В 1 час 30 минут, повинуясь сигналу адмирала Рожественского, крейсера и конвоируемые ими транспорта склонились на 4 румба вправо от курса эскадры. После того, как японский броненосный флот пересек курс русской эскадры, направлявшейся во Владивосток, и повернул на параллельный курс с нею, японские крейсера продолжали идти на юг, обходя русскую эскадру с запада, с явным намерением напасть на русские транспорта.

Немеркнущий подвиг гвардейского броненосца продолжает вызывать восхищение и в наши дни. Не могу не привести, практически дословно, посвященные ему строки из очень недурной статьи «Мифы Цусимы» Андрея Колобова[1]: В 14.32 всякое участие Рожественского в Цусимском сражении подошло к концу, но что же произошло дальше? … Аналитики обычно называют время, последовавшее за выходом из строя «Князя Суворова» «периодом анонимного командования». Что ж, может оно и так, но давайте посмотрим, как командовали «анонимы».

А вот цитаты из некоторых статей В.Г. Янчевецкого: «Придет наш день – день возмездия и расправы, и мы будем точно знать, кому нужно было издеваться над православием, истреблять русскую интеллигенцию и священников… Мы желаем, чтобы в этот день русский народ был неумолим и безпощаден, как судьба».

Именно эмигрантские православные любомудры, о существовании которых я ничего не знал в СССР, открыли мне искомую тайну бытия. Сокрушение православной России в 1917 году побудило русских философов осмыслить причины этой утраты и уникальное удерживающее значение православной России в человеческой истории: Россия не такая страна, "как все", и сокрушилась она под натиском врагов оттого, что стала утрачивать это сознание своей миссии, а еще одна страна "как все" вместо Третьего Рима Богу была не нужна.

От начала этой невольной циркуляции до своей гибели ,,Суворов” уже не в состоянии был справиться с полученными повреждениями и не участвовал в движении эскадры. Оставаясь почти на месте, он терпел сначала от снарядов, перелетавших над дефилировавшими мимо него судами нашей броненосной эскадры, пока она, отвлеченная его уклонением и затем выправившаяся в кильватер броненосцу „Император Александр III”, шла к югу; затем он был расстреливаем непосредственно концевыми броненосными крейсерами неприятеля, потом − снова его броненосцами, когда они, преследуя повернувшую к норду русскую эскадру и преграждая ей путь к Владивостоку, вторично приблизились к „Суворову".

В июле 1914 г. в самый разгар лета разнеслась по Бежице весть, что началась война с немцами. Еще раньше, чем война была обнародована, шли толки о возможности ее после убийства в Сараево и ультиматума Сербии Австро-Венгрии. Я ожидала, что увижу призыв в армию народа в том потрясающем виде, как его представляли на картинах художники-передвижники (например, К.А. Савицкий, "На войну"). Но в действительности ничего похожего, даже в малой мере, у нас не было.

В моем календаре "Святая Русь" (это исторический справочник-хрестоматия русского православного человека) есть серия биографических статей под рубрикой "К познанию России от обратного" ‒ о том, как многие люди научались истине на опыте своих заблуждений. По их примеру опишу свой такой опыт поисков, добытый мне "совой Минервы", ‒ быть может, это будет интересно не только моим детям и внукам. В отличие от моей советской молодости, они сейчас имеют безпрепятственные возможности узнать истинный смысл жизни, сохраненный поколениями предков, и, быть может, осознав это в сравнении с моими трудностями, они этими возможностями охотнее воспользуются и сэкономят себе время поисков смысла жизни, чтобы не быть слепыми в надвигающиеся последние времена.

Первого февраля 1837 года вся площадь подле придворной Конюшенной церкви была усеяна людьми и экипажами. Это живое человеческое море при иных обстоятельствах могло бы даже испугать, но не в этот день. В этот день оно было спокойно и величественно в своей великой скорби. Кажется, никогда еще в своей истории не видел Петербург столь массового прощания с почившим. И если сама церковь была заполнена знатью, то в окрестных улицах толпились люди вовсе низкого сословия. Свыше тридцати тысяч человек пришло отдать дань памяти своему великому соотечественнику. Эта цифра была тем значительнее, что вначале отпевание должно было проходить в Исаакиевском, но в последний момент оказалось перенесено. Надменные сановники недоумевали, зачем и почему собрались к Конюшенной церкви. Ведь покойник не был ни генералом, ни министром. Он всего лишь «писал стишки». Он всего лишь был Пушкиным…

О деятельности генерал-губернатора Восточной Сибири Николая Николаевича Муравьева-Амурского и его сподвижников в последнее время пишут не так уж редко. Однако большая часть этих исследований носит характер историко-биографический и историко-географический. Существенно реже изучается внешнеполитический контекст этой деятельности, и уж совсем редко обсуждается «муравьевская» социально-экономическая политика и основанный на ней порядок управления Сибирью. Между тем, именно Н.Н. Муравьев впервые в истории сформировал управленческую команду, способную в короткие сроки осуществить активный политический курс на крайнем востоке Российской империи.

Воспоминания эти были озвучены на "вечере воспоминаний", прошедшем в Яранске 24 сентября 1926 года, и внесены в протокол данного вечера. После Попова на данном вечере выступил товарищ Сунегин, который осенью 1918 года-весной 1919 гг. возглавлял Яранскую ЧК (а в недавнем прошлом был участником расстрела царской семьи). Воспоминания Сунегина не менее интересны. Он честно поделился с товарищами воспоминаниями о том, чем занимался в Яранске в то время и даже перечислил точные цифры расстрелянных по его приказу. В свою очередь, Сунегин также не лестно отозвался о Крупине, отряд которого после расстрела 27 мятежников занялся откровенным бандитизмом.

Уже не раз мне напоминали, что пора писать воспоминания. Писать, конечно, можно, следуя правилам жанра ‒ живописать основные вехи биографии: детство у стен металлургического завода в Макеевке, когда в серой мгле просыпалось сознание, и затем переезд в "рай на земле" в Бешпагире, где болезненный городской мальчик удивлялся открывшейся красоте природы; написать о моем любимом Городе Креста, о нашей дружной группе в техникуме (это феномен искренней юности: мы до сих пор с удовольствием общаемся, хотя профессии у нас сложились разные), об опыте работы на краю земли в Арктике, об антисоветской группе в московском инъязе, о советской загранработе в мусульманском Алжире и несанкционированной поездке в Сахару, из-за чего последовал приключенческий побег в Германию, и особенно о наиболее важном ‒ о работе в "Посеве" и НТС, о портовых "экспедициях" в Америку, о видных деятелях русской эмиграции, с которыми приходилось общаться.

Судьба адмирала А.В. Колчака решалась на фоне захвата города повстанцами, представлявшими власть т.н. «Политцентра», образованного 12 ноября 1919 г. земцами меньшевицко-эсеровского толка. Инфильтрованное большевицкими агентами, это правительство-прокладка просуществовало всего лишь до 22 января 1920 г., когда добровольно сдало власть. На это буферное правительство (взвалившее на себя добровольно роль «полезного дурака») ложилась, однако, формальная ответственность за арест Верховного Правителя и организацию над ним следствия для последующей легитимации заранее предрешенного приговора.

Война и голод 1946-1947 гг. обнажили противоречия колхозно-совхозного устройства. Даже немногие более-менее крепкие общественные хозяйства были полностью обескровлены и не обеспечивали содержание работникам. Население было не в состоянии оплачивать постоянно растущие налоги. Послевоенная система налогообложения состояла из нескольких видов государственных и местных налогов. К государственным относились два самых крупных - сельскохозяйственный и подоходный (для рабочих), а также налог на холостяков, одиноких и малосемейных граждан, рыболовный и билетный сборы, налог на лошадей единоличных крестьянских хозяйств. К местным налогам относились: налог со строений, земельная рента, разовый сбор на колхозных рынках, сбор с владельцев транспортных средств вплоть до велосипедов, сбор с владельцев скота и местный налог со зрелищ.

Жизнь Ольги Александровны Романовой, последней русской великой княгини, была исполнена горестями, редко выпадающими на долю одного человека. Но своей добротой, скромностью, отвагой она стала выше всех ужасов, уготованных ей XX веком. В первые века женщины-христианки восхищали своими добродетелями даже язычников. Так и княгиня Ольга, несломимая и лучезарная, может послужить примером и утешением всем современным людям. Она была благотворителем многочисленных школ, больниц, курсов, богаделен, обществ, а в Первую мировую войну стала простой сестрой милосердия.

Напомним читателю о том, что выбравшись не без потерь из «петли имени адмирала Того», японский Соединенный флот смог обрушить на нашу эскадру свое новое тайное оружие ‒ «по образному выражению летописца 2-й эскадры капитана 2-го ранга Владимира Семенова ‒ “жидкий огонь”, то, пред чем не устояло бы ни маневрирование, ни умение стрелять нашими старыми снарядами»[1].

Благодаря Видоку, Липранди познакомился с жизнью парижского криминала, узнав его законы, освоил навыки слежки, вербовки, допроса, знакомился с самыми современными технологиями сыска, которые ему потом пригодятся. Неудивительно, что зная о связях Видока и Липранди, именно последнему Воронцов и Орлов поручили организовать «военную полицию», структуру которой в русской армии прежде не было.

Коллективизация стала заключительным этапом расказачивания, в ходе которого были ликвидированы единоличные казачьи хозяйства, а казачество было превращено в колхозное крестьянство. Для исследования данного процесса нами был выбран Хоперский округ Царицынской губернии, ставший передовым районом страны по темпам и масштабам коллективизации. В связи с тем, что с конца 1926 г. термин «казачество» исчез со страниц центральных партийных документов, мнения отечественных историков о сущности политики расказачивания в период коллективизации разделились: одни считают, что расказачивание являлось составной частью политики раскрестьянивания, другие – настаивают на понимании расказачивания как особой антиказачьей политики. Причем, те исследователи, которые подчеркивают классовый характер расказачивания (П.Г.Чернопицкий, Я.А.Перехов и др.) считают, что коллективизация стала заключительным этапом расказачивания, а те историки, которые видят в расказачивании прежде всего антиэтническую направленность (А.И.Козлов, С.А.Кислицын) придерживаются точки зрения, что расказачивание было продолжено и в последующие годы.

Шестнадцатое августа. Опять молебен, опять праздничная форма. Но мы уже не такие пугливые, мы – "старые". Мы радостно и смело разговариваем с нашей милой Наталией Николаевной, которая все лето провела на Волге, у своей матери. Она загорела и выглядит здоровой. Анна Николаевна держится все так же в стороне, стараясь быть незаметной, и мало говорит при посторонних. Николай Николаевич сияет, радуясь встрече со всеми нами. Если бы не присутствие начальницы с ее острым строгим взглядом, он бы, кажется, всех нас обнял и расцеловал. Все нам приятны, и мир кажется сплошным удовольствием!

В январе – феврале 1920 года произошло падение белой колчаковской власти в Иркутской губернии и восстановление большевицкой власти. Приход к власти большевиков был встречен многими слоями населения с энтузиазмом, многие крестьяне, соблазнившиеся на большевицкую пропаганду, рассчитывали на то, что приход новой власти удовлетворит их социальные нужды, избавит их от непосильных налогов и мобилизаций. Однако, осуществление мероприятий большевицкой власти на практике очень быстро вызвало горькое разочарование среди крестьян, вместо ожидаемой свободной жизни в их глазах предстала ранее неведомая им тоталитарная власть со всеми присущими ей атрибутами.

В Советском Союзе начинается подготовка к пятидесятилетию коммунистической революции; задумана, в частности, большая коллективная работа «книга-эпопея». Идея ее обсуждалась в секретариате Союза писателей СССР с участием Федина, Твардовского, Тихонова, Суркова, Грибачева и др., и, конечно, будет осуществлена. Будет создана, вероятно, даже не одна «книга-эпопея». Мы решили предложить вниманию авторов намечающейся работы три цифры, которые будут полезными для любой «книги-эпопеи».