К пятидесятилетию Всемирной войны 1914 года многое можно вспомнить, но интереснее всего будут те эпизода, о которых мы встречаем хвалебные отзывы в трудах авторитетных военных писателей из бывших наших врагов. На стр.83 в книге Эрика фон Людендорфа «Мои военные воспоминания» в русском переводе мы находим следующие строки: «Боя под Козеницами я никогда не забуду. Две бригады были введены в узкую висленскую петлю. Стоявшая перед Ивангородом бригада была опрокинута сильной русской вылазкой. Я боялся удара во фланг и тыл всей Висленской группе и в эту ночь не смыкал глаз. Все участники этого боя до сих пор вспоминают о нем с ужасом».

Воспоминания балерины Ксении Триполитовой, записанные её другом, театральным художником и историком моды Александром Васильевым. Долгая жизнь эмигрантки из России тесно переплелась с самыми драматическими страницами истории XX века. Участница труппы Русского балета полковника де Базиля, унаследовавшего дягилевский репертуар, она выступала на сценах всей Европы. Жизнь свела её со многими знаменитостями того времени. Ксения Триполитова щедро и честно делится воспоминаниями о своей яркой и трудной жизни.

С нашей стороны и другие в Кировск попали. Двое стариков, по семьдесят лет, они со станции Чернушки, там мочала делали. Рубили лес, липку, мочили в болотах и мочала делали. Кто-то позавидовал, что зарабатывают много. А другие были - те только возили лес к Каме. У них две или три лошади были. Лес возили, тем и зарабатывали. Лошадей отобрали, их сюда. Или вот Белоусов Андрей, его сыновья в Кировске работают. Его отца не выслали, а он с теткой жил, его и выслали с ней вместе. У нее ни мужа, ни богатства не было, за что их? Много привезли неспособных к работе людей. У отца еще брат был, на двадцать лет его старше. У него тоже все отобрали, все. Только он уже старый был, лет семьдесят. его не высылали, жил по баням. А сыновья - один на шахте работал, умер, другой в Сибирь уехал, пропал где-то. Вот еще Федор Иванович Борисов, мой тесть. Он из Горьковской области, Ардатовский район. В колхоз он не шел. У него отобрали лошадь, а потом самого в Ленинград, в Кресты посадили. Сколько-то посидел и перевели его в Кировск. Сначала бревна на доски пилил, потом заведовал снабжением на ДОЗе, теперь мебельная фабрика. Теща тоже потом сюда приехала с дочерьми, не выдержала. К ним там, как к семье раскулаченных, плохо относились. Пойдут в лес за хворостом, а их воротят, отберут, живи как хочешь. За 15 верст ее в Ардатов посылали с донесением как посыльную. Ночью придут - давай иди. Замучили совсем. Он им посылки туда посылал. Здесь много было чего купить. Я помню, пошел, купил одеяла по 8 рублей три штуки. И он им послал. А ее заставляли расписываться, а посылки не отдавали. В избу пришли, у печки рукавицы сохли, и те забрали. Даже тетради отобрали школьные. Пропивали, конечно.

Разговоры о женском равноправии занимают видное место в советсакой пропаганде, подогнанной на всякий вкус: для заграницы и для СССР. Что врут коммунисты о женском счастье в СССР — писать не приходится. Об этом знает каждый, мало мальски следящий за их хвастовством человек, но мне хочется рассказать о том, как выглядит это счастье и равноправие на практике. Об угнетении и бесчеловечной эксплуатации женщин, о применении женского труда на самых тяжелых работах, о том, что женщина как мул, употребляется на самый унизительный, грязный и плохо оплачиваемый труд — можно писать целые фолианты. Поэтому мне приходится писать кратко, с фотографической точностью.

Не приходится удивляться тому, что вожди с таким интеллектом и моралью в течение 74 лет грабили богатейшую страну, расходуя ее ресурсы на вооружение и содержание огромной армии и поддержку революционных движений во всем мире, содержа население своей страны на границе бедности, под системой сыска и террора, и в конце концов привели страну к полному экономическому и биологическому краху. Но удивительно, что и через 6 лет после падения этой системы памятники Ленину и прочим «вождям» продолжают стоять по всей стране, и ни правительство, ни народ не считают нужным их убрать.

Я из крестьянской семьи. Мой отец сеял пшеницу, рожь, овес, ячмень. В семье было три брата и три сестры. У нас был дом, лошади, коровы, молотилка и жатка. В 1929 году в октябре, когда мы отмолотили, нас раскулачили. Сначала вымели под метелку все зерно, мы сдали около 3000 пудов. Требовали еще, но уже сдавать было нечего, и отца арестовали, посадили. На суде сказали, что посадили отца за то, что кто-то поджег солому, наверно, мол, кулаки. Он сидел 2 года в тюрьме. Отец наш был очень старательный, он нас рано поднимал на работу. В конце ноября нас выселили из нашего дома и пустили жить в другой. Все вещи отобрали. Но и в другом доме не дали жить, 12 февраля 1930 года стали выселять за Тобольск.

Теперь я встречаю Пасху по иному. В настоящей церкви, где поет хороший хор, духовенство, облаченное в дорогие, золотом шитые ризы, служит неторопливо и истово, не опасаясь ежеминутного грубого окрика и приказа «кончать». Радостная, нарядная толпа с зажженными свечами наполняет храм. А мне все вспоминается замызганный, грязный, вонючий барак- столовая, неумелый, но такой трогательный хор, огоньки в стеклянных баночках, риза из женского платья... и кажется мне, что в толпе, между нами, в заношенном арестантском платье, никем не узнанный, стоял сам Христос! В ту ночь, там, Он действительно воскрес в человеческих сердцах.

Это было недавно и вместе с тем так давно. Такая страшная грань лежит между тем временем и этим, что с трудом верится, что все это было. Нужно ли в наши сумерки эмигрантской жизни, когда нет просвета в России, а среди эмиграции идет раздробление сил, писать о той заре борьбы с большевиками, какой является Кубанский поход? Нужно ли нам, усталым, изверившимся, говорить о днях надежды и вспоминать людей, горевших жаждой подвига и веривших в близкое освобождение России? Я отвечу: да, нужно, ибо не будут спать тихо те, чьи могилы уже заросли травой и сровнялись с землей. Нужно, чтобы «родная страна» могла помянуть их в молитвах своих. Нужно и для нас, чтобы мы не закостенели совсем и помнили бы, что под крышкой с надписью «СССР» лежит Россия, и эту крышку надо снять совместными силами русских людей.

Еще на 6-м кадетском съезде в Каракасе в 1978 году наш однокашник В. В. Бодиско поднял вопрос о том, что на нас, кадетах, лежит обязанность сохранить в чистоте Белую идею и завершить все, что еще не выполнено белыми воинами в изгнании, ибо мы являемся их преемниками и наследниками по Белой борьбе. И это было отражено в принятой съездом резолюции.

... Когда в начале 1930 года в наших краях началось раскулачивание, моего отца тоже забрали. Хотя об особой нашей зажиточности говорить не приходится, у нас и дома-то своего не было - жили у тети. И в колхоз отец вступил одним из первых. Скорее всего сыграло свою роль то обстоятельство, что в нашей слободе Тихожуравке мой отец считался “белым офицером”, хотя был таким же крестьянином, как и все остальные. Получилось это из-за того, что когда в 1914 году он был призван на действительную военную службу, то за хороший почерк был определен в писари, а писарю полагался какой-никакой, а все же чин - подпрапорщика. Так за отцом пятно офицерства и осталось.

Смерть Сталина была, бесспорно, самым большим политическим событием во внутренней жизни Советского Союза. В среде заключенных она произвела огромное впечатление. Все мы прекрасно отдавали себе отчет, что переворота не будет, но мы все же лелеяли какие-то надежды о некоторой перемене в лучшую сторону, о небольших свободах, о приходе каких-то, может быть, новых людей. Мы знали, что второй такой крупной, в гадком смысле, фигуры, как Сталин, коммунистам не найти. Мы знали, что они, возможно, найдут еще более кровавого палача, но такого хитрого и беспринципного, законченного негодяя им больше не найти. В уме и в разговоре перебирали возможные имена нового диктатора, говорили и о возможном коллективе, базирующемся не на дружбе и бескорыстии, а на страстной ненависти, зависти и недоверии всех сталинских сатрапов. Начавшаяся на коммунистических верхах поспешная, судорожная перетасовка, только подтвердила наши предположения. Никто не мог с уверенностью сказать, что будет дальше, но мы знали одно: - сталинская эпоха закончена! Могут еще быть отрыжки сталинизма, но какая-то перемена должна настать.

В последних числах сентября 1914 года я был вызван в штаб полка. Явившись туда, я увидел командира полка, который сидел на барабане перед по­мещением, в то время как штабное имущест­во уже грузилось на двуколки и подводы. Поздоровавшись, ко­мандир полка спросил меня: - Вы готовы? - Так точно, гос­подин полковник! - Тогда разверните карту и найдите фоль­варк Мациевичи, в 3 верстах от нас по дороге на Красник. Нашли? - Так точно, нашел.

В Доме русского зарубежья был представлен документальный фильм «И будет музыка. Алексей Бутаков» Елены Зелинской и Дениса Чуваева, а также выложена в Сети видеоверсия концерта «Возвращение имени: Алексей Бутаков» (дирижёр, лауреат международных конкурсов Михаил Чернов), где прозвучала та самая музыка. И фильм, и концерт посвящены нашему соотечественнику Алексею Бутакову, который в возрасте семи лет в 1920 году оказался с родителями в Югославии. Его историю в фильме рассказывает известный сербский актёр, певец, писатель, руководитель Балканского направления Экспертного Совета Фонда инновационного развития культуры, образования, науки (ФИРКОН) Марко Долаш.

17-го февраля в Брюсселе внезапно скончался от инфаркта на 86-м году жизни Генерального Штаба Полковник Александр Александрович Колчинский. Военный по призванию, питомец Второго Кадетского корпуса и портупей-юнкер Павловского Военного училища, выпуска в офицеры 1901 года, он, по окончании Императорской Николаевской Военной Академии, вернулся в родное ему Павловское Военное Училище, которому и отдал лучшие годы своей жизни, последовательно занимая должности курсового офицера, командира роты и помощника инспектора классов. В то же время он преподавал юнкерам тактику и руководил в Красносельском лагере топографическими съемками и полевыми занятиями юнкеров.

Увидев в Сети портрет архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого) с приписанной ему цитатой - «Сталин сохранил Россию, показал, что она значит для мира. Поэтому я, как православный христианин и русский патриот, низко кланяюсь Сталину» — я сначала не очень удивился. Одна из проповедей святителя Луки, которую можно назвать примирительной с советской властью – «К миру призвал нас Господь» (ЖМП 1948. № 1. С. 61-64) – получила в свое время резкую отповедь в парижской «Русской мысли» (Н.Крюков-Ангорский. «Но избави нас от лукаваго». Открытое письмо Луке, архиепископу Симферопольскому и Крымскому / РМ № 64 (2 июля 1948). С. 3). Тем не менее я решил посмотреть, где и в какой связи святитель Лука упоминает Сталина. Результаты поисков оказались совершенно неожиданными.

Наступающее сырое и хмурое утро наложило свою тяжелую и неприветливую печать на мерно шагающего перед строем взвода полковника Плохинского, и оба они не считают нужным скрывать свое отвратительное настроение, и у обоих имеются на то серьезные основания. Скопление на небе хотя и невидимых за темнотой, но угадываемых, низко ползущих туч грозит окончательно испортить настроение утра и побудить его излить на голову ни в чем не повинного взвода все свое неудовольствие, в виде мелкого и холодного дождя - по хорошо известному правилу: кому, кому, а куцому попадет!

Гулидов Владимир Платонович (1876 - 1920) — участник Белого Движения на Востоке России, генерал-майор белогвардейского производства, полковник Русской Императорской Армии. На Семиреченском фронте действовал против большевистских войск и красных партизан Черкасской обороны совместно с Партизанской дивизией Бориса Владимировича Анненкова.

Семью нашу раскулачили и выслали с Урала в Мурманскую область задолго до моего рождения - в 1930 году. Я родилась в войну и воспоминания мои относятся к 1950-м годам. Жили мы на 25-м км в деревянном бараке. Не голодали, поскольку я была единственным ребенком в семье. Девять братьев и сестер к тому времени умерли, два брата (родной и сводный) жили со свои ми семьями. Были одеты и обуты. На школьной фотографии я сижу в маркизетовом платье, рукав фонарик, шароварах с начесом, валенках. Школьную форму надевали по праздникам.

Варлам Шаламов, солагерник Демидова, посвятил ему несколько рассказов, один из них — «Житие инженера Киприеева». В 1960-е Шаламов и Демидов дружили, переписывались, но потом поссорились.

Вдоль расплывающейся, бухнущей и осыпающейся призмы зерна тяжелым шагом расхаживает часовой. Это — женщина. Из под платка ветер треплет седые мокрые космы. А может быть она, как и многие другие, раньше времени состарилась? Может быть голод и нужда, унижения и потери вырисовали на ее лице эти глубокие морщины. В СССР теперь люди рано сгибаются, рано стареют, не успев вырасти прямыми и высокими, не успев узнать, что такое молодость и беззаботность... На женщине-часовом все старо. Много раз латано и перештопано. Солдатские ватные штаны, такая же «телогрейка» бушлат. Вместо фуражки или «ушана», серый рваный платок. Все насквозь мокрое и грязное. На ногах что-то, что комами облепила черная грязь. На плече винтовка без штыка, на бичевке вместо ремня. И бичевка вся в бесчисленных узелках. Все серо. Все мокро. Все грязно. Все по нищенски выглядит. Вот оно какое лицо моей несчастной Родины; то лицо, которое не видят дипломаты, решающие судьбу народов. Лицо без мрамора, блеска, водки, икры и шампанского. Я и сегодня не могу отвязаться от моей встречи с Россией. Она осталась врезанной в памяти, символизированная усталой, измученной женщиной, похожей на мокрую нахохлившуюся курицу, насильно несущая свой неестественный труд. Женщиной, вооруженной ненужной ей винтовкой, стерегущей отнятый у ее детей, гниющий хлеб... ... Я смотрел на шагающую незнакомую мне женщину и вдруг рыдания рванули мою грудь: — Мама! — прошептал я, захлебываясь, — Мама...