В 1930 году наша семья (отец, мама, Елизавета Дмитриевна, и трое детей) была выслана на Урал. Жили мы не богаче тех, кого не тронули, все, что имели, было нажито честным трудом. Уже в годы войны моя сестренка видела человека, который нас выселял, и слышала от него: “Они день рождения справляли и меня не пригласили. Вот я их и раскулачил”.

В Гражданскую войну бабушка Евгения с мужем и детьми (моей матерью Наталией и ее братом Димой) попали в Екатеринбург. Там дед (Всеволод Александрович Евреинов) умер. Особенно о его смерти в семье не рассуждали, говорили, что умер от тифа. Теперь я думаю, что, скорее всего, он участвовал в Правительстве Колчака и диагноз «тиф» — это всего лишь прикрытие какой-то настоящей причины. Но наверняка никто этого сказать не может.

Русско-немецкий публицист Владимир Дедлов-Кигн в 1890-х оставил описание крестьян из европейской части России — переселенцев в азиатские степи. Лучшими по физическим и нравственным качеством он считал поволжцев, потом — мордву. Старороссов из губерний вокруг Москвы Дедлов-Кигн описывал как вырожденцев. Низшие характеристики у него — у чувашей и белорусов. А малоросы запомнились ему хитростью. Владимир Людвигович Дедлов-Кигн родился в 1856 году в Тамбовской губернии в семье выходца из Пруссии. Закончил юрфак Петербургского университета. Служил в МВД. Оставив полицейскую службу, увлёкся литераторством. В начале 90-х он — работник государственной переселенческой конторы в Оренбурге. Якорь Наблюдая тяготы переселенцев, Дедлов-Кигн пришёл к выводу, что миграция крестьян из европейской части России в Сибирь, Среднюю Азию и Дальний Восток — ошибочная, и колонизацию надо направлять на юг — в Причерноморье и на Кавказ, где крестьянский труд был бы эффективнее в 3-4 раза, чем в диких и необжитых местах.

Кровавый 1917 год вначале ошеломил своей неожиданностью воспитанников кадетских корпусов. Воспитанные в беспредельной верности ЦАРЮ И ОТЕЧЕСТВУ они почувствовали, что революционная кутерьма, не соответствует кадетскому духу и это вылилось в ряде выступлений против нового режима. Кадеты Морского Корпуса в Петрограде с оружием в руках защищали от революционной черни свой корпус.

В четыре часа утра в щель двери просачивается свет свечи - это условный знак Реджеба, вестового Верховного, пришедшего разбудить меня. Я очень осторожно поднимаюсь с дивана, чтобы не разбудить Верховного, однако, несчастный скрип ржавых пружин предательски выдает мое движение. - А... Хан, вы уже уезжаете? - спрашивает меня, проснувшись, Верховный. Мне очень неловко и неприятно, что я разбудил его, спавшего так мало после долгой ночной работы. - На столе два письма, - говорит он, - пожалуйста, захватите их с собой.

Будущий герой Первой мировой войны Николай Николаевич Баратов происходил родом из дворян Терского казачьего войска грузинского происхождения. Родился 1 февраля 1865 года в городе Владикавказе. Его отец Николай Баратошвили был женат на осетинке, дослужился до сотника и последние годы исполнял обязанности заведующего станицей Галюгаевской.

...

...

Почти всенощное бдение; приехав из Куцей обратно в Бердянск, в “штаб”, сидел почти до 6 часов — условился об очищении от сора мужской гимназии, где должна была разместиться дежурная рота, Жебрак, комендатура, бюро, комиссия по сбору имущества. Условился о высылке провожатого роте... Около шести выехал на автомобиле в Куцую, где и лег наконец спать. Одновременно с посылкой к нам посылалась депутация к австрийцам, те было обещали, но не пришли своевременно; вчера же к вечеру узнали, что запрашивается эшелон к приему. Для нас зарез... Просил Абальянца ответить, что пришел наш отряд и помощи австрийской не нужно. Так им и телеграфировали. Проснулся — сообщают уже австрийцы в городе, грустно. В 11.30 поехал выяснять положение.

Мой дед, Пётр Андреевич, был рядовым русским солдатом. Простым землепашцем с корнями из казаков Вольного Дона по отцу, из священников Курской губернии по матери. Лицом и статью - образец арийца с плаката «Вступайте в ряды «Ваффен СС». «Кровь и почва» называлось это теми, кого давил он спокойно из своего «Максима». А задавили его - «свои». Сучата-стукачата. Карьеристики. Партейцы пронырливые сервильные, без мыла проскальзывающие в креслица «руководящих и направляющих» - всегда мимо да в кровавую топь… Предателей - вешали во все времена. Мы уже вне времени?.. В юности я мучительно хотел посмотреть в глаза тому, кто предал моего деда. А теперь не хочу: я однажды непоправимо почувствовал, что в глазах таких людей не отражается ни-че-го. Внук предателя на Украине до высоких поднялся чинов и ныне упоённо лижет сапог с лэйблом «NATO». Его предок незадолго до смерти жену преданного друга разыскал, - руки целовал да плакался, что являться ему стали «какие-то черные». Воистину - «воздаяние грешников узриши». Дед и мёртвый их пересилил. Мы, рожденные в СССР, и наши дети-внуки-правнуки не помянем добрым словом «мародерскую власть комиссаров». Но ещё не раз заплачем о заветно-запретной единой стране. Зарыдаем горько. О «цивилизаторами»-псами перекалеченной, расчлененной, обглоданной нашей Родине. О Святой Руси.

Для нас гражданская война была окончена, и я, как и все, скорбя душой и со слезами на глазах, оставлял последний кусочек родной мне России, которую любил всегда пламенно и беспредельно. А вот сейчас, сидя сгорбившись у письменного стола, – не кадетом 5-го класса, а семидесятипятилетним стариком, я воспринимаю все по-иному, перед моими глазами проходило прошлое… и я искренне признаюсь, что у меня и, вероятно, и у моих одноклассников тогда и в мыслях не было, что покидаем мы не только русские воды, но и горячо любимую Родину, и покидаем ее навсегда. День же 26 октября 1922 года я никогда не забуду. Я всю жизнь верил, – и эта вера не давала угаснуть надежде, – …надежде в будущее возрождение Великой России!!!

До высылки мы жили в Юкках Всеволожского района, в 25 километрах от Ленинграда. Мои родители были верующими людьми, мама проходила конфирмацию в Токсовской церкви. Она вспоминала, что на всю группу учащихся была выделена одна книга - Библия, которая предназначалась лучшей ученице и которую получила мама. Далеко от своей родины в холодной палатке Хибиногорска, мама начинала день с молитвы и чтения Библии. Были времена, когда книгу приходилось убирать подальше и о ее существовании не полагалось никому разглашать, но книгу сохранили до сегодняшних дней. В книге есть страницы, где написаны даты рождения и смерти родственников, а также даты венчания.

В этом последнем году на родине мы отметили наш Корпусной праздник только одним — молебном. Ни парада с церемониальным маршем, ни производства первого вице- унтер-офицера строевой роты, ни праздничного обеда и, конечно, никакого танцевального вечера, а только мысли о том, что же ждет нас впереди? По правде сказать, нас, малышей второй и третьей рот, все происходившее около нас не особенно тревожило и волновало. Все это было больше похоже на приготовление к более продолжительной экскурсии, чем на отъезд заграницу. Для многих из нас само предстоящее путешествие по морю было далеко незаурядным событием...

Простого деревенского пацана Гришу Путилова «черный ворон» увез ночью в скорбном 1938-м. Дяденьки из НКВД предпочитали работать в темноте. Поэтому никто не видел отчаянных слез Гришиной мамы, остолбеневшей посреди бедной избы. Никто не мог и не смел оценить всю нелепость ситуации, ведь новоиспеченному «врагу народа» в ту пору едва сравнялось четырнадцать.

Около 9 приехали из Серогоз за винтовками. Дали 10 трехлинейных с патронами. Раздачи эти очень тяжелы — у нас самих всего штук 150 запасных. Когда колонна ушла, поехал на легковом в Серогозы проведать, как там самооборона, оттуда наискосок хорошая дорога на тракт —всего каких-нибудь верст пять крюку. Сдача оружия продолжалась все время, но вяло, однако с нашими винтовками вооружения почти уже было достаточно. Собирался волостной сход, который должен был дать людей для охраны и наладить порядок. Инертность, трудность и рабство массы поражает... Но есть надежда, что как-нибудь наладится среди учителей и гимназистов — есть хотя неопытные, но энергичные люди; помогут местные офицеры и солдаты — все обойдется. На перекрестке дороги испортили обе перекрещивающиеся телеграфные линии, чтобы помешать большевикам взаимное осведомление, Сегодня опять с одного более близкого хуторского поселка (1 верста) прибыли крестьяне с молоком, яйцами, салом, хлебом встречать и приветствовать своих “спасителей”. Уплату отказались взять наотрез, извинялись, что мало вынесли, предлагали подождать, пока принесут еще. Трудно представить себе все те мучения и издевательства, которые они перенесли — это был систематический беспощадный грабеж имущества, продуктов, денег и полное разорение. Сравнительно недалеко от Калги на одном из хуторов наткнулись на сбор скота для отправки его в Мелитополь, очередная реквизиция, обоих посланцев-мелитопольцев (один еврей, конечно) отправили для выяснения их виновности, скот вернули по принадлежности. Счастье было видеть эту радость измученных, обездоленных людей; один начал молиться в уголку. И так весь путь отряда — встречается и провожается благословениями и восторгом одних, проклятиями и ужасом других и тупым безразличием массы; хотя, впрочем, не везде: где сильно поработали грабители, там удовлетворение было массовым.

«Тогда, если кто скажет вам: вот здесь Христос, или там — не верьте: ибо восстанут лжехристы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных. Вот я наперед сказал вам» (Мф. 21, 23-25). Эти слова Спасителя приходят на ум, когда вдумываешься в происходящее ныне в мире.

Мрачные, полные тревоги дни, бессонные ночи... Один роковой вопрос, как свинцовым куполом, давит всех: что будет с нашей Россией, что ожидает нас? Издерганный и измученный за все это время, как началась «великая, бескровная», особенно за последние дни, в 2 часа 15 мин. ночи я, наконец, решил лечь в постель, хотя сна, что называется, не было ни в одном глазу, и только что расстегнул китель, как в ночной тишине до моего слуха донесся шум автомобиля. Сразу прорезала меня несуразная догадка: «не ко мне ли?». Состоя в главном комитете офицеров армии и флота, я жил тогда гостинице, отведенной для всех нас, двенадцати членов. Выглянув из двери номера в коридор, я услышал, как подкатил и остановился у нашего подъезда автомобиль, как открылась входная дверь. Кто-то, перекинувшись несколькими словами с швейцаром, стал поспешно взбегать по лестнице. Я пошел навстречу приезжему и узнал в нем Александра Александровича Голомбиевского, военного чиновника, служившего в ставке Верховного Главнокомандующего.

В 11 ч. утра наши дивизионы выстроились на казарменном дворе для молеб­на, но опять в русской форме: казаки в белых рубашках с алыми погонами, кантами и знака­ми отличия, офицеры — одетые по-прежнему. Кубанский же Гвардейский дивизион — при оружии и со своими штандартами. Только Атаманцы почему-то остались в сербской форме. На богослужении присутствовали генерал Потоцкий, генерал Гернгросс, Командующий. Сербской армией, его начальник штаба, много гостей. Служил тот же православный священ­ник, что и накануне на панихиде по Держав­ным Шефам, убиенным и умершим офицерам и казакам. Пели офицеры дивизиона. Потом был парад. После него, во время не­большого перерыва, гостям была принесена для ознакомления наша книга «История Лейб- Гвардии Казачьего Его Величества полка» и фотографии Собственного Его Величества Кон­воя, ныне Кубанского Гвардейского дивизиона. В одной из казарм были накрыты столы для обеда. Помещение декорировано зеленью, кар­тинами, фотографиями, на полке — парадный кивер полка. Офицеры 1-ой сотни Кубанского гвардей­ского дивизиона — потомки Черноморской сот­ни, участвовавшей с Лейб-казаками в знаменитой Лейпцигской атаке, обедают с нами. У нас с ней общий праздник. Играет хор трубачей Кубанского гвардейского дивизиона. Поют пе­сенники от обоих дивизионов. Праздник прошел весело и шумно. Сербам в особенности понравилось то, что казаки встре­тили Командующего Сербской армией громо­вым «ура» при обходе им помещений дивизи­она и поднесли ему пробу казачьего обеда. В ту же ночь 6-ая «чета» (3-ья и 2-ая наши сотни) погрузились в Загребе и отбыла на вен­герскую границу.

Николай Триполитов (р. 26 октября 1894 г.) — выпускник Одесского кадетского корпуса. После Октябрьской революции 1917 года он участвовал в Гражданской войне, служил офицером в Добровольческой армии. В 1920 году вместе с частями Русской армии генерала Врангеля покинул Россию, где осталась его семья, и эмигрировал в Константинополь. Поначалу брался за любую возможность для заработка: в 1922–1923 годах выступал в опереточной группе Далецкой и Ардатова, играл в театре «Синяя птица», где участвовал в скетчах и мелодраматических номерах, исполнял характерные танцы в ресторане «Яр», затем работал в мюзик-холле «Скейтинг» и, в паре с Е. Н. Муравьевой, в «Очаге русских артистов». Одновременно занимался балетом у Елизаветы Глюк, дававшей классы в Константинопольской консерватории.

Вечером 27 сентября 1914 г. 2-ой дивизион 32-ой арт. бригады (без 6-ой батареи) перешел через реку Сан по постоянному мосту у села Лежахов, после чего мост был взорван. Этим окончилось наше первое отступление перед воскресшей после поражения австро-венгерской армией. Тут надо сказать, что отмеченное многими послевоенными писателями пристрастие к географии ставило часто наши войска в трудное положение. В данном случае командиры корпусов 3-ей армии просили об оставлении предмостий на западном берегу Сана, но им было в этом отказано. Генерал Драгомиров (Владимир) в своих воспоминаниях одобряет этот отказ, но предмостья улучшили бы значительно наше положение и сократили бы потери - ведь не собирались же мы закончить войну сидением на Сане!