Первая генерала Маркова батарея понесла тяжелые потери за 3 года борьбы против красных. Пали в боях ее командир полк.Миончинский, весь выдающийся первоначальный командный состав и большинство рядовых чинов. Оставшиеся почти все были переранены, многие по несколько раз. Были убиты и две сестры милосердия и дважды ранена третья. О них я и хочу вспомнить.

«После благословений долголетнего мира запад Европы внезапно взволнован ныне смутами, грозящими ниспровержением законных властей и всякого общественного устройства. Возникнув сперва во Франции, мятеж и безначалие скоро сообщились сопредельной Германии, и, разливаясь повсеместно с наглостью, возраставшей по мере уступчивости правительств, разрушительный поток сей прикоснулся, наконец, и союзных нам империи Австрийской и королевства Прусского. Теперь, не зная более пределов, дерзость угрожает в безумии своем и нашей Богом вверенной России. Но да не будет так! По заветному примеру наших православных предков, призвав на помощь Бога Всемогущего, мы готовы встретить врагов наших, где бы они ни предстали, и, не щадя себя, будем в неразрывном союзе с святой нашей Русью защищать честь имени русского и неприкосновенность пределов наших. Мы удостоверены, что всякий русский, всякий верноподданный наш, ответит радостно на призыв своего государя, что древний наш возглас: за веру, царя, и отечество и ныне предскажет нам путь к победе, и тогда, в чувствах благоговейной признательности, как теперь в чувствах святого на него упования, мы все вместе воскликнем: «С нами Бог! Разумейте, языцы, и покоряйтесь, яко с нами Бог!»«

С Осиповым мы познакомились в начале 90-х, еще до разгрома Верховного Совета. Впервые мы встретились с ним на какой-то патриотической конференции, проходившей в кинотеатре «Мир», что на Цветном бульваре. Помню, что было очень жарко, все были легко одеты, значит, было лето. Осипов появился в зале, когда конференция уже началась, все места были заняты, и он скромно встал у боковой стены. Кто-то из присутствующих его узнал, тихо воскликнул: «Это Осипов», и уступил ему место. Потом Осипов заметил меня, которая тоже стояла у стены, и предложил мне сесть. По окончании конференции мы поделились впечатлениями, разговорились. Его имя тогда мне ничего не говорило, но его мысли, его взгляды оказались мне близкими.

Еду обратно в молчании. Глаза, уши и сердце насыщенны. Думаю потихоньку. Как это люди смеют говорить: «Погибла Россия, народ русский тоже погиб. Ни крестьянин, ни интеллигент никуда не годятся. Молодое поколение безнадежно развращено…» А вот оно, малое русское зерно, зацепилось в своем бурном стихийном полете за кусочек, щепотку родной земли — и погляди, как мило, просто и радостно расцвело. Ах, живуча, живуча моя родина, и много в ней сокровенных добрых сил. И если здесь, в изгнании, не видим многочисленных примеров русской мощи и доброты, русского ума и таланта, а еще больше — любви к родине, то значит — просто — не хотим видеть или смотрим не туда, куда надо.

Горько оплакивали мы, отречение Государя и были на удивление у большинства, ожидающего каких-то новых, неслыханных земных благ. Помню, как в церкви, хорошо знакомый мне, средних лет священник, казавшийся всегда весьма благочестивым и духовным, читал акт об отречении. Церковь была полна, все пришли нарядные и с оживленными лицами. Начиная со священника все торжествовали, радовались и приветствовали этот приговор России, поздравляя друг друга. Я же горько плакала.

Они с мужем и тремя детьми были одними из первых раскулаченных, откуда-то из-под Воронежа. Завезли их в верховья реки Кеть, и стали они рыть Кеть-Енисейский канал. Строительные работы велись самым примитивным способом, вручную, лопатами и тачками. Жили в наскоро построенных землянках-бараках. По первости кормили: давали по килограмму хлеба и «приварок». Но вот пришло время, и по произведенным изысканиям выяснилось, что Енисей куда выше Кети и вообще от Енисея на запад сильный уклон и пришлось бы строить систему шлюзов, а это нерентабельно. Шлюзов строить не стали, работы прекратили, а о рабочих просто забыли. Когда несчастные это поняли, на них напал ужас. И - начался исход...

Непримиримые к большевизму, психической эпидемии, и к марксизму, злодейской утопии, и ко всему, что поднялось против России, мы ровно три года дрались за Россию: от 2/15 ноября 1917 г. до 1/14 ноября 1920-го. Покинув Родину, мы увезли с собою два клада: идею России и нашу непримиримость к тем и к тому злу, какие овладели Россией. За рубежом непримиримость-оружие мы сменили на непримиримость-слово, сделали слово своим оружием: каждый зарубежник, где бы он ни жил, твердил каждому туземцу о коммунистической опасности, и в результате нет ни одного антикоммунизма на свете, в котором не было бы всходов наших белых семян. Славна наша непримиримость!

Сколько было положено труда. Сколько энергии потрачено. Сколько погибших надежд. А этот последний поход. Поход горстки храбрецов, безотчетно вверившихся ему. Сколько их осталось лежать на Дону? Сколько полегло их на Кубани и гибнет сейчас в бесплодной попытке взять Екатеринодар. Он-то знает, что города ему не взять, коли не удалось этого сделать с налета. Он знает это. Но не отзывает он своих добровольцев назад. К чему? Чтобы они погибли затравленные, как стремящиеся скрыться звери, бежать, спрятаться от преследователей? И это он, Корнилов, толкает их на этот позорный и бесполезный путь? Он будет во главе беглецов? Никогда! Лучше пусть и он и они, все сложат свои головы, штурмуя, наступая, нежели погибнуть, как зайцы, затравленные гончими или замученные в застенках.

Я прочитаю вам сегодня Общество домонгольской Руси и Крещение Руси. Но если ситуация будет такой, мне платят здесь столько, что я закрою курс. Но я читаю из чувства долга. Нет, вы мне нравитесь, уверяю вас. Честное слово, я нисколько не лицемерю. Мне с вами интересно работать. Вообще со взрослыми слушателями интереснее работать, конечно, чем со студентами, не говоря уже о школьниках. Но тут я разницы не знаю, потому что у меня были студенты всегда первого и второго курсов, а это — те же старшеклассники. Конечно, интересно. Но если я вам не нужен, дамы и господа…

Музей истории ГУЛАГа публикует 110-й фильм из проекта «Мой ГУЛАГ» — рассказ известного общественного деятеля, писателя, историка — Владимира Осипова о двух арестах и заключении в Дубровлаге.

Истек «юбилей» революции 1905-1906 гг. - подлинной революции, потрясшей самые основы Исторической России, но потом канализованной и как будто на пользу России обратившейся. Нагляден был расцвет России в последующие десять лет. И эти же десять лет определили внутренний распад, который позволил с безпримерной легкостью силам тьмы овладеть Россией в итоге столичных безпорядков, способных в нормальных условиях быть легко ликвидированными, пусть и мерами экстренными. Осознать эту роковую двойственность, казалось бы, легче всего поколениям, которые жили сознательной жизнью в эпоху предшествующую Великой войне. Это их долг. Но сделать это можно только в широкой перспективе, осознав Россию Императорскую в составе Исторической России в ее целом. Чтобы это сделать, нужно выключиться из Императорской России. Нужно увидеть ее не так, как она себя видела, со своей высоты взирая на русское прошлое, а как она сама должна быть оцениваема под углом зрения задания промыслительного, которое было заложено в Исторической России, в ее целом.

В 1840 году Чечня отложилась от России, и к ней стали примыкать сопредельные деревни. Чтобы наказать непокорных в Малую Чечню выдвинулся отряд генерала Галафеева. Он-то и был изрублен горцами на реке Валерик. Дальше русские войска несколько лет несли поражение за поражением. Получая письма от брата и боевых друзей, Константин не находил себе места, порывался даже вновь поступить на службу – будто бы это могло что-то изменить. В 42-м году в Ичкерии потерпела поражение и понесла большие потери экспедиция Граббе. Годом позже Шамиль захватил Аварию, Гергебиль, Мехтулинское ханство… Под аварским селом Унцукулем мюриды истребили пришедший на выручку аварцам русский отряд, десять офицеров во главе с полковником Веселицким были захвачены в плен.

Здѣсь понять — значитъ непростить. Ибо въ этихъ душахъ весь грузъ естественныхъ и общественныхъ, историческихъ и психологическихъ причинъ — сталъ живою злою волею, неисправляющеюся и можетъ быть, неисправимою. И, если мы поняли этоть грузъ, то мы поняли и то отвратительное качество революціонной болѣзни, которое порождено имъ въ этихъ душахъ и которое этими душами самодовольно усвоено. Эти люди стали живыми носителями и разсадниками исторически сложившейся болѣзни; они предались ей и она стала ихъ сущностью; и отъ этой сущности они не отказались и тогда, когда увидѣли порожденную ихъ дѣяніями бѣду. И увидѣвши, что они надѣлали, они сказали: «этого-то мы и хотѣли», или: «это лучше, чѣмъ было до революціи»...

11 июня 1918 года ВЦИК издал Декрет об организации и снабжении деревенской бедноты. Возникшие в соответствии с ним комитеты бедноты фактически являлись органами власти с самыми широкими полномочиями. В ответ на действия комбедов и продотрядов летом 18-го повсеместно вспыхнули восстания. Публикуемые ниже документы ярко и убедительно раскрывают подлинную сущность комбедов. Когда гимназическая приятельница Н. К. Крупской У. П. Мостакова доставила жалобу вологодских крестьян в Совнарком, член коллегии НКВД А. Г. Правдин обошелся с просительницей грубо, как с «пособницей кулаков». В защиту Мостаковой решительно выступила Крупская, защищать же вологодских мужиков было некому — жалобу переправили председателю Вологодского губисполкома Ветошкину, пусть даже и с резолюцией Ленина — «расследовать дело и известить о результатах».

Внизу расстилался огромный плац-парад. Hескончаемыми рядами на нем выстроились гвардейские полки. Повсюду, куда доставал взор, виднелось море белых плюмажей, сверкающих касок, алых, белых, зеленых, желтых мундиров. Справа и слева от пехотных гвардейских полков стояли полки конной гвардии, восседавшие на вычищенных до блеска, *холеных лошадях. Лица гвардейцев застыли, словно каменные. Великой княжне показалось, будто перед нею не живые люди, а разноцветные статуи.

Основа советского крепостничества – это паспортная система. Паспорта, как средство контроля и учёта населения, впервые были введены ещё Петром I для упорядочения налоговых сборов и рекрутского призыва. Отмена паспортной системы всегда была одной из главных задач революционного движения в России, включая и большевиков. В 1917 г. паспорта действительно отменили, но в условиях военного хаоса и последовавшей послевоенной разрухи советская власть выяснила, что без документов, удостоверявшего личность гражданина, управлять очень неудобно. После революции различные советские учреждения выдавали людям самые разные удостоверения – в основном красноармейские и трудовые книжки.

Агроном без всяких комментариев просто привел статистические данные: летом, до «освобождения», было 2400 голов крупного рогатого скота - волов и коров, а к осени осталось едва 800... Собаки так объелись мясом, что едва шевелятся. Я видела агронома после подачи докладной записки. На нем, как говорится, лица не было! Он был бледен как мел...

(Уцелевшие отрывки из рукописи, найденной в 1971 году при раскопках развалин Москвы. Экспертиза с большой достоверностью установила авторство мистера Роберта О'Брейля, сотрудника «Нью-Йорк Геральд», исчезнувшего бесследно в начале сороковых годов этого столетия вовремя своей отважной попытки проникнуть внутрь Всероссийской Коммуны. Документ, сохранившийся в запаянном жестяном цилиндре, сильно попорчен временем и сыростью.)

Загодя подготовлялось чудо Русской истории! Веками растекалось славянство по Великой Равнине, местами уже заселенной. Прозябало оно в лесах, в степях, попадало в орбиту там возникавших государств и делило судьбу их, когда сметались они азиатскими родами. Государственности славянской не образовалось нигде, но славянская заселенность обозначилась тремя сгустками: в Приладожье, в Приднепровье и в Приазовье.

Не могу не вспомнить с благодарностью корпус. Учебная часть была поставлена Константином Александровичем Линдером превосходно. Нашими преподавателями в специальных классах были большей частью выдающиеся ученые и деятели, у которых нельзя было не увлекаться читаемым ими предметом. <…> Приходилось много трудиться, но в особенности большое напряжение потребовали выпускные экзамены. Всех предметов было 18.