Новый год! Эти первые минуты наступающего Нового Года. Этот ночной молебен, который мы только что совершили. Это действительно святые минуты. Но и каждую ночь, в 12 часов, над нами Церковью ставится светлое облако. Эта полунощница. На ней читается 17-я кафизма, которая раскрывает нам состояние нашего сердца, и как магнит вытягивает из него все то страстное, греховное, что мешает нам подойти ко Господу.

Вы спрашиваете меня: «Русь Святая, где ты?» Не ищите ее нигде, она в Вас. Все письмо Ваше о ней говорит. Я даже сказал бы, что Вашими устами говорит Святая Русь, и это потому, что Вы каетесь в своих грехах, а выше покаяния здесь на земле ничего нет и быть не может. Слезы покаяния – это второе крещение, и это слезы сладчайшие. Только расширяйте эту Св. Русь в себе, ибо в духовной жизни не может быть остановки. Всякий застой – смерти подобный. Духа в себе не угашайте.

Курск, Севск, Дмитриев, Льгов — оставлено все. Взрываем за собой мосты, водокачки, бронепоезда. За нами гул взрывов. Связь со штабом дивизии прервана. На железнодорожных путях часто встречаются вереницы теплушек. Их заносит снегом. Дроздовец Рышков рассказывает в дневнике о таком замерзшем эшелоне на станции Псел:
«Жарко, когда раскалена докрасна железная печка; холодно, едва она погасла. Голый по пояс офицер свесился с нар.
— Стреляйте в меня! — кричит он. — Стреляйте мне в голову!
Поручик или пьян, или сошел с ума.
— Не хочу жить. Стреляйте! Они всех моих перебили, отца... Всю жизнь опустошили... Стреляйте!
Поручика успокаивают, да и сам он очнулся, просит извинения:
— Нервы износились. До крайности.
Воет пурга. Теплушку трясет. Часовые ныряют в снегу; заносит и часовых и эшелон».
Так в дневнике Рышкова — это отчаяние.
Отход — это отчаяние.

В основу сериала легли воспоминания свидетелей и участников событий начала прошлого века, их рассказы о прожитой жизни как в России до революции, так и в эмиграции ( Франция, Германия, США и др.).

Выпущено:1997- 2003-2005 Россия
Продолжительность: 257 мин

Во время Великой войны на поле битвы сражались не только взрослые. Очень многие мальчишки выполняли воинский долг ничуть не хуже обычных солдат и офицеров. Одни, движимые горячим чувством патриотизма, самовольно оставляли родительский кров и тайно бежали на фронт, стремясь любыми путями попасть в действующую армию. Не зря газеты того времени пестрели объявлениями о розыске пропавших детей. Многих ловили и возвращали под родительскую опеку. Другие, потеряв родных и близких в беспощадной круговерти войны, приставал к солдатским обозам и становились впоследствии «сыновьями полков».

Установив захваченное орудие, которое было полностью исправно, на стену крепости, туркмены велели Никитину стрелять по своим, но он отказался. Сначала уговорами, а затем пытками басурмане пытались склонить его к такому жестокому предательству, но Агафон, который по вероисповеданию являлся православным старообрядцем, оставался непреклонным: «Против своих не пойду!» Как сообщает барон Остен-Сакен в статье «Бомбардир Агафон Никитин», пленника «жарили на огне и вырезали ремни со спины, но получили на всё отказ, тогда ему отрубили сперва руки, а потом голову». Агафон Лазаревич Никитин был убит 31 декабря 1880 года (12 января 1881 года).

«И месяц, и звезды, и тучи толпой/Внимали той песне святой» (М.Ю.Лермонтов). Вот так - если люди не послушают святую песнь великого христианского поэта, то ее слышит Бог и все безгласное творение Божье! Святое пение не может быть напрасным. Запоминается и воскресает к новой жизни только песнь, освобожденная от всего тленного земного. «БЫЛ ОН ВЕРНЫМ РЫЦАРЕМ МАРИИ МИЛОСТИ МАТЕРИ БОЖИЕЙ в молитве, исполненной религиозного пыла и душевной нежности…», - эти слова поэт и философ В.Иванов сказал в отношении поэта Михаила Лермонтова.

В нашей большой семье всегда была благожелательная атмосфера. Я не помню, чтобы мои отец и мать запрещали кому-то из моих братьев, сестёр и мне поступать в пионеры и комсомол. Однако я не вступал ни в пионеры, ни в комсомол и вовсе не потому, что так велели родители, – такой выбор я делал самостоятельно, по собственному убеждению, твёрдо зная, что вступление в какие-то не совсем понятные ряды – дело добровольное. По этой же причине в зрелом возрасте я не был членом партии, даже тогда, когда служил офицером в армии. Вступать в пионеры в начальных классах Вощанской семилетней школы мне никто не предлагал, и никто из учеников в нашем классе не носил галстук. Одна из причин – в начале 50-х годов прошлого века в магазинах не было не только самого необходимого – хлеба, но и многого другого, включая красные галстуки для пионеров. В комсомол меня никто насильно не пытался загнать.

Серия очерков полковника Анатолия Леонидовича Носовича (1878–1968) — о вражеских вождях и о вражеской армии. Одно ценно — автор видел врагов вблизи, а некоторые стороны их жизни наблюдал изнутри, потому что некоторое время служил в их армии: в мае 1918 года по заданию Московской подпольной белогвардейской организации поступил на службу в Красную армию, в управление Северо-Кавказского военного округа. Как начальник штаба округа он непосредственно участвовал в разработке и проведении операций против белых войск и впоследствии уверял, что сделал все возможное, чтобы по одиночке посылать разрозненные красноармейские части против превосходящих сил противника. 11 октября 1918 года А. Л. Носович бежал от красных к белым.

Очерки публиковались в течение 1919 года в ростовском журнале «Донская волна».

В объяснениях российской катастрофы ХХ века господствуют противоположные позиции. С одной стороны, бедственные итоги революционного эксперимента пытаются объяснить русским «азиатским» характером, не поддающимся общечеловеческому, то есть западноевропейскому, просвещению. На российской «бескультурной» почве были якобы искажены высокие идеалы марксизма и воздвигнута очередная ступень традиционной российской деспотии: Грозный – Пётр – Сталин. Русофобскую концепцию пытаются опровергнуть другой крайностью русские националисты: русская революция осуществлена международными ландскнехтами коммунизма, а все беды России объясняются действием тайного мирового за-говора, жидомасонства.

По улице из последних сил бежит человек. Рубашка на нём разорвана, по лицу течёт кровь, в глазах – животный страх. Этот страх передаётся мгновенно, как электрический ток по проводу, и Ирина Ростиславовна вжимается в стену – жаль, никакой ниши рядом. Топот десятка ног – это уже преследователи. «Москалей на ножи!» «Слава Украине!» «Смерть москалям!» Люди ли это? Нет, не люди. Сбившиеся в стаю дикие звери или, скорее, свора притравленных собак, спущенных с цепи с командой «Ату!» Они уже попробовали крови, и кровь опьянила их, а безнаказанность и даже поощрение в преступлениях окончательно обратили в бешеных зверей.

Разсказъ монахини
«Насъ вывели всѣхъ за стѣны монастыря на берегъ рѣки. Тамъ въ безпорядкѣ валялись иконы изъ нашего монастырскаго храма. Одинъ изъ чекистовъ намъ объяснилъ:
— Какая монахиня возьметъ одну икону и броситъ ее въ рѣку, получаетъ свободу жить. А та, что откажется это сдѣлать, сама будетъ брошена въ воду и утонетъ!
И начали вызывать. Первой была брошена въ воду и утонула наша игуменія. И многіе за нею предпочли блаженную смерть. Ихъ связывали, бросали въ воду и они, словно камни, тонули. Многіе изъ нихъ читали молитвы, призывая Бога на помощь. Иные шли какъ на праздникъ. А я, окаянная грѣшница, испугалась смерти и допустила надругательство надъ святою иконою Божіей Матери съ Младенцемъ. Я своими руками бросила Ее въ воду, чтобы «жить». Но вмѣсто «жизни» получила я вѣчную смерть, не только въ будущемъ вѣкѣ, но и здѣсь, на землѣ. Развѣ я живу? Я живу моею смертію! Я мучаюсь каждый день, всякій часъ, каждую минуту... А тѣ, что приняли мученичество за Христа, въ какомъ блаженномъ состояніи ушли въ жизнь вѣчную!
Горе мнѣ, горе! И никто не пойметъ этого, кромѣ тѣхъ, что отказались отъ вѣнца мученическаго...».
И ходя по деревнямъ и селамъ, эта монахиня разсказывала о своемъ великомъ грѣхѣ, объ отреченіи отъ Бога и прославляла подвигъ тѣхъ, кто принялъ мученическую смерть.

Надо заботиться об искусстве чтения и укреплять его. Чтение должно быть глубоким, оно должно стать творческим и созерцательным. Только тогда каждый из нас сможет точно познать, что достойно чтения, а что нет; что может созидать дух и характер в читателе, а что несет в себе только разложение.

По чтению можно узнавать человека. Ибо каждый из нас есть то, «что» он читает; и каждый человек есть то, «как» он читает; и все мы становимся тем, что мы вычитываем из прочитанного, — как бы букетом собранных нами в чтении цветов…

Уже давно в сознании выдающихся полководцев твердо установилась мысль о том, что на войне и в бою духовное начало имеет большее значение, чем материальное, а носитель этого духа – человек – является главным орудием боя. Еще задолго до появления военной психологии как науки, а точнее, с появлением ратных людей на Руси, надобность психологической подготовки к ведению рукопашного боя ни у кого не вызывала сомнений.

Такая тоска на душе, места себе не нахожу. Вчера с Кржиповым весь день пробыли на пристани, с надеждой всматриваясь в высаживающиеся войска. Все думали, вот появится знакомое лицо. Последний транспорт подошел, но из нашей дивизии никого. Узнали, что все, кто не мог погрузиться, пошли на Геленджик, но у Кабардинки дорогу перерезали зеленые в таком месте, где развернуться не было возможности. Шесть раз наши ходили в атаку, но безуспешно. Одна сотня с пулеметом держала 20000 армию. Некоторые бросились на лошадях в море. Их подобрали французские военные суда. Сзади же шли красные. Остальные разбрелись, кто куда, по горам с тем, чтобы или попасть к зеленым или погибнуть голодной смертью. Так тяжело, что и собственное спасение не радует. Нечего есть. Никому ты не нужен. Но, конечно, штаб Сидорина поместили в лучшей гостинице и в ус не дует. Переночевали в дер.Ст.Байбуге, в 7 верстах от города. Спасибо, попались хорошие хозяева, накормили и дали отдохнуть, а то на пароходе измучились до крайности. Один офицер не выдержал и на глазах у всех зарезался бритвой, другой выбросился за борт. В трюме умерло около десяти больных. Порой поражаешься собственной живучести. А сегодня снова грузиться на Евпаторию.

Наша коммуна просуществовала лет пять или шесть. А потом большевики коммуну распустили. Стали нас в колхоз сгонять. Они говорили, что колхоз - это дело добровольное. А сами с ружьями приходили и всё забирали. В колхоз беднота отовсюду съезжалась. Им-то терять нечего было. А у кого хозяйство было, не торопился его отдавать. Наш колхоз сначала назывался имени Бляхера или Блюхера. Говорили, что это генерал какой-то. А затем переименовали в колхоз имени Мичурина. В колхозе сразу стало трудно работать. Мы ведь и раньше не ленились! Но здесь всё было организовано так, что лошадей и быков заморили голодом. Машины, что у нас были в коммуне, быстро разломались, так как за ними смотреть стало некому. Телеги и те стали ломаться, так как были на деревянном ходу, не ремонтировались, а новые не покупались. Председателем у нас был какой-то рабочий из города. Он земли раньше, видать, и в глаза не видел. Но ни с кем не советовался. Всё и пошло прахом. Несмотря на то, что мы работали много: летом - с утра до ночи в поле, а зимой нас отправляли лес валить. Работа на лесоповале - хуже смерти. А весной трудились на лесосплаве.

Наша коммуна просуществовала лет пять или шесть. А потом большевики коммуну распустили. Стали нас в колхоз сгонять. Они говорили, что колхоз - это дело добровольное. А сами с ружьями приходили и всё забирали. В колхоз беднота отовсюду съезжалась. Им-то терять нечего было. А у кого хозяйство было, не торопился его отдавать. Наш колхоз сначала назывался имени Бляхера или Блюхера. Говорили, что это генерал какой-то. А затем переименовали в колхоз имени Мичурина. В колхозе сразу стало трудно работать. Мы ведь и раньше не ленились! Но здесь всё было организовано так, что лошадей и быков заморили голодом. Машины, что у нас были в коммуне, быстро разломались, так как за ними смотреть стало некому. Телеги и те стали ломаться, так как были на деревянном ходу, не ремонтировались, а новые не покупались. Председателем у нас был какой-то рабочий из города. Он земли раньше, видать, и в глаза не видел. Но ни с кем не советовался. Всё и пошло прахом. Несмотря на то, что мы работали много: летом - с утра до ночи в поле, а зимой нас отправляли лес валить. Работа на лесоповале - хуже смерти. А весной трудились на лесосплаве.

Вот живая картинка из Баку девяностого года. Беженка Н.И. Т-ва: «Там творилось что-то невообразимое. С 13 января начались погромы, и мой ребенок, вцепившись в меня, говорил: «Мама, нас сейчас убьют!» А после ввода войск директор школы, где я работала (это вам не на базаре!), азербайджанка, интеллигентная женщина, сказала: «Ничего, войска уйдут - и здесь на каждом дереве будет по русскому висеть».

Вчера, во время боев на окраинах Донецка, было подбито два танка украинской армии. Оба экипажа погибли. Вот документы (военные билеты) одного из погибших экипажей. Они пришли в Донецк не с цветами, и, тем не менее — нет ощущения ни радости, ни торжества, при виде этих фотографий… Нормальные, наши — русско-украинские — фамилии, обыкновенные славянские лица… Молодой парень 92-го года рождения… Срочник, судя по всему. Почему полтавская мама отпустила его кататься в танке по Донецку? Почему она ему не объяснила, что это не нормально, не по-человечески — расстреливать из танка дома мирных жителей?..

Бабушку тогда больше всех я любил, но недолго пользовался ее опорой. В 1805 году она крепко захворала и чрез несколько недель скончалась. Горько я плакал, не о том, кажется, что она померла, а о том, что без нее некому будет меня оборонить: мать хоть втихомолку меня и жалела, но отцу не смела сказать ни слова. Однако не знаю, я ли сделался осторожней или отец снисходительней, только редко случалось мне быть битым, разве иногда оплошаешь, заиграешься в бабки и упустишь время обеда. Да и тут выглянет, бывало, в окошко или выйдет за ворота: «Саушка!» Бросишь все и бежишь, станешь как вкопанный: «Чего изволите?» Посмотрит, если все исправно и не замаран, только скажет полусердито: «Полудничать время». А если испачкан, задаст трепку волосам.