22 мая 1932 г. Харьковский институт праздновал 120-летнюю годовщину со дня своего основания (29 апр. - 12 мая 1812 г.), из которых 12 лет он просуществовал в Югославии. Праздник этот был искусственный: во-первых, потому, что стодвадцатилетие никогда не считается юбилейным годом, а во-вторых, потому, что в этом году было предрешено закрыть Харьковский институт. Как тщательно не скрывала это Державная Комиссия, в обществе об этом говорили, как о вопросе уже решенном. Вот почему праздник был весьма кстати. Он заканчивал последний год существования Харьковского института. Отпраздновали этот день широко, славно, по-русски. Всеми чувствовалось, что это последний праздник в институте. Представителей Державной Комиссии не было на этом празднике и это истолковывалось как подтверждение слухов о закрытии института.

Откинувшись на подушку, Рая сделала ещё несколько глотков и принялась, время от времени утирая глаза, набивать сыну одну смс-ку за другой. О себе, об отце, о жизни в Киеве… О том, как они с отцом ждут его и любят, и какая хорошая настанет жизнь, когда он вернётся. Ответов не было, и от того на душе стало пронзительно тоскливо. Ещё и Пётр сегодня решил ночевать у своей колорадки-мамаши! У неё, видите ли, гипертонический криз! Экая невидаль! Перебилась бы одна… А теперь всю ночь будет ему вправлять мозги, навязывать ему свои совковые бредни! А он же, лох бесхарактерный, ушами будет хлопать, а потом дома повторять всякую дичь…

— Как вы относитесь к дореволюционной России?

— Я националист и люблю Россию. Я люблю Россию в том виде, в каком она существовала до революции, с ее мощью и величием, с ее необъятностью, с ее завоеваниями. Происшедшее после революции дробление России, и в частности выделение Украины, Белоруссии и так далее, я рассматриваю как явления политического упадка, тем более печального, что для этого дробления нет никаких оснований. Украинцы и русские всегда составляли единое целое.

Начало второго десятилетия XX в. для России ознаменовалось необыкновенным подъемом всех сторон ее жизни: экономики, промышленности, науки и культуры, сельского хозяйства, народного образования и т.д. Потрясший всю Россию пораженческий шок, вызванный победой Японии, проходил, давая место бурному патриотическому подъему. По темпам роста страна значительно превосходила показатели других государств. Этот благодатный период получил название «Серебряный век России». Вполне закономерно, что зерна зарождающейся мировой авиации дали на российской земле всходы, восхитившие весь мир.

Перед самым заходом солнца на местном кладбище служили панихиду и хоронили убитых. Их было шестьдесят человек, из которых половина пришлась на Партизан… Гробы делать было некогда, поэтому хоронили всех в братской могиле: клали рядом по семь одетых в рубища покойников, присыпали землёй, затем клали ещё по семь поперёк первых… Никакого памятника ставить было нельзя: большевики непременно раскопали бы могилу и надругались над телами. Даже холм пришлось сравнять с землёй. Верховный приказал на шею каждого убитого надеть дощечку с надписью имени, чина и места гибели, чтобы однажды родные смогли перезахоронить дорогой прах в лучшем месте. Сам он вместе с другими генералами присутствовал на похоронах, отдавая последнюю дань павшим героям…

На духовной войне победа принадлежит не тем, у кого больше оружия, но чей дух сильнее. «Не в силе Бог, а в правде!» Единственный способ избежать поражения для более слабого в этом смысле противника – это полное уничтожение всего, что с ним не согласно. То есть «энергичный и массовидный террор» а-ля товарищ Ленин, или не менее энергичный и массовидный – Соединенных Штатов Америки в отношении неугодных стран. Кого нельзя победить, того необходимо уничтожить. Руководствуясь этим принципом, большевики планомерно пустили в распыл лучшую и значительнейшую часть русского народа и тем обеспечили свою власть. Новое украинское руководство, надо сказать, весьма неплохо усвоило уроки своих духовных сродников.

В наследство своим потомкам Гудович оставил около двадцати тысяч душ крепостных, несколько богатых имений. Современники считали его человеком горячего нрава, строгих правил. Внешностью, как считали современники, он был угрюмым, неприступным, но в кругу своей семьи и с близкими приятелями был ласков и приветлив. В январе 1820 года победитель «кавказского Измаила» – Анапы и герой сражения при Арпа-чае скончался. В соответствии с его завещанием был похоронен в Киеве, в Софийском соборе.

Страх сковал людей. Люди стали меньше говорить. Стали бояться за каждое сказанное слово. Страх - очень сильное чувство! Страх - это ощущение того, что ты можешь навсегда потерять своих близких. Страх был нам привит новой властью и жестким контролем каждого жителя деревни друг за другом. Страх - это неясность завтрашнего дня, боязнь, что ты всё время делаешь что-то не то, и тебя за это накажут. До раскулачивания в доме было масло, молоко, творог, мед, яйца, хлеб. Всё это было с небольшим избытком. После раскулачивания мы стали мясо есть только по выходным, а творог и мед - только по праздникам. Хлеба было в обрез. Стали чаще ходить по грибы и ягоды, собирать березовый сок. Мужики - охотиться, раков ловить, рыбачить. Складывалось впечатление, что один человек работал, а голодная, злая, ничего не имеющая и неумеющая толпа, только и ждет, чтобы отнять у него кусок.

Штрафизолятор, в котором помещается 51 человек, представляет большую комнату, отапливаемую раз в два-три дня; в полу и стенах щели; масса клопов; нар нет совсем; в несколько рядов стоят простые скамьи без спинок в четверть аршина шириной; все арестованные (штрафники перемешаны со следственниками) одеты только в белье, в белье же выводятся оправляться (два раза в сутки) и в баню. Режим следующий: с 3 часов утра до 9 часов вечера арестованные сидят («на жердочке») неподвижно и молча; за малейшее нарушение распорядка – побои. В 8 часов вечера – поверка, с 9 до 3 сон на полу. Для укрывания выдается по одному предмету из вещей заключенного. Сидят в таких условиях неограниченное время, многие до года. Освободившиеся вспоминают о «жердочке» с ужасом.

Тут перед нами один из самых изумительных парадоксов нашей действительности. С одной стороны в жизни все носит подобие смерти, все свидетельствует об общественном разложении и гниении, о смертельной болезни Poccии. С другой стороны крест на месте кончины митрополита-мученика, да кресты на могилах безвременно погибших офицеров-мучеников – яркие свидетельства о неумирающей жизни России. Не все в ней погибло. Есть в ней великие непобедимые духовные силы, есть люди неспособные капитулировать перед злом и умирающие за правду. Вот о чем нам говорят эти кресты. Это духовный точки опоры для нашей веры в родину. Вспоминая этих дорогих отошедших, проникаешься чувством неизъяснимой бодрости. И становится очевидным, что своею смертью эти люди сделали для Poccии бесконечно больше, чем может сделать для нее человек всею своею жизнью. Они пробудили ту веру, которая горы передвигает и тем самым совершили то величайшее дело, от которого зависит наше спасение. Чтобы спасти Poccию, надо, прежде всего, поверить в правду Божию и в нее, как поборницу этой правды. Политика, искавшая спасения Poccии не в ней самой, а в иноземной помощи, не спасала именно потому, что не верила или недостаточно верила.

Благоприятный для России исход Кавказской войны актуализировал среднеазиатскую проблему в имперской политике Александра II, и с середины 60-х гг. началось систематическое продвижение войск в этом регионе. В 1864 г. взяты, с согласия правительства, Туркестан и Чимкент, в 1865 г. – по собственной инициативе генерала М.Г. Черняева – Ташкент, о чем Валуев записал в своем дневнике 20 июля 1865 г.: «Ташкент взят ген. Черняевым. Никто не знает почему и для чего… Есть нечто эротическое во всем, что у нас делается на отдаленной периферии Империи». И хотя военный министр Д. Милютин в письме от 1 ноября 1866 г. к оренбургскому генерал-губернатору сообщал, что «царь не желает никаких новых завоеваний», но назначение вскоре в Среднюю Азию генерала К.П. Кауфмана, близкого к Александру II и военному министру, с самыми широкими полномочиями, предвещало осуществление энергичной и активной политики самодержавия.

Довольно распространенное деление царствования Александра II на «эпоху реформ» и «наступление реакции» (после 1866 года) страдает прямолинейностью и упрощенностью. Компетентный, умный и тонкий наблюдатель тех событий А В. Головнин. человек из ближайшего окружения Константина Николаевича, в письме А.И. Барятинскому 15 (27) февраля 1861 г., в первые дни отмены крепостного права, писал: «Отныне он (Александр II. – Л. 3.) приобрел себе бессмертие». И несколькими строками ниже выражал беспокойство: «…будет ли государь продолжать употреблять в дело лица, которые решались открыто признавать себя врагами этой великой реформы, как Муравьев, Долгоруков и Тимашев. „…“ Я помню, как однажды я писал графу Киселеву в Париж (русский посол во Франции. – Л. 3.), что генерал Муравьев станет Аракчеевым настоящего царствования. „…“ Император имеет бесконечно более ума и знания, чем Myравьев; он добр и желает блага России; но у Муравьева более хитрости, коварства, и со всем этим он эгоист, злой и одарен бесстыдством. Нет ничего удивительного, если он скоро станет всемогущим, так как теперь он уже слишком могуществен». Прогноз Головнина сбылся, хотя это был не Михаил Муравьев, а Петр Шувалов, и после 1866 г. («Петр – по прозвищу четвертый, Аракчеев же второй» – из эпиграммы). Однако и в первые месяцы провозглашения великого акта то, чего опасался Головнин, произошло и даже превзошло его опасения. Ближайший сподвижник Муравьева в борьбе против деятелей реформы, автор контрпроекта на труды Редакционных комиссий во время их обсуждения в Главном комитете, составленного по заказу Муравьева и Долгорукова, П.А. Валуев назначен министром внутренних дел, а прежние руководители, С.С. Ланской и Н.А. Милютин, получили отставку в апреле 1861 г. Таким образом, реализация крестьянской реформы и подготовка земской попали к главному оппоненту автора концепции только что принятых «Положений 19 февраля» Н.А. Милютина – Валуеву. В 1861 г., в первый год свободы, Александр II сделал неожиданные назначения и по Министерству народного просвещения. Новый министр адмирал Е.Ф. Путятин, привыкший командовать кораблями, и попечитель Петербургского университетского округа боевой генерал Г.И. Филиппсон, известный участием в Кавказской войне, за несколько месяцев своего не только реакционного, но и нелепого управления фактически дали толчок студенческому движению, впервые так громко и сильно заявившему о себе в России.

Казнь негласная, в подвале, без всяких внешних эффектов, без объявления приговора, внезапная, действует на врагов подавляюще. Огромная, беспощадная, всевидящая машина неожиданно хватает свои жертвы и перемалывает, как в мясорубке. После казни нет точного дня смерти, нет последних слов, нет трупа, нет даже могилы. Пустота. Враг уничтожен совершенно. Владимир Зазубрин, «Щепка», 1923 г.

Александр II вступил на престол в возрасте 36 лет вполне сложившимся человеком, знакомым с государственной деятельностью, будучи главой большого семейства, достаточно умудренный жизнью. Внешний облик его в это время запечатлел американский дипломат, секретарь посла в 1854–1855 гг. А. Уайт: «Он был высок, как все Романовы, красив и держался с большим достоинством, но у него было гораздо меньше величественности и полностью отсутствовала неуместная суровость его отца». Приятную внешность Александра II отмечали все, писавшие о нем. Однако многие при этом критиковали его холодные и сдержанные манеры или стремление походить на отца, что создавало впечатление «плохой копии» или «безжизненной маски».

Так, на первый взгляд мирно и спокойно течет жизнь учащихся в институте. И мне говорил мой брат, прочитавший эти записки: «Зачем, в сущности, ты описываешь эту жизнь, ведь она мало чем отличается от прежних, нормальных условий жизни и вовсе не характеризует нашу беженскую жизнь в эмиграции». Я с этим не согласен и, если мое описание произвело на него такое впечатление, то это произошло потому, что я описал этот уголок русской жизни на чужбине как самостоятельный этап жизни нашей учащейся молодежи, стоящей особняком от давящей гнетом беженской жизни и общественных настроений. Если на меня лично жизнь среди детей и юной молодежи произвела такое умиротворяющее впечатление и дала возможность нравственно отдохнуть от всего пережитого, то это не значит, что все здесь обстоит благополучно. Один бывший товарищ прокурора, служащий в канцелярии института, говорил мне, что он пробовал вести дневник, но это получалось как бы сплошной пасквилью, так что он бросил свою затею. Я смотрю на это иначе, и мне думается, что, может быть, мне удастся объективно, не замалчивая отрицательных явлений, описать ту обстановку, которая сложилась в беженской средней школе и характеризует людей, близко ставших к воспитанию юной молодежи в эмиграции.

Он родился в потомственной военной семье. До шестого колена – все офицеры, служившие ещё шведской короне. Дед и отец – георгиевские кавалеры, герои Крымской войны и скобелевских походов. Потому жизненный путь мальчика был определён заранее: кадетский корпус, Николаевское кавалерийское училище, Академия Генерального штаба, оконченная, кстати, по первому (высшему!) разряду. Затем – Мировая война, четыре года на фронте. Февральскую революцию встретил в чине подполковника. Казалось бы, – обычная карьера обычного офицера Императорской армии. Но было в характере Каппеля нечто необыкновенное, романтическое, то, что придавало особый ореол его словам и поступкам. Даже женился он совершенно в духе пушкинской "Метели", тайно обвенчавшись с любимой девушкой, увезённой ночью из родительского дома.

Первый том охватывает период с начала XV в. до начала XIX в. (точнее — до марта 1801 г.). Он подготовлен Научной библиотекой Московского государственного университета совместно с Государственной библиотекой СССР им. В. И. Ленина. Второй том (из 2-х частей) включает в себя материалы, относящиеся к периоду с 11 марта 1801 по 1856 гг. Третий том (из 4-х частей) посвящен периоду с 1857 по 1894 г. Четвёртый том (из 4-х частей) посвящен периоду с 1895 по 1 марта 1917 г. Пятый том (из 2-х частей) включает персоналии и дополнения.

Май 1917 года. Мы в Екатеринославе, после выздоровления. Нас, добровольцев, человек шестьдесят. Ждем отправки на фронт. Все мы хотим к генералу Корнилову. Его мы любим и уважаем больше всех, видим в нем сильного человека, храброго, прекрасного генерала славянской ориентации, честного, не запятнанного в прошлом, не по родовитости, а своей волей и талантом выдвинувшегося из семьи простого урядника. Долго ждем решения. Голодаем. Подкармливают немного сестры из госпиталя. Довольствие нам почему-то не положено. Но это не так важно. Мы мыслями в Русской армии, она нуждается в нашей помощи. Русская армия нуждается в помощи нескольких десятков офицеров? Да, армия, которая — начни она наступление в начале марта 1917 года — раздавила бы противника, сегодня нуждается в помощи каждого честного русского, каждого честного славянина.

Террор же с каждым днем красного владычества усиливался. Раньше были одиночные расстрелы, теперь же стали расстреливать партиями по 30-40 человек. Расстрелы эти носили организованный характер: большевики старались истребить людей мыслящих, интеллигенцию. Офицеров они не могли расстрелять, так как все офицеры ушли вместе с Донской армией к Ростову. Восстание началось без участия офицеров. Руководили восстанием вахмистры, урядники и даже простые казаки. Помню, как в нашу станицу приехал мой двоюродный брат из станицы Мигулинской. Он все высматривал и выведывал: сколько где стоит пулеметов и красноармейцев. В нашей станице было не более 150 человек красных при 4 или 6 пулеметах. Мой брат сказал, что у него уже готов конспиративный отряд, который этой же ночью вырежет всех большевиков и захватит власть в свои руки. Мы ожидали ночного боя и вообще чего-то ужасного, однако, ночь прошла спокойно. Утром большевики так же важно расхаживали по улицам, как и прежде.

Сидя в душном и тесном чулане, изнемогая от боли и смрада, Олег вновь и вновь пытался придумать план побега, но тот не придумывался. Как бежать, когда ты сутками заперт в этой непроницаемой клетке, откуда выводят тебя связанным, наставив на тебя автоматы – только для того, чтобы ещё раз поизмываться над тобой? Если бы руки были развязаны… Если бы оружие достать… Если бы…