...

Март 1918 года. Выселки. По станице внезапно распространилась новость: «Корнилов идет!». Небольшой отряд красных, стоявший в станице, быстро собрался и удалился, очистив путь сибирскому казаку. Левое крыло главных сил ген. Корнилова из станицы Березанской вступило в нашу станицу. К нам во двор въехало три кавалериста. Мы, дети и взрослые, со страхом и любопытством осматривали корниловцев. Попросив отца накормить лошадей, они вошли в дом. Поздоровались с матерью, попросили пообедать. Обед был быстро приготовлен. Поблагодарив за обед, они отодвинулись от стола, так на стульях и заснули, положив оружие на колени. Они отдыхали часа два, потом начали собираться. Помню, отец их спросил: «Неужели вы думаете победить большевиков которых везде тьма тьмущая?» - Они ответили: «Отец, нам все равно погибать, но сдаваться красным мы не намерены. Решили, если уж умирать, то дешево свою жизнь не отдавать»... Быстро собравшись, они уехали в станицу Журавскую.

...Ночь прошла спокойно, уступив место солнечному весеннему утру. Жизнь в станице, ранее казавшаяся погруженной в зимнюю спячку, с первыми лучами яркого солнца закипела ключом. Уже скрипели журавли колодцев и холодная вода лилась в огромные корыта, к которым беспрерывно подводили коней еще полузаспанные кавалеристы. Уже дымились трубы в хатах. Этот дым щекотал носы, а проворные хозяйки то и дело сновали в погреб и обратно к печке, приготовляя еду для нежданных гостей. В отдалении слышна была орудийная стрельба, а в станице Журавской, больше похожей на муравейник, занятый своим делом, было совершенно спокойно. Не видно было приготовлений и незаметно суеты - обычной перед выступлением в поход или в бой. Все делалось спокойно, потому что во главе этой горсточки людей, заброшенных в людском бушующем море, стоял сам легендарный Корнилов. Вера, в него и в правоту его дела была настолько безгранична, что без преувеличения можно сравнить только с ранними последователями учения Христа из «Камо Грядеши»...

Владимир Сергеевич Толстов родился 7 (19) июля 1884 года в городе Лохвица Полтавской губернии в семье генерала от кавалерии Сергея Евлампиевича Толстова. Закончив Николаевское кавалерийское училище в 1905 году, Толстов был выпущен в чине хорунжего во 2-й Уральский казачий полк, стоявший в г.Самарканде, где служил до 1908 года. В 1909 году был переведён в 3-й полк и произведён в сотники, а в октябре 1912 года — в подъесаулы.

22-го февраля, вечером, после взятия с. Средне-Егорлыцкое (Лежанка), меня вызвал к себе ген. Корнилов. - Мне доложили, что некоторые из донских партизанских отрядов хотят отделиться от ген. Попова. Поезжайте и приведите их в Армию. Вы хорошо знаете как Атамана, так и начальников отрядов, и поэтому я командирую вас, надеясь, что вы сумеете доказать им все значение усиления армии, идущей на помощь кубанцам... Вам даю разъезд из офицеров 6-го Донского полка, - сказал мне командующий армией. - Слушаюсь, ваше высокопревосходительство.

Мое знакомство с верблюдом относится к воспоминаниям моего детства, когда наша первая встреча закончилась глубокой взаимной антипатией. Эта изуродованная со дня своего рождения скотина оплевала меня с высоты своего могучего роста с поразительной меткостью, вероятно, побужденная к столь грубому поступку какими-либо агрессивными действиями с моей стороны. Расстались мы тогда с твердым намерением никогда более не встречаться; я - уводимый за руку отцом и получив предварительно подзатыльник, а верблюд - отогнанный сторожем в глубину клетки. Но... «прошли года, мы вновь сошлись с тобою»...

Холодно ночью полуодетым людям в открытой, занесенной снегом степи. - Вот те и Меврский Оазис! Вдруг к заставе подъезжают трое всадников. Узнаем ген. Маркова, д-ра Родичева и кап. Образцова. Начальник заставы шт.-капитан Крыжановский подходит с рапортом. Узнав, что это отделение 3-го взвода, ген. Марков весело справился: - А, это, стало быть, вы? Ну, что вы там начудили? Рассказали историю Меврского Оазиса. Ген. Марков хохочет. Хохочем и мы. Неожиданно на заставу приходит кап. Згривец, слышит смех, узнает ген. Маркова. Ген. Марков увидел Згривца: - Веселые у вас люди, капитан. - А чего им, ваше-ство, только и делают, что ржут. Вот теперь пусть померзнут, чтобы их в Туркештане не попалило! Теперь смеются и ген. Марков, и д-р Родичев, и Митя Образцов. А мы... мы ржем. Згривец насупился. Желая поддержать и утешить его, ген. Марков, указывая на кисть его раненой руки, спрашивает: - Ну, как, капитан - работает? - Работает, ваше-ство! - оживился Згривец. Но он врет: кисть его руки остается неподвижной и три месяца спустя будет лежать она, такая же неподвижная, на его тоже уже неподвижной груди, закрывая собою маленькое отверстие от пули, пронизавшей его сердце.

В феврале 1918 года в оружейной столице произошла трагедия для многих верующих и тульского духовенства – расстрел крестного хода. Мы решили вспомнить о злободневном событии нашей истории.

Был я в то время 12-летним мальчиком. В Ливадии, где был мой отчий дом, он был окружен многими казармами и солдатскими бараками. Всюду и везде вокруг нас были солдаты. Наверху, как называли мы часть города, находящуюся на возвышенности, квартировали «наши» Виленцы, а внизу, ближе к морю, стояла сотня пограничников. Ко времени моего рассказа лихими пограничниками командовал ротмистр Соловьев. Это был редкостный офицер, - великолепный командир. Строгий к подчиненным, он прежде всего был строг к самому себе. Требовательный по службе, он понимал солдата и служил для него примером. Фамилия его напрашивалась на прозвище, - ведь могли солдаты называть его между собой «соловьем», а то и «соловьем-разбойником», но никогда мы, мальчики, вечно бывавшие среди солдат, этого не слыхали, а отзывались они о нем часто как «о нашем геройском ротмистре».

Молодой полк показал себя с наилучшей стороны в первых же боях Добровольческой Армии. После боя у Кореновской полк выдвинулся по направлению к станице Платнировской. Из рядов Корниловского полка я наблюдал спокойное, решительное наступление партизан. В их строю было уже несколько черкесок, так что полк производил впечатление кубанской части: по вступлении в пределы Кубанской области полк стал быстро пополняться кубанскими казаками - преимущественно бывшими пластунами.

Среди плеяды замечательных писателей и поэтов, вынужденных покинуть Россию после установления в ней коммунистического режима, совершенно особо стоит имя талантливой поэтессы Марии Волковой, чье творчество, до сих пор, почти неизвестно ее соотечественникам. Человек интересной и трагической судьбы, она окончила свои дни далеко от воспетых ею си­бирских и семиреченских гор и степей и оставила после себя несколько сборников прекрасных стихотворений. Лирика Марии Волковой в лучших ее творениях, приближается к вершинам того, что впоследствии было назва­но "белогвардейской" поэзией. Здесь она стоит в одном ряду с Александром Вертинским, Зинаидой Гиппиус и Мариной Цветаевой, а некоторые ее вещи, как, например, стихотворение "Дон", прямо перекликается с одноименным произведением последней.

Увидев, что его путь преградили несколько вооруженных красногвардейцев, которые пререкались с женщинами и угрожали им оружием, отец Петр вступился за женщин и стал увещевать красногвардейцев не производить насилия над верующими и укорять их за издевательство над народными святынями. Один из красногвардейцев направил револьвер на священника и в упор выстрелил ему в лицо. Пуля попала в нижнюю челюсть и прошла в шею. Отец Петр, потеряв сознание, упал, и тут же подоспевшие люди уложили его на носилки и перенесли в лаврскую больницу. Положение раненого, однако, было настолько тяжелым, что он был отправлен в лазарет, находившийся на Невском проспекте неподалеку от Лавры. Там его посетила супруга, а затем митрополит Вениамин, который благословил смертельно раненого священника. Отец Петр открыл глаза, узнал митрополита, но уже что-либо сказать не мог. Несмотря на усилия врачей, состояние здоровья священника к 10 часам вечера резко ухудшилось, и в 10 часов 45 минут протоиерей Петр скончался.

«Полковник Дыдоров сумел сохранить, укрепить и довести до наивысшего жертвенного героизма тот дух, который удалось вдохнуть в маленький добровольческий отряд на территории Курляндии, когда силы последнего измерялись только десятком штыков. Сохранение этого духа в целой дивизии — заслуга полковника Дыдорова и его ближайших помощников», — Светлейший князь Ливен

30 января 1930 года в СССР началась "ликвидация кулака как класса". Принудительная передача имущества крестьян в колхозы сопровождалась арестами и ссылками, в которых побывали более двух миллионов человек. От голода и болезней погибла треть депортированных крестьян. Как раскулачивание проходило в Коми, где советские власти создали десятки спецпоселков, заставив "капиталистов" и "вредителей" бесплатно валить лес для пополнения экспортных запасов.

Наши припасы закончились скоро, и уже не манзы косили наши ряды, но враг куда более страшный и беспощадный. Бледная Смерть. Царь-Голод… Видали ли вы, читающие сии строки, как варят шкуру павшей лошади, а затем с жадностью рвут ее зубами, давятся ею, а затем блажат и маются от жестоких колик? А как выбирают из конского помета всякое непереваренное зерно? Голод лишает разума, голодный человек способен съесть все… К зиме 1686 года из 826 защитников крепости осталось нас лишь 150. И эти полторы сотни походили скорее на тени, чем нам людей.

Грамоте выучил меня, Лукьянова сына Ивана, в дни албазинского сидения крестный мой Афанасий Иванович Бейтон. Родительница моя, Богу душу отдавая, наказала мне идти к нему: человек он, де, милостивый, сироту не отставит. Сиротою же остался я, когда желтолицые манзы[1] сожгли нашу Покровскую слободу, перебив или пленив ее жителей. Так богдойцы отомстили за свой дозор, вырезанный нашими казаками на Левкоевом лугу… В Покровской слободе мать моя жила в семье брата после того, как погиб ее муж, отец мой Лукьян. О родителе моем ведомо мне немного. Знаю, что дед мой, Степан, в Сибирь попал вместе с Никифором Черниговским. Сей Никифор в Смоленскую войну на стороне ляхов сражался супротив Москвы с другими запорожцами. И он, и дед Степан, были царскими стрельцами взяты в плен и отправлены охлаждать буйство нрава своего в Сибирь. Правда, кровь запорожскую никакой холод остудить не властен. Атаман Никифор крепко повздорил и илимским воеводою и убил его. И не миновать бы топора лихой головушке, когда бы не ушел атаман со своими казаками подале от Царевой десницы. За Амуром поставили они крепостицу Албазин, вокруг которой разбили несколько селений. Жили хлебопашеством, лесным и речным промыслами, а к тому собирали ясак с местных племен.

Где же он, мой милый, добрый наставник, сам научился читать? Конечно, в армии. Пришел в 16-й стрелковый полк железной Скобелевской бригады новобранец. Неграмотный, неловкий, растерявшийся от шума большой Одессы, от непривычной, непонятной военной обстановки, совсем не похожей на домашнюю, от окриков дядьки - ефрейтора, от всего того, что встречает новобранца… Потом, на службе, подтянулся, выровнялся и, когда началась японская война, он уже был старослужащим и… грамотным. Ибо большинство русских полков не только муштровали солдат и учили их строю, но и считали долгом научить солдата грамоте. Полк был и школой.

В начале ХХ века в в селе Старая Барда Троицкой волости Бийского уезда Томской губернии проживали около трехсот русских семей. Основным занятием населения было скотоводство, в меньшей степени — земледелие. Почти треть крестьян занимались отходничеством. Поворотным моментом в жизни крестьян Старой Барды был переезд сюда Аггея Ефимовича Антонова, ставшего инициатором открытия первых кооперативов в селе. На новом месте он открыл небольшую лавку по заготовке кожи, одновременно организовал библиотечный кружок, в котором читал крестьянам газеты, журналы, художественную литературу.

В ночь на 1-ое ноября 1917 г. кубанскими казаками, юнкерами и офицерами был разоружен имевший стоянку в Екатеринодаре «армейский запасный артиллерийский дивизион Кавказского фронта», насчитывавший от 3.000 до 3.500 запасных солдат, уже отравленных большевицкой пропагандой. Солдат отпустили по домам, материальная часть поступила в распоряжение Войска, а почти все офицеры дивизиона - в большинстве молодежь последнего выпуска Киевского Николаевского артиллерийского училища - присоединились к казакам. На другой же день из этих офицеров, с добавкой казачьих юнкеров артиллерийских и кавалерийских училищ, была сформирована первая на Кубани «Отдельная офицерская батарея», командиром которой был назначен Гв. артиллерии капитан Б. Ожаровский - происходивший из оренбургских казаков[1]. Пишущий эти строки, чей законный отпуск с театра военных действий совпал о этими днями пребывания в Екатеринодаре, был назначен вахмистром этой батареи.

Странная молва разнеслась в земле Иудейской. Стали говорить, что в пустыне Иорданской появился человек Божий - живет уединенно в подвижничестве, отказался от всех сладостей жизни, дому не имеет, одет в верблюжью шкуру с кожаным поясом, питается тем, что дает ему пустыня, и всех, кого встречает, зовет к покаянию и погружает в струях Иорданских, и всем говорит про какого-то нового Пророка, который придет вслед за ним и будет сильнее его и принесет народу новое крещение. В эту пору все, у кого в сердце хранился еще религиозный завет отцов и праотцов, и кого волновала народная забота о судьбах Израиля, - все находились в каком-то смутном ожидании исполнения пророчеств и явления обещанного Мессии, все были заняты вопросами: Кто Он будет? откуда явится? где Его видеть? как Он устроит дело славы и освобождения? И вот, прослышав о явлении Иоанна в пустыне, толпы стали собираться к нему из окрестностей Иордана, со всей Иудеи и из Иерусалима: «Еда той есть Христос?»