, и только старики да старухи тайком продолжали исполнять долг перед Богом и по-прежнему грозили пальцем молодым: «Бог вас накажет!» А молодые посмеивались и спрашивали у стариков: «А где он, ваш Бог, покажите?» Люди поняли — нет больше греха, ничего не страшно! «Эй ты, поповская морда! Ты, длинноволосый, давай ножницы, окоротим твои патлы!» И было, когда отрезали. Под хохот и свист выпроваживали из сельсовета. Бывало и так: во время службы в церковь входили молодые парни, мальчишки, комсомольцы. С гармошкой и свистом выплясывали и с криком выходили. Или так: «Ты арестован! Вот бумага. Сиди и жди. За тобой придут». И отец ждал. Все серебро и золото, нательный крест, обручальные кольца, дарохранительницу, две серебряные ложки — все, что осталось ценного в нашей семье, забрали. Остальное давным-давно продано, чтобы оплатить громадный подоходный налог. Все описывалось фининспектором: столы, стулья, комод, зеркало, швейная машина. Если нечем было уплатить, все вывозилось и продавалось с аукциона. Сколько слез пролито моей матерью! Мне всегда помнится мать плачущая. Придешь из школы, а мать ревет. Все вещи сложены, трогать нельзя: описано! Налоги такие большие, что их не выплатишь. Их можно было только выплакать, чтобы скостили немножко.

Прочел твое письмо с большим удовлетворением. Идея хорошая - описать кадетское служение отчизне в их борьбе за Национальную Россию. Предлагаешь мне встряхнуть шестидесятилетней давностью. Хватит ли у меня бодрой напористости все вспомнить и хотя бы вкратце описать все содеянное и пережитое в те годы? Но нужно дерзнуть!.. Семнадцатый год. Первая рота нашего 2-го Московского кадетского корпуса. Слухи ползут о Распутине. Газеты насыщены всякими дрязгами и разлагающими сплетнями… И вот совершилось - Революция, отречение Государя, красные флаги, демонстрации, семечки… Кадетским нутром мы сразу почувствовали трагедию и пропасть, развернувшуюся перед нами и Россией.

1915 год. По опушке хвойного леса тянутся проволочные заграждения, а за ними запорошенные снегом брустверы окопов. Кое-где между скошенных наполовину артиллерийским огнем и общипанных пулями почти голых стволов сосен и елей, освещенных луною, струятся синеватые дымки из блиндажей и землянок. В одной из них, у хода сообщения, на кровати из веток и патронных ящиков сидит командующий ротой поручик Арский и при свече пишет вечернее донесение. Против входа в землянку, у импровизированной печки с трубой из консервных банок расположился с полевым телефоном телефонист ефрейтор Недойводенко, попавший в команду связи по протекции и за свою малограмотность постоянно посылаемый из штаба полка на передовые позиции. От нечего делать, вполголоса, чтобы не беспокоить их благородие, он развлекается телефонными вызовами: «Та! - та-а-а-та: - та-а-а... - гудит телефон: «Штаб батальона? Это ты, Матяш?... Так, ничаво… Поверочка»...

Пока мы еще не отошли от темы геостратегических линий, рассмотрим вопрос организации пространства в ходе взаимодействия империй в их целостности. Это поможет нам потом лучше понять логику приграничной политики Российской и Британской империй.

Пора покончить с откровенным разрушением школы, возродить школьное образование, доведя его до уровня, которого оно достигло в XX веке, чтобы затем превзойти его. Этого требует достоинство русского человека и русского народа, наследующего великие сокровища русской национальной культуры и просвещения. Необходима государственная поддержка массовым, многотираж­ным изданиям словарей русского языка, русской классики, всему тому, что соответствует истинным созидательным потребностям граждан, на­ходящихся в русле русской культуры, неизменными корневыми свойства­ми и принципами которой были, есть и будут утверждение добра, правды-истины, милосердия, целомудрия и любви. Всё это и есть утверждение и защита достоинства русского человека и русского народа. Ни шагу назад от этих заповедей, соотечественники!

Противник наступал на Ростов с трех сторон: с севера, из села Большие Салы - 4-я кавал. дивизия; с запада, у жел. дорожной станции Матвеев Курган - войска Сиверса и с юга, у с. Батайск - отдельные отряды красных. Все это сдерживали и отбивали наши, не успевшие еще окрепнуть, доблестные части. Вследствие такого обложения, пересекшего все пути, ведущие к Ростову, приток добровольцев сильно сократился. Но в самом Ростове была масса праздно блуждавших людей в военной Форме, которые, заполняя рестораны, нагло насмехались над проходящими по улицам командами добровольцев. «В солдатики играют» - громко шипели они, а это вызывало справедливое негодование добровольцев. - «Почему не мобилизуют всю эту сволочь?!!» - говорили они в свою очередь.

Русь, звезда, невеста Христова! Ты умерла? нет, родимая, колыбель моя. ты скрылась с глаз наших, мы недостойны видеть лицо твоё, лицо светлое. Ты как город Китеж невидимый, где люди ходят поступью плавною, где беззвучно звучат колокола, где неслышно голуби реют белые - ты утонула, но ты жива! Голубица чистая, святая, тихая, ты жива! Тебе ли сгинуть, тебе ли пропасть, невеста Христова? Не Сама ли Богородица невидимо осеняла тебя Своим покровом! Лёгкая поступь Её касалась трав твоих шелковых. Радовалась Матерь Божия твоею радостью. В скорбях с тобою лила слёзы горькие и молила перед Сыном Своим, чтоб Он послал милость тебе и утешение... И Он благословлял и утешал и низводил на Землю Русскую мир и тишину святую.

Лично Император Николай II, его министры И.Л. Горемыкин, Д.С. Сипягин, Н.П. Боголепов, В.К. Плеве, К.П. Победоносцев давали общественности пример самоотверженного государственного служения и выбора наиболее реалистичного и конструктивного политического направления. Их подвиг честного служения спасительной для России монархической идее будет стоить всем им покушений и насильственной гибели.

Ген. Фок родился в Оренбурге, 3-го июля 1879 г. Окончил Псковский кадетский корпус и в 1900 г. Константиновское Артиллерийское Училище, откуда вышел в Кавказскую Грен. Артиллер. бригаду. Большой спортсмен, он был одним из организаторов Русского Сокольства, и в 1910 г. окончил в Петербурге офицерскую главн. гимн.-фехтовальную школу, где и был оставлен инструктором. С началом Великой войны вернулся в родную бригаду в чине капитана на должность старшего офицера, затем получил батарею и уже в 1917 году командовал тяжелым артил. див. За отличие в боях получил почти все боевые ордена до ордена Св. Георгия 4-й ст. включительно. В Добровольческой Армии начал службу рядовым в Дроздовской конно-горной батарее, позднее командовал дивизионом и артиллерийской бригадой. В 1920 году был начальником артиллерии Перекопа. Затем уже в чине ген.-майора снова командовал артил. бригадой и инспектором артиллерии корпуса. В Галлиполи командовал 1-й артиллерийской бригадой, сформированной из артиллерийской бригады Русской армии.

В селе Палочка Томской области, где в 30-х располагался спецпосёлок, нет следов колючей проволоки. Но не ржавчина или хозяйственные мужики её прибрали. Оказывается, её и не было, и забор представлял собой больше естественную преграду. Вокруг поселения – Васюганские болота. Бежать некуда. Люди оказались заперты на незнакомой необжитой территории. Мало того что без средств к существованию, в условиях голода, ещё и без навыков добычи пропитания в Сибири. Дело в том, что основную часть раскулаченных спецпереселенцев Верхнекетского района Томской области составляли крестьянские семьи из Алтайского края, где они занимались сельским хозяйством. На новом месте не было ни пашен, ни лугов, ни даже времянок. Некогда «богатые» земледельцы с двухэтажными усадьбами стали рыть землянки.

Ведомые великим русским патриотом ген. Корниловым, первые добровольцы шли в постоянном окружении врага. В авангарде шел доблестный ген. Марков - шпага Корнилова - человек, в котором редкостно сочетались качества талантливого офицера генерального штаба - профессора Военной Академии - с храбростью блестящего строевого командира. Будучи в 39 лет генерал-лейтенантом, он совершал поход в расцвете своих физических и умственных сил. В арьергарде шел храбрый, спокойный и твердый ген. Богаевский. Тело Армии составляли люди, считавшие себя обреченными, а свои жизни оконченными, ибо мало кто надеялся выйти живым из этого похода. Эти люди пылали жаждой смыть поругание и бесчестие своей родины. Могла ли такая армия не победить? Поход - неотъемлемое и драгоценное достояние национальной России, и какие бы новые испытания ни послала нам судьба, мы должны помнить, что в самые тяжкие дни русского лихолетья Господь помог русскому народу в лице первых добровольцев защитить свою честь. Будем же бодро смотреть вперед, твердо веря в конечную победу правды над злом и в воскресение великой национальной России.

Закончив все необходимые формальности, Михаил вышел из здания, где тут же при входе нашел своего отца. Долгожданную прохладу они ощутили лишь в пролетке, когда та с ветерком понесла их по запыленным городским улицам. Впрочем, ехать пришлось не долго, так как переулок под странным названием «Собачий» оказался невдалеке от университета. Здесь в добротном кирпичном доме на втором этаже отец снял для него небольшую, но очень аккуратную комнату со всей необходимой обстановкой. Михаил решил не возвращаться вместе с родителем домой, а остаться в Казани. До наступления учебы ему захотелось хорошенько изучить город, в котором прежде бывал редко. В тот же день он так же записался в библиотеку, чтобы иметь возможность заранее подготовится к некоторым предметам. Однако ревностное отношение к учебе было не единственной причиной такого решения. Уже в августе в город должна была приехать Лидия для зачисления на высшие женские курсы. Кроме того, для любимого увлечения дочери Иван Егорович оплатил уроки одного из лучших хореографов, и снял квартиру для нее и взрослой гувернантки.

Все мы жадно слушаем деда Афанасия — сторожа кладбищенской церкви. Он наш друг и товарищ. Обут он в столетние валенки, такие же дырявые и заплатанные, как и его кафтан. Пальцы будто в сучках, желтые руки покрыты синенькими жилками, скрученными и перекрученными между собой большими узлами, словно Волга, как ее изображают на географических картах. В руке его палка с крючком на конце, такая же старая, как и он сам. Жил он один в маленькой сторожке с низким потолком, скрипучим полом, двумя кривыми окошками, заляпанными замазкой, газетами и листками из поминаний за упокой Александра I, Александра II, Александра III… В углу икона на толстой веревке, изображающая сухого, старого, с вытянутым лицом и тонким длинным носом Христа, который смотрит во все стороны. Где бы ты ни сидел, он грозил 229 тебе тонкими пальцами, сложенными в благословение. На столе всегда лежал старый рыжий кот, облезлый, ленивый, единственный друг дедушки. Когда дед обедал, кот сидел рядом с его деревянной миской и ел из такой же, только чуть поменьше.

По юному князю скорбел весь Владимир. Когда погребали его казалось, что, как единое целое, зашёлся город в плаче. Глеба народ любил. Да и как было не любить отрока чистого, в молитвах и делах милосердия дни проводившего? Ангелом он был да и только. Оттого, знать, и призвал Господь так рано в чертоге свои, чтобы сберечь ангельскую душу, не отдать миру на растление и пагубу. Младшего сына Андрей любил особенно, в нём он, как в водной глади, видел самого себя. Не нынешнего, кровью невинной осквернённого, в распрях пустых образ Божий исказившего, а такого же отрока светлоокого, ещё зла не ведавшего и не земного, а одного лишь Небесного царствия чаявшего. Мать его, дочь половецкого князя Аепы, приняв Христа, ревностна была в вере своей. В этом Андрей ей последовал. Он уже в самые нежные лета знал и Писание, и все уставы церковные, и службы. И не только знал, но и соблюдал истово. С сердечным умилением пел он псалмы и акафисты, сам сочинял духовные стихиры и иной раз грезил о том, чтобы затвориться в монастыре подальше от мирских соблазнов. Покой и скромная красота Залесской Руси особенно настраивали на созерцательный лад. Владимир-на-Клязьме едва только строился, став меньшим братом Суздалю и Ростову, но прикипела душа юного князя к этому неименитому городу, как к колыбели родной, как к образу матери, как к отчему дому. В этих лесах охотился он, в этих заливных лугах бегал босой и часами скакал верхом, уже трёх лет вскочив в седло, в слюдяных водах Клязьмы рыбарил с посадскими ребятишками.

Здесь, в сердце Русской Земли, вдали от княжеских распрей, решил Андрей строить свой Новый Иерусалим, новое сердце будущего единого и сильного государства. Забьётся это сердце, и потянутся, пристанут к нему разрозненные члены, и сложится, наконец, Русь в единое могучие тело – на страх врагам! На герб своего княжества Андрей поместил льва, украшавшего герб Иерусалима. Он нарочно избрал своим стольным градом не старые Суздаль и Ростов, но молодой Владимир. Старые города были отягощены ветхими порядками, ветхими людьми и вечными спорами, кто из них старее и имеет более прав. Город молодой был избавлен от этих пороков и давал простор для свободной созидательной работы. Велика и необъятна предстояла задача! Разрушить княжескобоярское самовластье, привлечь и выделить новых людей, укрепить единую княжескую власть, опирающуюся не на узкий круг приближённых бояр, а на сам мир, на дружину, на купечество, на ремесленников… Ремесленников и купцов старательно привлекал Андрей в свою вотчину, и расцветала она мастерами искусными, богатела и хорошела день ото дня.

Я остановлюсь более подробно именно на процедуре одной приемки лошадей, участником, я даже сказал бы - главным участником, ко­торой пришлось быть мне самому. Мой отец, служивший в 6-м драгунском Глуховском пол­ку, учил меня еще с детских моих лет любить, знать и понимать лошадь. Уже в те годы я за­читывался иппологией и ветеринарией: у отца была богатая библиотека по этим вопросам. По­том, будучи кадетом 2-го Московского кадет­ского корпуса, я все свободное время отдавал таким же книгам. Эта домашняя подготовка очень помогла мне и в славной «Южной Шко­ле» (Елизаветградское кавалерийское учили­ще) и в полку Военного Ордена. Смею думать, что именно благодаря этому мне и пришлось получить командировку, о которой я хочу рас­сказать сейчас.

У каждой эпохи своя история и свои исторические герои. Сколько замечательных людей, умных, сильных, оставались в тени, были обойдены вниманием или даже оболганы по политическим соображениям в тот или иной исторический отрезок времени! Наиболее преуспел в этом ХХ век, отдавший пальму первенства идеологии. Среди личностей, не получивших заслуженного внимания в свое время – потомственный русский офицер Александр Васильевич Колчак, который посвятил жизнь служению Отечеству. Блестящий морской офицер, грамотный флотоводец, отважный полярный исследователь, герой русско-японской и Первой мировой войны, и, наконец, Верховный правитель России и глава антибольшевистского сопротивления на Востоке. Рассказ о жизни адмирала до начала гражданской войны: учеба в Морском корпусе, участие в исследовании Арктики, служба на флоте во время русско-японской и Первой мировой войн, работа по возрождению и модернизации флота. О событиях в жизни адмирала с конца 1917 и до конца 1918 года: попытка продолжить участие в Первой Мировой войне в Месопотамии, служба на КВЖД, возвращение на Родину и избрание его Верховным правителем России. Режиссер: Галина Огурная

Задачи предотвращения дальнейших побед левого радикализма требуют его бескомпромиссного осуждения и противодействия ему, а также всемерной идеологической поддержки политики, какую вёл Николай II с Д.С. Сипягиным против бундовцев, большевиков и эсеров, с И.Л. Горемыкиным против них же, Г. Думы и всей оппозиции. При всей актуальности, их опыт нравственно достойного и продуманно целеустремлённого правления, уклонения от популизма, клептократии и тоталитаризма, путь естественного развития частной инициативы без сращивания капитала со властью и образования олигархии, максимально возможного христианского призрения, сопротивлению злу силой, остаётся незадействованным и политическая преемственность потеряна.

Модой на национальную идею во многом объяснялся и энтузиазм по поводу объявления Балканской войны. «1877 год. 12 апреля была объявлена война Турции. Давно уже все были возбуждены против турок, мучивших балканских христиан; газеты были полны известей о турецких зверствах. Сербия и Черногория давно дрались за свою независимость… Надо было видеть всеобщую радость: знакомые и незнакомые поздравляли на улицах друг друга с объявлением войны. Манифест и газеты раскупались нарасхват. Воинственная горячка охватила всех, все хотели быть причастными к делу. Кто хлопотал поступить в действующую армию, кто в «Красный крест», кто жертвовал, кто пил за успех русского оружия»[29].