События на Украине выявили как подлинных исповедников, так и волков в овечьих шкурах. Так, к примеру, глава синодального просветительского отдела УПЦ МП Георгий Коваленко призывал прихожан докладывать «куда надо» о «сепаратистских» настроениях в среде канонического духовенства. Еще в марте 2014-го ряд архиереев и клириков УПЦ МП выступили в поддержку киевской нацистской власти и с осуждением «военной интервенции» России в Крым. В частности, протоиерей Александр Акулов от имени многих священников УПЦ назвал военное вторжение в Украину "ошибочным шагом руководства России".

Новочеркасск. Звонкие дисканты кадет уже в поезде и на перроне. Проверка документов. Вежливо, серьёзно. Винтовка в полтора раза больше «сражателя». Надувшиеся щеки, вздернутые плечи, сдвинутые брови, часто «самокрутка», чтобы выглядеть старше, «солдате» и воинственнее. Сапоги – солдатские, шаг – детский – мягкий и малый.

В январские морозы 1938 года в холодной камере ждала решения своей участи пожилая схимонахиня Августа (Защук). Приговор особой тройки НКВД был объявлен в канун Рождества Христова, и до казни двадцати священников, монахинь и мирян оставались считанные часы.

Тяжело было слышать неожиданно злое карканье от бывших в начале событий друзей, когда политика изменилась, что «ты — за Новороссию, а я — за Россию», «Россия — не твоя, не смей говорить что она твоя»,.. -И эта тенденция противопоставлять русских и винить русских, попрекать и шантажировать людей, живущих в огне («будете возникать — не поможем и умрете с голоду») — это всего лишь идеология не русских, а  олигархических подстилок, которые и есть враги России, враги Великой России.

Войска Х-й русской армии генерала от инфантерии Е. Радкевича, оставив 18 сентября Вильно, отходили на восток, все время вынужденные медленно подаваться назад под натиском немцев. Отходили спокойно,но в полках недоставало патронов и снарядов. Снабжение по железной дороге было восстановлено 20 сентября только до ст. Олехновичи. Здесь же скопились массы населения, беженцы запрудили своим скромным скарбом все дороги.

В Татарии 1 ноября 1937 года произошло необычное событие: «органы» передали в суд 19 пожилых (свыше 60-ти лет) и больных человек, арестованных ими, когда в начале октября было приказано начать аресты по второй категории. Казанский историк Степанов, рассказывающий об инциденте, по всей видимости, придерживается мнения, что полиция безопасности имела намерения смягчить меру наказания для неспособных к тяжёлому труду в лагерях лиц (206). Однако, когда в Москве в начале 1938 года госбезопасность также стояла перед подобной «проблемой» в конце концов пошла на жесточайшее решение. В конце 1937 года тройкой были приговорены к различным срокам заключения в лагере несколько сотен инвалидов и «ограниченно трудоспособных». Поскольку не удалось направить всех заключённых в концлагеря — Главное управление лагерей было против их приёма (207) — печально известный сотрудник НКВД Л.М. Заковский, с 20 января — начальник НКВД Москвы и заместитель Ежова, приказал вновь передать их дела в тройку. Он проинструктировал председателя тройки М.И. Семёнова, что все они должны быть приговорены к «высшей мере наказания» (ВМН)

Численность УПА в момент ее образования по различным оценкам достигала 40-60 тысяч человек. Делилась она на несколько региональных групп, которые в свою очередь подразделялись на «курени» и «сотни». Пополнение и содержание этой «армии» полностью ложилось на местное население. Причем о «добровольности» в этом случае даже речи не шло. По свидетельству члена УПА И.Т.Кутковца (1 июля 1944) «в УПА 60%, а то и больше, составляют мобилизованные, которые при удобном случае из УПА уйдут».

Чтоб увидеть интригующие ответвления механизмов, основных на ином мышление, не обязательно бороздить космические просторы. Для этого достаточно посмотреть хотя бы на сто лет назад. То есть во времена, как нам с младу разжевывали, царей и рабовладельческого строя, когда немытые мужи сумерки сторожевые ощупывали лаем, вспоминая дневную порцию плетей, которую для скорости бытовых хлопот, а порой и для личного удовольствия, выписывают толстопузые бояре. Темное было время, жаждущее, чтоб на гнев Зевса снизошел античный герой с первой лампочкой Ильича. Ведь не было ничего... ну кроме, конечно, фотоаппаратов,технологии которых мы унаследовали от времен злых царей, которыми фотографировали от такие вот мосты: Киев, цепной мост сфотографированный аж 1855 году. Что на это счет нам рассказывают академия наук, СМИ и Википедия вместе взятые? Что только через год, после этого снимка, изобрели способ как плавить железо и качественную сталь еще не научились получать. В общем полными дикарями были. И чтоб таковыми и оставались, в 1918 году большевики начали реквизировать у населения фотоаппараты, фонографии и пленки, как предмет роскоши. А то в самом деле, холопы обнаглели, бегают веками с видеокамерами и поларойдами, пытаясь увековечить то, что ни к лицу порядочной "истории".

Пророчества Фёдора Степановича стали сбываться быстро. В Петрограде пало Временное правительство, и к власти пришли большевики. Из Могилёва вдова главнокомандующего генерала Духонина привезла в Киев тело своего мужа. Она нашла его на перроне, проткнутого штыками, с выколотыми глазами и папиросой во рту… Генерала хоронили тайно, глубокой ночью, не оставив даже могильного холма, чтобы украинские большевики не совершили ещё больших надругательств. За несколько дней до Нового года «украинцы» ворвались в госпиталь княгини Барятинской, выгнали всех раненых офицеров, разграбили все вещи, издевались над сёстрами.

Ровно 80 лет назад, морозной зимой 1930 года, крестьянин воронежской деревни Липовка Егор Бакланов согласился на свою голову стать ходоком в уездный центр. Поехал от имени односельчан убеждать власть не отбирать у единоличников скот.В уезде его без промедления расстреляли, а семью выбросили из отчего дома и пустили по миру с клеймом "родня врага народа". Как эти "заклейменные" выжили на Урале - одному Богу ведомо. Дочь ходока Федосья Егоровна Черепанова, живущая сейчас в Екатеринбурге, говорит, что им постоянно приходилось скрывать, чьи они дети, бояться каждого стука, косого взгляда.А известная московская журналистка Нина Рогова не в силах забыть рассказ своей покойной матушки. О том, как та малой девочкой убегала из горящей деревни Хомутовка Тамбовской губернии - неслась через овраг, сплошь застеленный телами расстрелянных мужиков.

К 200-летию со дня рождения Константина фон Кауфмана, мудрое правление которого на посту генерал-губернатора Туркестана, принесло в регион начала гражданского устройства

Гейдельберг — вымершая и выжженная солнцем степная колония. Вокруг, в пыльном поле, где шумит и сегодня горячий степной ветер, спят вместе до Страшного Суда белые и красные бойцы. И над всеми ними ходит, качается, блистая на солнце, трава забвения, серый ковыль...
 

В своих воспоминаниях Главнокомандующий войсками Петроградского военного округа генерал-лейтенант П. А. Половцов рассказывает о событиях 1917 года в столице России. Опытный офицер-генштабист описывает разложение армии и революционные события, встречи с Керенским и Гучковым, различные революционные формирования, украинизацию некоторых частей русской армии, последние операции на фронтах и жизнь Кавказа накануне Гражданской войны.
 

Улицы были погружены в темноту. Уцелевших домов на них осталось – добро, если треть. Прочие – обращены в руины. Уцелевшие люди за редким исключением уехали, бросив всё, в никуда. А сколько – не уцелевших… Которых приходилось извлекать из-под завалов… Это пострашнее, чем самому быть под огнём, потому что эти лица – погибших и их родных уже никогда не изгладятся из памяти. И перед каждым из них останешься виноват. Как перед сгоревшими в Доме Профсоюзов «куликовцами»… Самое страшное не тогда, когда вражеский огонь бьёт по тебе, и не тогда даже, когда оказываешься погребённым заживо в окопе, хотя это совсем неприятно. Страшно – по кусочкам собирать то, что несколько минут назад было живым человеком. Твоим товарищем. Эти дымящиеся ещё кусочки тушить и укладывать на носилки, а затем нести, везти… И виноватиться за то, что на сей раз убили не тебя.

Уже в начале XIX века Османская империя выглядела анахронизмом: раскинувшееся на огромной территории феодальное государство, жестоко подавляющее национальные движения христианских народов — греков, болгар, сербов, румын… Николай I называл Турцию «больным человеком Европы»: было очевидно, что сей колосс на глиняных ногах обречен на скорое разрушение. Однако европейские державы, и в первую очередь Великобритания и Франция, изо всех поддерживали «больного человека» под мышки: было очевидно, что в случае распада Турции максимальную выгоду из этого извлечет Российская империя, которой удастся осуществить историческую мечту — получить контроль над проливами и выход в Средиземное море. Вот почему в европейских странах сложилась парадоксальная ситуация: просвещенная общественность ратовала за освобождение христианских народов из-под османского ига (многие даже, подобно Байрону, участвовали в их освободительном движении), в то время как правительства этих государств усиленно поддерживали ветшающую империю. В Крымской войне, как известно, Англия и Франция в открытую приняли сторону Порты и воспрепятствовали естественному движению России к проливам.
 

Декрет о мире, провозглашенный на II Съезде Советов, и выход из Мiровой войны большевиков не остановил боевых действий в Европе, а продлил их еще на год. Истощенная Германия перебросила войска на западный фронт, лихорадочно подпитывая их новыми ресурсами с оккупированной Украины. Бывший германский командующий Э. Людендорф признал в воспоминаниях, что от поражения уже в 1917 году Германию спасла лишь революция в России...
 

Список военных пастырей, убитых за веру, в 1917 году уже был открыт. В декабре 1917 года был расстрелян севастопольский протоиерей Михаил Чафранов, впоследствии включенный в список новомучеников, канонизированных Русской Православной Церковью за границей. Протоиерей Михаил был обвинен в том, что причащал матросов, приговоренных к смерти[18]. Интересна и трагична судьба главного священника Юго-западного фронта протоиерея Василия Грифцова. Ситуация, сложившаяся на фронте, побудила протоиерея оставить свое служение. «Что сталось с о[тцом] Грифцовым… не знаю, – писал протопресвитер Георгий Шавельский в конце 1940-х годов. – Последнее известие о нем: в 1918 году его видели пришедшим в Курск в рабочем костюме, с мешком и топором за плечами»[19]. Протопресвитер, по-видимому, до конца дней своих считал протоиерея Василия Грифцова пропавшим без вести. На самом деле к моменту написания мемуаров отца Василия Грифцова уже давно не было в живых: в 1918 году он был расстрелян красноармейцами.

Одели нашего сержанта-пулеметчика в итальянское обмундирование, предлагал деньги. Вчера с Барком приехал Гончаренко. Ночью в нашем районе опять летал дребезжащий красный авион и где-то вдали от деревни бросил несколько бомб. Арестованные красные петардисты были захвачены сержантом гверильщиков Сантияго, у которого красные убили 2-х братьев. Со своими гверильщиками он убил двух красных петардистов и захватил 12 человек и двух баб. За каждую взорванную петарду будут расстреливать двух красных петардистов. У одного из них нашли записку крестьянам ихней деревни Хуэрто-Фернандо: в случае обстрела деревни красной артиллерией, чтобы левые уходили в лес, который обстреливаться не будет. Пока что взрывы петард на шоссе прекратились... Красная артиллерия обстреляла деревню Хуэрто-Фернандо и три снаряда попали в самую деревню.

Мой любимый город в беде… Нас атакуют, мы не наступаем. Отступать нам некуда, невозможно — аэропорт это не пригород — это черта города. Как и другие поселки вокруг — они фактически являются частью города с единой  инфраструктурой, из поселков люди ездят на работу «в центр».

Первые месяцы после окончательного установления советской власти в Крыму в ноябре 1920 года ознаменовались массовым красным террором. Репрессии затронули широкие слои населения. Тысячи людей были расстреляны, отправлены в тюрьмы и лагеря за пределами полуострова. Одновременно Крым захлестнули всевозможные реквизиции, конфискации и принудительные мобилизации. Точная цифра погибших в конце 1920 – начале 1921 года до сих пор неизвестна. В то же время неоспоримо: своей жестокостью и размахом террор в Крыму в начале 1920-х годов оставил далеко позади репрессии прежних режимов, которые существовали на территории края в годы Гражданской войны. В том числе всплески насилия, которым сопровождались первые попытки установления советской власти: в 1917-1918 гг. и 1919 г. Вероятно, и сталин­ские репрессии 1930-х гг. в Крыму имели гораздо меньший размах.