Воспоминания эти были озвучены на "вечере воспоминаний", прошедшем в Яранске 24 сентября 1926 года, и внесены в протокол данного вечера. После Попова на данном вечере выступил товарищ Сунегин, который осенью 1918 года-весной 1919 гг. возглавлял Яранскую ЧК (а в недавнем прошлом был участником расстрела царской семьи). Воспоминания Сунегина не менее интересны. Он честно поделился с товарищами воспоминаниями о том, чем занимался в Яранске в то время и даже перечислил точные цифры расстрелянных по его приказу. В свою очередь, Сунегин также не лестно отозвался о Крупине, отряд которого после расстрела 27 мятежников занялся откровенным бандитизмом.

Уже не раз мне напоминали, что пора писать воспоминания. Писать, конечно, можно, следуя правилам жанра ‒ живописать основные вехи биографии: детство у стен металлургического завода в Макеевке, когда в серой мгле просыпалось сознание, и затем переезд в "рай на земле" в Бешпагире, где болезненный городской мальчик удивлялся открывшейся красоте природы; написать о моем любимом Городе Креста, о нашей дружной группе в техникуме (это феномен искренней юности: мы до сих пор с удовольствием общаемся, хотя профессии у нас сложились разные), об опыте работы на краю земли в Арктике, об антисоветской группе в московском инъязе, о советской загранработе в мусульманском Алжире и несанкционированной поездке в Сахару, из-за чего последовал приключенческий побег в Германию, и особенно о наиболее важном ‒ о работе в "Посеве" и НТС, о портовых "экспедициях" в Америку, о видных деятелях русской эмиграции, с которыми приходилось общаться.

Судьба адмирала А.В. Колчака решалась на фоне захвата города повстанцами, представлявшими власть т.н. «Политцентра», образованного 12 ноября 1919 г. земцами меньшевицко-эсеровского толка. Инфильтрованное большевицкими агентами, это правительство-прокладка просуществовало всего лишь до 22 января 1920 г., когда добровольно сдало власть. На это буферное правительство (взвалившее на себя добровольно роль «полезного дурака») ложилась, однако, формальная ответственность за арест Верховного Правителя и организацию над ним следствия для последующей легитимации заранее предрешенного приговора.

Война и голод 1946-1947 гг. обнажили противоречия колхозно-совхозного устройства. Даже немногие более-менее крепкие общественные хозяйства были полностью обескровлены и не обеспечивали содержание работникам. Население было не в состоянии оплачивать постоянно растущие налоги. Послевоенная система налогообложения состояла из нескольких видов государственных и местных налогов. К государственным относились два самых крупных - сельскохозяйственный и подоходный (для рабочих), а также налог на холостяков, одиноких и малосемейных граждан, рыболовный и билетный сборы, налог на лошадей единоличных крестьянских хозяйств. К местным налогам относились: налог со строений, земельная рента, разовый сбор на колхозных рынках, сбор с владельцев транспортных средств вплоть до велосипедов, сбор с владельцев скота и местный налог со зрелищ.

Жизнь Ольги Александровны Романовой, последней русской великой княгини, была исполнена горестями, редко выпадающими на долю одного человека. Но своей добротой, скромностью, отвагой она стала выше всех ужасов, уготованных ей XX веком. В первые века женщины-христианки восхищали своими добродетелями даже язычников. Так и княгиня Ольга, несломимая и лучезарная, может послужить примером и утешением всем современным людям. Она была благотворителем многочисленных школ, больниц, курсов, богаделен, обществ, а в Первую мировую войну стала простой сестрой милосердия.

Напомним читателю о том, что выбравшись не без потерь из «петли имени адмирала Того», японский Соединенный флот смог обрушить на нашу эскадру свое новое тайное оружие ‒ «по образному выражению летописца 2-й эскадры капитана 2-го ранга Владимира Семенова ‒ “жидкий огонь”, то, пред чем не устояло бы ни маневрирование, ни умение стрелять нашими старыми снарядами»[1].

Благодаря Видоку, Липранди познакомился с жизнью парижского криминала, узнав его законы, освоил навыки слежки, вербовки, допроса, знакомился с самыми современными технологиями сыска, которые ему потом пригодятся. Неудивительно, что зная о связях Видока и Липранди, именно последнему Воронцов и Орлов поручили организовать «военную полицию», структуру которой в русской армии прежде не было.

Коллективизация стала заключительным этапом расказачивания, в ходе которого были ликвидированы единоличные казачьи хозяйства, а казачество было превращено в колхозное крестьянство. Для исследования данного процесса нами был выбран Хоперский округ Царицынской губернии, ставший передовым районом страны по темпам и масштабам коллективизации. В связи с тем, что с конца 1926 г. термин «казачество» исчез со страниц центральных партийных документов, мнения отечественных историков о сущности политики расказачивания в период коллективизации разделились: одни считают, что расказачивание являлось составной частью политики раскрестьянивания, другие – настаивают на понимании расказачивания как особой антиказачьей политики. Причем, те исследователи, которые подчеркивают классовый характер расказачивания (П.Г.Чернопицкий, Я.А.Перехов и др.) считают, что коллективизация стала заключительным этапом расказачивания, а те историки, которые видят в расказачивании прежде всего антиэтническую направленность (А.И.Козлов, С.А.Кислицын) придерживаются точки зрения, что расказачивание было продолжено и в последующие годы.

Шестнадцатое августа. Опять молебен, опять праздничная форма. Но мы уже не такие пугливые, мы – "старые". Мы радостно и смело разговариваем с нашей милой Наталией Николаевной, которая все лето провела на Волге, у своей матери. Она загорела и выглядит здоровой. Анна Николаевна держится все так же в стороне, стараясь быть незаметной, и мало говорит при посторонних. Николай Николаевич сияет, радуясь встрече со всеми нами. Если бы не присутствие начальницы с ее острым строгим взглядом, он бы, кажется, всех нас обнял и расцеловал. Все нам приятны, и мир кажется сплошным удовольствием!

В январе – феврале 1920 года произошло падение белой колчаковской власти в Иркутской губернии и восстановление большевицкой власти. Приход к власти большевиков был встречен многими слоями населения с энтузиазмом, многие крестьяне, соблазнившиеся на большевицкую пропаганду, рассчитывали на то, что приход новой власти удовлетворит их социальные нужды, избавит их от непосильных налогов и мобилизаций. Однако, осуществление мероприятий большевицкой власти на практике очень быстро вызвало горькое разочарование среди крестьян, вместо ожидаемой свободной жизни в их глазах предстала ранее неведомая им тоталитарная власть со всеми присущими ей атрибутами.

В Советском Союзе начинается подготовка к пятидесятилетию коммунистической революции; задумана, в частности, большая коллективная работа «книга-эпопея». Идея ее обсуждалась в секретариате Союза писателей СССР с участием Федина, Твардовского, Тихонова, Суркова, Грибачева и др., и, конечно, будет осуществлена. Будет создана, вероятно, даже не одна «книга-эпопея». Мы решили предложить вниманию авторов намечающейся работы три цифры, которые будут полезными для любой «книги-эпопеи».

Не так давно пошли разговоры, что Того шибко экономил снаряды, а 12-дюймовых и вовсе потратил только 446 штук, стреляя в 7 (семь!) раз медленнее, чем позволяла скорострельность его орудий, и это в битве, когда «решалась судьба империи». И это на фоне минимум 1000 выпущенных нами крупнокалиберных снарядов. Когда почти сразу вышел из строя, а затем погиб «Ослябя», а вслед за ним вышел из строя «Суворов», а на относительно мало поврежденном «Орле» оставалось к вечеру в действии одно 12-дюймовое орудие.

Пушкин знал, что иные упрекают его в преданности Государю. Но упрекавшие не знали ни его самого, ни Императора. Пушкин же знал своего главного цензора. Знал, что тот понимает всё с полуслова, и всякий раз поражался его проницательностью, великодушием и искренностью. После одной из неприятностей, доставленной Александру Сергеевичу Бенкендорфом, Государь сказал ему:

- Продолжай излагать твои мысли в стихах и прозе; тебе нет надобности золотить пилюли для меня, но надо делать это для публики. Я не могу позволить говорить всем то, что позволяю говорить тебе, потому что у тебя есть вкус и такт. Я убеждён в том, что ты любишь и уважаешь меня; и это взаимно. Мы понимаем друг друга, а понимают люди только тех, кого любят.

Как многие уже, наверное, догадались, наше повествование об Адмирале подходит к концу. Остается рассказать об аресте, допросах, убийстве… Однако развиваться действие будет не столь стремительно: во всяком случае двумя-тремя по́стами оно точно не ограничится. Ведь за кажущимися более или менее ясными «общеизвестными» фактами часто с трудном просматриваются реальные события, а неожиданные, кажущиеся сенсационными («вот она, правда!»), вбросы просто отвлекают от кропотливой трудоемкой работы по восстановлению реальной картины прошлого или даже часто вовсе хоронят ее. Поразмыслить же есть о чем… Обращаясь к этим последним дням земной жизни Александра Васильевича Колчака, мне никак не освободиться от моих личных воспоминаний и впечатлений связанных, пусть и опосредованно, с тем еще более отдаленным трагическим временем. Сравнительно недавно стали доступны фотографии Иркутска времен гражданской войны. Белая армия вступает в город. Деревянные дома, попавшие в кадр, стояли еще и на моей памяти, – тридцать лет спустя после запечатленного на них момента. Теперь-то их уже нет, но я хорошо их помню…

В воспоминаниях современников сохранились прямо противоположные, полярные свидетельства о характере и поведении графа Н. Н. Муравьева-Амурского. А вот их оценки его супруги графини Екатерины Николаевны однозначны: чрезвычайно красива, умна и образованна, мягкого и ровного характера, доброго сердца. И еще, что она испытывала любовь к своему новому отечеству.

По удивительному стечению обстоятельств в тот же день, когда вышла моя статья в «Новой» про упырей из Житомирского НКВД во главе с чекистом Лаврентием Якушевым, на сайте «Бессмертный полк» была размещена страничка о ветеране войны и разведчике Лаврентии Якушеве. Как выяснилось, страничку создала его внучка. Я против того, чтобы кидать упреки в адрес родственников, однако хотел бы дать пару дополнительных штрихов, раскрывающих моральный облик некоторых пламенных чекистов и коммунистов из Житомира. Из тех случаев, что особенно запали в память. Цитаты по материалам Военного трибунала Киевского военного округа.

Послевоенные переписи населения СССР бодро фиксировали общий рост его численности, к концу существования государства – почти в два раза по сравнению с пресловутым 1913 годом. Однако за общими цифрами мало кто пытался разглядеть такое явление, как обезлюдение и запустение русского исторического и этнографического центра.

В начальный период существования со­ветской власти, непосредственно после Ок­тябрьской революции 1917 г. и до конца 1918 г., основным источником советского права являлись декреты Всероссийских съездов Советов, ВЦИК, ВРК, ВЧК, прика­зы народных комиссаров, акты местных со­ветов. Кодификация советского права нача­лась в конце 1918 г., в условиях иностран­ной интервенции и гражданской войны, что обуславливало репрессивный характер мно­гих законоположений. Статья 65 Конститу­ции РСФСР 1918 г. впервые узаконила дли­тельную практику лишения избирательных и иных гражданских прав по классово­му признаку. В Кодексе законов о труде, принятом в декабре 1918 г., зафиксирова­но положение о всеобщей трудовой повин­ности. В период 1918-1922 г., наряду с общи­ми местами лишения свободы, находящими­ся в ведении Народного комиссариата юсти­ции, для изоляции классово-враждебных элементов были созданы лагеря принуди­тельных работ НКВД и лагеря ВЧК. Поря­док их организации был изложен в Поста­новлении ВЦИК (апрель 1919 г.). 10 сентяб­ря 1918 г. вступает в силу ныне широко изве­стное постановление СНК N 710 «О крас­ном терроре», которое узаконило уже фак­тически начавшийся террор против врагов советской власти. В декабре 1919 г. ВЦИК принимает «Руково­дящие начала по уголовному праву РСФСР», где в статье 25 один из пунктов перечня наказаний гласит: « объявление врагом революции и народа»[1]. Таким образом, клейм­ление «врагов народа» началось с ведома В.И.Ленина.

Святой Иоанн родился в одном из сел Малороссии в 1690 году и воспитывался в благочестии и любви к добродетелям. По достижении зрелого возраста он был призван на царскую воинскую службу и участвовал в русско-турецкой войне (1710). Во время неудавшегося Прутского похода его взяли в плен татары[1] и продали в рабство одному турецкому кавалерийскому офицеру, который отвез Иоанна к себе на родину – в каппадокийский Прокопион.

"Когда вы входите в палату, вас встречает радостное и приветливое настроение — драгоценное и сильное лекарство, которым вы нередко гораздо больше поможете, чем микстурами и порошками… Только сердце для этого нужно, только искреннее сердечное участие к больному человеку. Так не скупитесь же, приучайтесь широкой рукой давать его тому, кому оно нужно. Так пойдем с любовью к больному человеку, чтобы вместе учиться, как ему быть полезным».