Ген. Фок родился в Оренбурге, 3-го июля 1879 г. Окончил Псковский кадетский корпус и в 1900 г. Константиновское Артиллерийское Училище, откуда вышел в Кавказскую Грен. Артиллер. бригаду. Большой спортсмен, он был одним из организаторов Русского Сокольства, и в 1910 г. окончил в Петербурге офицерскую главн. гимн.-фехтовальную школу, где и был оставлен инструктором. С началом Великой войны вернулся в родную бригаду в чине капитана на должность старшего офицера, затем получил батарею и уже в 1917 году командовал тяжелым артил. див. За отличие в боях получил почти все боевые ордена до ордена Св. Георгия 4-й ст. включительно. В Добровольческой Армии начал службу рядовым в Дроздовской конно-горной батарее, позднее командовал дивизионом и артиллерийской бригадой. В 1920 году был начальником артиллерии Перекопа. Затем уже в чине ген.-майора снова командовал артил. бригадой и инспектором артиллерии корпуса. В Галлиполи командовал 1-й артиллерийской бригадой, сформированной из артиллерийской бригады Русской армии.

В селе Палочка Томской области, где в 30-х располагался спецпосёлок, нет следов колючей проволоки. Но не ржавчина или хозяйственные мужики её прибрали. Оказывается, её и не было, и забор представлял собой больше естественную преграду. Вокруг поселения – Васюганские болота. Бежать некуда. Люди оказались заперты на незнакомой необжитой территории. Мало того что без средств к существованию, в условиях голода, ещё и без навыков добычи пропитания в Сибири. Дело в том, что основную часть раскулаченных спецпереселенцев Верхнекетского района Томской области составляли крестьянские семьи из Алтайского края, где они занимались сельским хозяйством. На новом месте не было ни пашен, ни лугов, ни даже времянок. Некогда «богатые» земледельцы с двухэтажными усадьбами стали рыть землянки.

Ведомые великим русским патриотом ген. Корниловым, первые добровольцы шли в постоянном окружении врага. В авангарде шел доблестный ген. Марков - шпага Корнилова - человек, в котором редкостно сочетались качества талантливого офицера генерального штаба - профессора Военной Академии - с храбростью блестящего строевого командира. Будучи в 39 лет генерал-лейтенантом, он совершал поход в расцвете своих физических и умственных сил. В арьергарде шел храбрый, спокойный и твердый ген. Богаевский. Тело Армии составляли люди, считавшие себя обреченными, а свои жизни оконченными, ибо мало кто надеялся выйти живым из этого похода. Эти люди пылали жаждой смыть поругание и бесчестие своей родины. Могла ли такая армия не победить? Поход - неотъемлемое и драгоценное достояние национальной России, и какие бы новые испытания ни послала нам судьба, мы должны помнить, что в самые тяжкие дни русского лихолетья Господь помог русскому народу в лице первых добровольцев защитить свою честь. Будем же бодро смотреть вперед, твердо веря в конечную победу правды над злом и в воскресение великой национальной России.

Закончив все необходимые формальности, Михаил вышел из здания, где тут же при входе нашел своего отца. Долгожданную прохладу они ощутили лишь в пролетке, когда та с ветерком понесла их по запыленным городским улицам. Впрочем, ехать пришлось не долго, так как переулок под странным названием «Собачий» оказался невдалеке от университета. Здесь в добротном кирпичном доме на втором этаже отец снял для него небольшую, но очень аккуратную комнату со всей необходимой обстановкой. Михаил решил не возвращаться вместе с родителем домой, а остаться в Казани. До наступления учебы ему захотелось хорошенько изучить город, в котором прежде бывал редко. В тот же день он так же записался в библиотеку, чтобы иметь возможность заранее подготовится к некоторым предметам. Однако ревностное отношение к учебе было не единственной причиной такого решения. Уже в августе в город должна была приехать Лидия для зачисления на высшие женские курсы. Кроме того, для любимого увлечения дочери Иван Егорович оплатил уроки одного из лучших хореографов, и снял квартиру для нее и взрослой гувернантки.

Все мы жадно слушаем деда Афанасия — сторожа кладбищенской церкви. Он наш друг и товарищ. Обут он в столетние валенки, такие же дырявые и заплатанные, как и его кафтан. Пальцы будто в сучках, желтые руки покрыты синенькими жилками, скрученными и перекрученными между собой большими узлами, словно Волга, как ее изображают на географических картах. В руке его палка с крючком на конце, такая же старая, как и он сам. Жил он один в маленькой сторожке с низким потолком, скрипучим полом, двумя кривыми окошками, заляпанными замазкой, газетами и листками из поминаний за упокой Александра I, Александра II, Александра III… В углу икона на толстой веревке, изображающая сухого, старого, с вытянутым лицом и тонким длинным носом Христа, который смотрит во все стороны. Где бы ты ни сидел, он грозил 229 тебе тонкими пальцами, сложенными в благословение. На столе всегда лежал старый рыжий кот, облезлый, ленивый, единственный друг дедушки. Когда дед обедал, кот сидел рядом с его деревянной миской и ел из такой же, только чуть поменьше.

По юному князю скорбел весь Владимир. Когда погребали его казалось, что, как единое целое, зашёлся город в плаче. Глеба народ любил. Да и как было не любить отрока чистого, в молитвах и делах милосердия дни проводившего? Ангелом он был да и только. Оттого, знать, и призвал Господь так рано в чертоге свои, чтобы сберечь ангельскую душу, не отдать миру на растление и пагубу. Младшего сына Андрей любил особенно, в нём он, как в водной глади, видел самого себя. Не нынешнего, кровью невинной осквернённого, в распрях пустых образ Божий исказившего, а такого же отрока светлоокого, ещё зла не ведавшего и не земного, а одного лишь Небесного царствия чаявшего. Мать его, дочь половецкого князя Аепы, приняв Христа, ревностна была в вере своей. В этом Андрей ей последовал. Он уже в самые нежные лета знал и Писание, и все уставы церковные, и службы. И не только знал, но и соблюдал истово. С сердечным умилением пел он псалмы и акафисты, сам сочинял духовные стихиры и иной раз грезил о том, чтобы затвориться в монастыре подальше от мирских соблазнов. Покой и скромная красота Залесской Руси особенно настраивали на созерцательный лад. Владимир-на-Клязьме едва только строился, став меньшим братом Суздалю и Ростову, но прикипела душа юного князя к этому неименитому городу, как к колыбели родной, как к образу матери, как к отчему дому. В этих лесах охотился он, в этих заливных лугах бегал босой и часами скакал верхом, уже трёх лет вскочив в седло, в слюдяных водах Клязьмы рыбарил с посадскими ребятишками.

Здесь, в сердце Русской Земли, вдали от княжеских распрей, решил Андрей строить свой Новый Иерусалим, новое сердце будущего единого и сильного государства. Забьётся это сердце, и потянутся, пристанут к нему разрозненные члены, и сложится, наконец, Русь в единое могучие тело – на страх врагам! На герб своего княжества Андрей поместил льва, украшавшего герб Иерусалима. Он нарочно избрал своим стольным градом не старые Суздаль и Ростов, но молодой Владимир. Старые города были отягощены ветхими порядками, ветхими людьми и вечными спорами, кто из них старее и имеет более прав. Город молодой был избавлен от этих пороков и давал простор для свободной созидательной работы. Велика и необъятна предстояла задача! Разрушить княжескобоярское самовластье, привлечь и выделить новых людей, укрепить единую княжескую власть, опирающуюся не на узкий круг приближённых бояр, а на сам мир, на дружину, на купечество, на ремесленников… Ремесленников и купцов старательно привлекал Андрей в свою вотчину, и расцветала она мастерами искусными, богатела и хорошела день ото дня.

Я остановлюсь более подробно именно на процедуре одной приемки лошадей, участником, я даже сказал бы - главным участником, ко­торой пришлось быть мне самому. Мой отец, служивший в 6-м драгунском Глуховском пол­ку, учил меня еще с детских моих лет любить, знать и понимать лошадь. Уже в те годы я за­читывался иппологией и ветеринарией: у отца была богатая библиотека по этим вопросам. По­том, будучи кадетом 2-го Московского кадет­ского корпуса, я все свободное время отдавал таким же книгам. Эта домашняя подготовка очень помогла мне и в славной «Южной Шко­ле» (Елизаветградское кавалерийское учили­ще) и в полку Военного Ордена. Смею думать, что именно благодаря этому мне и пришлось получить командировку, о которой я хочу рас­сказать сейчас.

У каждой эпохи своя история и свои исторические герои. Сколько замечательных людей, умных, сильных, оставались в тени, были обойдены вниманием или даже оболганы по политическим соображениям в тот или иной исторический отрезок времени! Наиболее преуспел в этом ХХ век, отдавший пальму первенства идеологии. Среди личностей, не получивших заслуженного внимания в свое время – потомственный русский офицер Александр Васильевич Колчак, который посвятил жизнь служению Отечеству. Блестящий морской офицер, грамотный флотоводец, отважный полярный исследователь, герой русско-японской и Первой мировой войны, и, наконец, Верховный правитель России и глава антибольшевистского сопротивления на Востоке. Рассказ о жизни адмирала до начала гражданской войны: учеба в Морском корпусе, участие в исследовании Арктики, служба на флоте во время русско-японской и Первой мировой войн, работа по возрождению и модернизации флота. О событиях в жизни адмирала с конца 1917 и до конца 1918 года: попытка продолжить участие в Первой Мировой войне в Месопотамии, служба на КВЖД, возвращение на Родину и избрание его Верховным правителем России. Режиссер: Галина Огурная

Задачи предотвращения дальнейших побед левого радикализма требуют его бескомпромиссного осуждения и противодействия ему, а также всемерной идеологической поддержки политики, какую вёл Николай II с Д.С. Сипягиным против бундовцев, большевиков и эсеров, с И.Л. Горемыкиным против них же, Г. Думы и всей оппозиции. При всей актуальности, их опыт нравственно достойного и продуманно целеустремлённого правления, уклонения от популизма, клептократии и тоталитаризма, путь естественного развития частной инициативы без сращивания капитала со властью и образования олигархии, максимально возможного христианского призрения, сопротивлению злу силой, остаётся незадействованным и политическая преемственность потеряна.

Модой на национальную идею во многом объяснялся и энтузиазм по поводу объявления Балканской войны. «1877 год. 12 апреля была объявлена война Турции. Давно уже все были возбуждены против турок, мучивших балканских христиан; газеты были полны известей о турецких зверствах. Сербия и Черногория давно дрались за свою независимость… Надо было видеть всеобщую радость: знакомые и незнакомые поздравляли на улицах друг друга с объявлением войны. Манифест и газеты раскупались нарасхват. Воинственная горячка охватила всех, все хотели быть причастными к делу. Кто хлопотал поступить в действующую армию, кто в «Красный крест», кто жертвовал, кто пил за успех русского оружия»[29].

Когда русские войска стояли в 1878 году в Сан-Стефано, у стен Константинополя, в высших правительственных кругах царило замешательство. Взвешивались все аргументы за и против штурма, политики при дворе искали самое разумное и рациональное решение. На одной чаше весов лежала возможность столкновения с Англией, флот которой вошел в Мраморное море, на другой –- фактическая обреченность на успех операции – Стамбул не мог оказать серьезного сопротивления. После бурных споров, сомнений, советов и размышлений Александр II совершает самый иррациональный поступок, какой только можно себе представить. Он отправляет в ставку главнокомандующего сразу две депеши: одну с приказом штурмовать турецкую столицу, другую с приказом не штурмовать. Вскоре следует поспешный отвод войск от Константинополя - подальше от соблазна.

До Дона полк не дошел. Попав в осиное гнездо, кишевшее большевиками, полк пробивался с большим трудом и нес большие потери. 26-го ноября, после того, как мы вырвались из очередной засады, устроенной большевиками под Унечей, генерал Корнилов, решив идти дальше с горстью офицеров и всадников, отпустил полк. Пошел генерал в направлении на Новгород-Северск, но, не желая подвергать риску и этих последних преданных ему людей, он отпустил и их, а сам незаметно пробрался в Новочеркасск по железной дороге. Текинский полк с большими приключениями добрался до Киева. Оттуда текинцев, после долгих мытарств, удалось отправить в Ахал. Небольшая часть всадников попала на Юг России.

Активная дѣятельность протоіерея, его растущее вліяніе на вѣрующихъ вызывали раздраженіе влас­тей. Передъ кончиной преп. Серафимъ сказалъ батюшкѣ: «Я назвалъ тебя архіереемъ и смутилъ тебя. По­хоронишь меня, а на пасхальной недѣлѣ и не захочешь, а тебя возьмутъ и дадутъ 25 лѣтъ — это архіерейская почесть. Далеко будешь служить, и те­бя будутъ слушаться какъ архіерея. А какъ побудешь архіереемъ, встрѣтимся — будешь ходить ко мнѣ на могилку и на могилку жены своей — мы будемъ рядомъ лежать. Я умру, а ты послѣ меня еще 15 лѣтъ прожи­вешь». И дѣйствительно, арестовали о. Алексія 21 января, а осудили въ день Пасхи — 17 апрѣля 1950 г. Въ постановленіи на арестъ говорилось, что онъ занимается въ Вырицѣ антисовѣтской агитаціей, призываетъ въ церковныхъ проповѣдяхъ вѣрующихъ молиться за заключенныхъ и арестованныхъ лицъ. Но въ дальнѣйшемъ на слѣдствіи эти темы никакъ не фигури­ровали, видимо, органы госбезопасно­сти рѣшили ограничиться казавшимся имъ «безпроигрышнымъ» обвиненіемъ священника въ пособничествѣ нѣмецко-фашистскимъ оккупантамъ.

Солнечное майское утро 1911 года в доме надворного советника, подполковника полиции Московского Андрея Николаевича выдалось излишне оживленным. Тремя днями раньше семья собралась в родительском доме в полном составе. По случаю окончания Михаилом гимназии в Симбирске, приехали уже замужние Клавдия и Анна. А так же с высших женских курсов из Казани вернулась Лиза. Андрей Николаевич, получая на своей должности солидное жалованье в 1450 рублей, имел просторный крепкий дом, и за собственный счет сумел дать достойное образование старшим дочерям. На очереди теперь были, подрастающие дети Мария и Василий, а так же юношеского возраста Михаил, который собирался поступать в Казанский Императорский университет.

Вспоминается, с каким напряжением вся Россия следила за маленькой героической кре­постью Ивангород, мужественно отбивавшейся от наседавших на нее германских корпусов, форсировавших Вислу и охвативших крепость с обоих флангов. Драматические дни пережива­лись защитниками. Помощи ждать было неот­куда. Под Варшавой шли страшные бои, прико­вавшие к себе все силы и все внимание. Только одну ничтожную часть могла выделить Ставка в помощь геройскому гарнизону: отдельный морской батальон особого назначения. Он пос­пел вовремя. В самые критические дни, пере­житые крепостью, батальон был уже на месте, сея смерть из своих морских скорострельных батарей, вкопанных в землю. Тут-то, на его глазах и произошел знаменитый предмостный рукопашный бой, решивший участь крепости. Моряки-артиллеристы, свидетели этого боя, рас­сказывали потом, что это был за ужас! После ураганного огня с той и другой стороны, всю ночь сотрясавшего землю и к рассвету достиг­шего апогея, вдруг наступила тишина. Но не­надолго: рев орудий сменил поднявшийся со всех сторон дикий вой. То началась атака, пере­шедшая в рукопашную. Страшную, глухую, звериную. Ни криков, ни выстрелов. Стенания, хрип, стон, скрежет. «Нет, - говорили моряки, - лучше пережить сколько угодно минных атак или наших артиллерийских морских боев, чем одну такую рукопашную!».

В оппозиционной прессе заслуживающие всякого восхищения усилия правительства Императора Николая II игнорировались или перевирались, чем создавался ложный информационный фон в интересах захватнических устремлений блока либералов и террористов. Либералы и доныне не в силах признать неправоту своей вражды к Царской России. М.А. Давыдов, описавший во многим замечательной «Российской модернизации» (2016) нигде небывалую продовольственную и денежную помощь населению и постоянно списываемые долги крестьян, выяснив полноту революционной лжи, начал корить власть не за чудовищную эксплуатацию народа. Нет, оказывается, плох был излишний патернализм – не заставляли крестьян рассчитывать только на себя, слишком уж заботились.

Наиболее целесообразной с точки зрения исследования имперского сознания представляется «крестообразная» модель его изучения, именно такая модель позволяет сравнивать имперское сознание разных империй, существовавших в истории последовательно и наследовавших друг у друга принципы имперского строительства, модифицируя их в протяжении времени, а равно позволяющую сравнивать империи-современницы. В этой главе попытаемся сравнить «Три Рима» – Римскую, Византийскую и Российскую империю и проследить преемственность центрального принципа империи, его изменения и развитие в процесс Translatio Imperii. Этот подход позволит нам лучше понять идеальные (и идеологические) основания строительства Российской империи. В следующих главах займемся Британской империей в ее взаимодействии с Российской.

Мужики сидели на бревнах, ничего не делая и лениво разговаривая. Некоторые слонялись около задворок с таким видом, как будто томились от безделья и не знали, что придумать, чтобы занять себя. Крыши многих изб были раскрыты и оставались неисправленными. В стороне на бугре виднелся начатый и брошенный на половине стройки кирпичный завод: стояли поставленные стропила, зарешеченные орешником, и лежала сваленная солома для покрышки, которую уже наполовину растащили.

Во всем свете не было у Ольги человека ближе и дороже, чем отец. И не было, в этом Цесаревна была уверена, человеке прекраснее, чем он. Отец был олицетворением силы, доброты и мудрости. Рядом с ним всегда было спокойно и надежно, казалось, что он может защитить от любой опасности. Защитить всех и защититься сам. Настоящий богатырь, отец мог с легкостью согнуть кочергу, завязать узлом вилку, пальцами сложить вдвое медный пятак… Мать отчего-то не любила подобных «шалостей», и при ней отец не показывал своих «фокусов».