Едва забрезжил рассвет, как далеко влево... затарахтели пулеметы часто-часто, забухала артиллерия. Бой разгорался и все ближе подвигался к нам. Вдруг — чудо. Против 1-го полка все поле покрылось бегущими людьми. 4-ая Кубанская дивизия неслась по Саратовскому тракту, охватывая отступающих красных. Вот веером рассыпались Кубанцы, блеснули шашки... «Вперед», скомандовал появившийся Гранитов и полез через проволоку. Ему помогали другие разбрасывать колья. Вот мы за проволокой... спустились прямо на голову красным. «Стой, стой, будем стрелять», кричали гренадеры. Из красных кто остановился, кто бежал. Раздались одиночные выстрелы по убегающим. Все равно не уйдут, вот она — наша кавалерия. Наша кавалерия действительно была уже далеко впереди, никто уйти не мог.

Интерес к русской культуре (исследовательский и профессиональный) возник у К.И. Зайцева давно. В начале 1930-х годов он активно общался с И.А. Буниным (См. об этих взаимоотношениях в кн.: «И.А. Бунин. Новые материалы». Вып. I. М. «Русский путь». 2004. По указателю). Цель – написание о нем книги в связи с присуждением русскому писателю Нобелевской премии (https://sergey-v-fomin.livejournal.com/360626.html). «Познакомился я с ним ближе, – вспоминал отец Константин в 1970-м, – уже в Зарубежье, в Париже. Я очень ценил его как писателя; он очень меня интересовал и как человек. Тесной стала с ним связь, когда я задумал о нем написать книгу в связи с получением им Нобелевской премии. Тогда я и лично мало его знал, и о нем не так уж много знал. Вот он и предложил – рассказать мне свою жизнь… Так возникли у нас каждодневные встречи в отеле, где он останавливался – не помню, сколько их было. Изо дня в день он мне обстоятельно и деловито излагал ход своей жизни, проявляя исключительную собранность мысли. […]. Трезво, деловито, как бы наново, осознавал Бунин свою жизнь, свою личность, раскрывая её в её подлинности, и это без малейшего оттенка “исповеди”. […] Точно, ясно, вразумительно восстанавливал он ход событий, определявших течение его жизни. На этом фоне вновь осваивая содержание его творений, я и написал потом свою книгу. А когда она была кончена, поехали мы с женой на юг Франции, где жил Бунин со своей супругой, и там был уже мой черед читать, день ото дня, по одной главе каждый вечер, свою книгу. […] И здесь проявил Бунин изумительный такт. Он сосредоточенно слушал. Никаких поправок во время чтения он не вносил. После же окончаний очередной главы начиналась, непосредственно, оживленная беседа по существу, из которой, конечно, могли вытекать, совершенно естественно, те или иные поправки и дополнения».

...

Сегодня, в годовщину нашего первого похода, я чувствую сердечную потребность посвятить эти несколько строк, тем, кто в эти дни, исполненные воинской доблести и сурового тяжелого долга, сменявшихся озлоблением и жгучею местью, в дни безысходного страдания, под леденящим дыханием смерти, нашли в себе чистые источники любви и Христова милосердия. Вам, наши незабвенные сестры, посвящаю я эти строки. Я не знаю, где вы теперь, не знаю ваших имен, но я хорошо помню вас и никогда не забуду! Как живые, проходите вы перед моим мысленным взором...

По условию с городскими властями, архиепископ Иркутский Евсений прибытие Николая Николаевича ожидал в кафедральном Богоявленском соборе, а на соборной колокольне шел благовест в большой колокол. Муравьев, как истинный верующий, отправился из дома в Собор, где собрались начальствующие лица в полной форме и много публики. Евсений встретил графа у входа, сказал приветствие и отслужил благодарственный молебен. Собравшаяся кругом Собора публика приветствовала явившегося им героя века громкими криками «ура» и сопровождала восторгами до самого дома. Вечером город сиял иллюминациями, военные музыканты против штаба из горящих плошек составили надпись «Амур наш». Началась череда праздников, роскошных обедов, фейерверков и прочее.

Большую роль в духовном становлении Кирилла Иосифовича сыграл в то время его духовник – архимандрит Филарет и прозорливый схимник-слепец Игнатий из Казанского монастыря, первой с которым познакомилась Софья Артемьевна Зайцева, супруга профессора. Позиция схимонаха Игнатия по поводу подсоветской Церкви сводилась к безапелляционному: «Священство не священство и таинство не таинство».

«Кончилась Россия», – так говорил в 1917 году в революционном Петрограде Кирилл Иосифович Зайцев. «История – самоупразднилась... То был бунт против Истории», – писал почти полвека спустя в келлии Свято-Троицкого монастыря под Нью-Йорком архимандрит Константин. «Можно находить темные стороны Исторической России, – размышлял на закате своей жизни о. Константин, – во все времена, в частности, в последние времена. Но одно можно с уверенностью сказать: пусть процесс обездушения был в ходу, но пока стояла Россия Императорская, она не только не принуждала к лжи, а служила Правде, преемственно являя собою все ту же высоким духом просветленную Историческую Россию. Олицетворением ее явился, в ослепительной духовной красоте, наш Последний Царь...» Отец Константин видел Его: «...Я был на площади Зимнего Дворца в день объявления Великой войны – незабываем остался момент, когда в окне появилась Его фигура пред многотысячной толпой, заполнявшей все видимое пространство...» То был Царев «Вход в Иерусалим», а впереди ждала «Голгофа», на которую обрекли Его те, кто 20 июля 1914 года, в воскресенье кричал ему, вышедшему на дворцовый балкон: «Осанна!!!»

19 февраля 2022 года исполняется пять лет со дня смерти Игоря Ростиславовича Шафаревича, который несомненно был одной из ключевых фигур жизни русского общества последней трети XX-начала XXI века

 Нельзя сказать, что в наши дни его имя малоизвестно, но в публичном пространстве сейчас говорят и пишут о нём мало. На это есть весьма веские политические причины, по которым фигура Шафаревича еще в 1980-е гг. подверглась негативной мифологизации и табуированию в либеральных СМИ.

Начиная с 1950 года, почти в каждом номере выходивших в американском Джорданвилле зарубежных православных периодических изданиях, таких как «Православная Русь», «Православная жизнь» и «Православный путь», публиковались глубокие, весьма содержательные статьи духовного писателя, публициста и богослова, профессора Свято-Троицкой духовной семинарии архимандрита Константина (Зайцева). Еще за шесть лет до его кончины один из сотрудников высказывал упование, которое разделяли многие читатели Русского рассеяния: «Есть надежда на милость Божию, что все это множество по разным местам разбросанное будет в ближайшее время систематизировано в отдельном сборнике, как безценный дар Русскому Православному Зарубежью от большого русского патриота и твердого безкомпромиссного стоятеля за чистоту Православия...»

Наша передовая Русь - ученая, дворянская и ранговая en masse уже двести лет играет роль глины в руках западно-европейских горшечников, двести лет послушно идет на буксире Запада, без малейшей попытки поработать своим колесом, своей головой. Питаясь сама исключительно плодами немецких, английских и других иноземных рынков и оранжерей, она к тому же тянет и всю Россию. Нисколько не считаясь с «нутром» Русского Рода, отрицая за Россией «особенную стать», брезгуя всем, что только «Русью пахнет», все эти доморощенные у нас передовые, как говорил И. С. Аксаков, «попугаи» западноевропейского политического и экономического либерализма с рвением, достойным лучшей доли, заняты теперь одной мыслью - силой внедрить в жизнь стомилионного Русского народа иноземные «правовые нормы». В пылу работы дарвиновской «прапрабабушки», они нисколько не задумываются над тем, что эти «правовые нормы» уже признаны лучшими государствоведами того же обожаемого ими Запада товаром заплесневелым, негодным для здорового питания Государства, что рекламируемые ими свежесть и новизна этих продуктов - «правовых» норм - не только сомнительна, но и несет отраву для России.

Русская школа всегда имела своей целью и идеалом образование народа. Разговор о «всех» и «способных» ведётся на деле, чтобы замаскировать иной навязываемый нам путь: полноценное образование исключительно для «избранных». И будут они избираться отнюдь не за умственное превосходство. Уместно вспомнить, как относились к вопросу об образовании широких масс наши предшественники, люди широкого ума и великого знания России. Так, известный учёный и общественный деятель кн. А.И. Васильчиков считал, что всё будущее преуспеяние России зависит от того, какова будет степень «умственного и нравственного образования, до которой возвысится у нас низкий класс народа» (то есть широкие массы – В.Т.). Ф.М. Достоевский заявлял: «Я никогда не мог принять мысли, что лишь одна десятая доля людей должна получить высшее развитие, а остальные девять десятых должны послужить к тому материалом и средством, а сами остаться во мраке. Я не могу мыслить и жить иначе, как с врой, что все наши девяносто миллионов русских (или там сколько их тогда народится) будут образованы, очеловечены и счастливы». Русский гений Д.И. Менделеев утверждал, что в России «благо народное неразлучно связано с… широким просвещением», а «главную цель образования должно видеть в высшем образовании, и все лица, прошедшие среднее образование, должны удовлетворять норме подготовки, которая принимается во внимание при составлении программ высших учебных заведений».

Русская школа всегда имела своей целью и идеалом образование народа. Разговор о «всех» и «способных» ведётся на деле, чтобы замаскировать иной навязываемый нам путь: полноценное образование исключительно для «избранных». И будут они избираться отнюдь не за умственное превосходство. Уместно вспомнить, как относились к вопросу об образовании широких масс наши предшественники, люди широкого ума и великого знания России. Так, известный учёный и общественный деятель кн. А.И. Васильчиков считал, что всё будущее преуспеяние России зависит от того, какова будет степень «умственного и нравственного образования, до которой возвысится у нас низкий класс народа» (то есть широкие массы – В.Т.). Ф.М. Достоевский заявлял: «Я никогда не мог принять мысли, что лишь одна десятая доля людей должна получить высшее развитие, а остальные девять десятых должны послужить к тому материалом и средством, а сами остаться во мраке. Я не могу мыслить и жить иначе, как с врой, что все наши девяносто миллионов русских (или там сколько их тогда народится) будут образованы, очеловечены и счастливы». Русский гений Д.И. Менделеев утверждал, что в России «благо народное неразлучно связано с… широким просвещением», а «главную цель образования должно видеть в высшем образовании, и все лица, прошедшие среднее образование, должны удовлетворять норме подготовки, которая принимается во внимание при составлении программ высших учебных заведений».

В Царицыне на вокзале я встретился с полковником нашего полка Гранитовым, который уже побывал в полку, а сейчас возвращался из служебной командировки из Екатеринодара; мы ехали таким образом в одном поезде и этого не знали. Царицын — большой торговый город, в то время почти мертвый, понемногу начинал возвращаться к жизни. Большевики наложили свою сатанинскую печать на весь облик города и жителей. К моменту моего прибытия бывший «Сводно-Гренадерский» батальон, пользовавшийся в свое время чрезвычайно малолестной боевой репутацией, переформировывался в дивизию, причем предположено было каждую из бывших гренадерских дивизий представить одним полком с тем, чтобы батальон имел название соответствующего полка. Таким образом, наш Сводный полк Кавказской гренадерской дивизии должен был иметь первый батальон Эриванский, второй Грузинский и т.д.

Оговорюсь сразу, историю отдельного святого можно, наверное, описать или рассказать и без упоминания имени Бога. Но это все равно, что взяться, скажем, за полное перечисление работ Менделеева и обойти молчанием его Периодическую систему. Возьмем и другую крайность: героем повествования может стать и религиозный энтузиазм сам по себе. А можно отыскать суровую радость и в самих принципах аскезы. В контексте этого не так уж и трудно преподнести читателю хотя бы отдельные посты святого и его неоднократные схватки с так называемым дьяволом… Между прочим, их – этих постов – было великое множество в его долгой жизни. Быть может, именно этим можно заинтересовать современника, описав жизнь святого апостола Николая, каким он и стал для нас, пройдя сквозь череду великих соблазнов и суровых испытаний. Что ж, попробуем взвалить на себя почти непосильную ношу – и в путь!

Жил некий человек, в котором завелся злой и неприязненный дух. Он призывал на помощь многих врачей, дабы они изгнали нечистого, но ничего не добился. Наконец, поразмыслив, прибег ко Пресвятой Богородице, ища у Нее подмоги и беспрестанно вознося ангельское приветствие, причем повесил на шее своей лестовку, по которой считал число произнесенных «Богородиц». О, воистину великая сила Божией Матери! Если находились на нем эти четки, сила действия диавольского умалялась; но как только он их снимал, вновь множилась скорбь. Когда же человек тот принялся денно и нощно носить лестовку, не снимая, отступила сила бесовская от него насовсем, и чёрт вышел вон. А сам он, выздоровев, прославил Царицу Небесную.

Земная жизнь для истинного христианина лишь постольку имеет смысл и цену, поскольку дает возможность узреть Христа духовными очами и соединиться с Ним еще в этой жизни, чтобы там — за гробом, зреть Его уже лицом к Лицу и вечно царствовать с Ним, как Он это Сам обещал всем верным Своим, в незаходимой славе «невечернего дне Царствия Его». Горька, пуста, бесцельна эта земная жизнь без Христа, страшна, мрачна, ужасна и безотрадна смерть для человека, не искавшего еще в этой жизни сретения со Христом и не сподобившегося узреть Его и познать Его, насколько это нам доступно, еще здесь, прежде наступления часа смертного!

Пётр Георгиевич Паламарчук (1955 - 1998) - российский писатель, историк, патриот, автор известного 4-томника «Сорок сороков. Иллюстрированная история всех московских церквей» - на страницах книги "Золотой оклад, или живые души" рассказывает о стариной "рукописи с незнакомым именем «Звезда Пресветлая»", обнаруженной им в "старообрядческом храмике бывшего села Тураево близ Мячковского кургана у Москвы-реки, откуда прежде брали белый камень на столичные стройки" .  Про рукопись "было дополнительно сообщено, что это «чужое мудрование», занесенное неведомым соседом одиноко умершей крестьянки"...

Представляем страницы этой рукописи, переложенные на современный язык П.Г. Паламарчуком, с некоторыми его комментариями.

Федор Викторович Винберг родился летом 1869 года1 в богатой дворянской семье Санкт-Петербургской губернии шведско-германского происхождения. Его отец, Виктор Федорович Винберг (1832 — не позже 1920) был флигель-адъютантом (1871) и генералом от кавалерии (1895). Начав офицерскую службу в Кирасирском Его Величества полку, в составе которого он принял участие в подавлении польского мятежа 1863 года, за годы своей долгой и беспорочной службы В.Ф. Винберг последовательно занимал должности командира 3-го гусарского Елисаветградского полка (1865−1872), командовал 2-й бригадой 2-й кавалерийской дивизии (1873−1874), был начальником Николаевского кавалерийского училища (1874−1878). После окончания Русско-турецкой войны 1877−1878 годов, в которой В.Ф. Винберг принял участие, он служил начальником 12-й (1878−1886) и 2-й гвардейской (1886−1890) кавалерийских дивизий, а с 1890 по 1901 годы занимал должность командира 10-го армейского корпуса. Последним местом его армейской службы стала работа в Военном Совете (1901−1911), после чего Виктор Федорович вышел в отставку, но продолжил свою полезную для Отечества деятельность, приняв назначение почетным опекуном в Петербургском присутствии Опекунского Совета учреждений Императрицы Марии2. По свидетельству военного министра А.Ф. Редигера, В.Ф. Винберг «был человек очень почитаемый и симпатичный, но военного в нем было мало…"3 Впрочем, это не помешало Виктору Федоровичу сделать блестящую военную карьеру и быть награжденным российскими орденами до ордена св. Александра Невского с алмазными знаками включительно.

При жизни Крылова дети знали своего любимого дедушку в лицо. После его смерти они любят играть в Летнем Саду около его памятника. Крылов в домашнем сюртуке сидит на камне с карандашом в руке и с записной книжкой – точно как при жизни ходил он в Летний Сад, садился где-нибудь в сторонке и обдумывал будущие свои басни. Крылова прозвали дедушкой не потому, что он был так стар, но потому, что русский народ любит его за его великую мудрость, как любят своего доброго дедушку все благородные и благодарные внуки.

На станции Чаплине в пределах Екатеринославской губернии был казнен архимандрит Вениамин из Москвы за то, что заступился за при­говоренного к смерти на той же станции бывшего земского начальника. Слабого старика, едва передвигавшего ноги, тащили на казнь по вокзальному перрону. На месте казни его раздели, и платье его палачи раз­делили между собой. Затем жертву стали нещадно бить шомполами. Сила ударов была столь велика, что одним из ударов была отбита коса. Архимандрит, весь окровавленный, молчал и только молился, но удара­ми по рукам ему умышленно мешали креститься. Мучение продолжа­лось бесконечно долго, пока, наконец, несчастному не отрубили голову.