Теперь мы благодарны Богу за весь пройденный нами путь, как бы тяжек он ни был. Мир и наша душа должны были пройти и через поклонение кумирам, и через горечь постепенного разочарования в них, чтобы очиститься, освободиться и обрести подлинную полноту и духовную ясность. Великая мировая смута нашего времени совершается все же недаром, есть не мучительное топтание человечества на одном месте, не бессмысленное нагромождение бесцельных зверств, мерзостей и страданий. Это есть тяжкий путь чистилища, проходимый современным человечеством; и может быть, не будет самомнением вера, что мы, русские, побывавшие уже в последних глубинах ада, вкусившие, как никто, все горькие плоды поклонения мерзости Вавилонской, первыми пройдем через это чистилище и поможем и другим найти путь к духовному воскресенью

Теперь мы можем обратиться к нашей проблематике, к русской истории. Мы стоим с вами на пороге создания России, впервые в истории, не страны Русь, которую все знали и относились иногда пренебрежительно, иногда уважительно, а часто со страхом, а единого государства. Россия было создана в конце XV века. Точной даты, разумеется, быть не может. Не было такого парламента, который под руководством «премудрого» Ельцина все установил бы. Россия была создана в царствование первого нашего царя Иоанна Третьего Васильевича. Но прежде чем перейти к этому вопросу, надо разобрать те узлы, которые пришлось иногда развязывать, а иногда рубить Иоанну Третьему, создателю России.

Историк А.Д.Ивановский писал: «Многим из современников графа Николая Петровича казалось странным, что государственный канцлер, столь близкий Государю сановник, столь богатый вельможа, дорожил клочками едва удобно разбираемых бумаг, собирал обрывки пергаментных переплетов и разных харатейных листков, на которых значились слова, мало кому понятные. Но именно эти самые листки и клочки увековечили имя Румянцева, и кто из его современников, сановных бояр, мог подумать, что из клочков древних рукописей он составит величественное здание, которое просветит отечественную историю и составит несокрушимый памятник его имени».

Историк А.Д.Ивановский писал: «Многим из современников графа Николая Петровича казалось странным, что государственный канцлер, столь близкий Государю сановник, столь богатый вельможа, дорожил клочками едва удобно разбираемых бумаг, собирал обрывки пергаментных переплетов и разных харатейных листков, на которых значились слова, мало кому понятные. Но именно эти самые листки и клочки увековечили имя Румянцева, и кто из его современников, сановных бояр, мог подумать, что из клочков древних рукописей он составит величественное здание, которое просветит отечественную историю и составит несокрушимый памятник его имени».

Если наглость иногда оборачивается вторым счастьем, то самоуверенность оборачивается несчастьем более или менее всегда. Если бы англичане ударили на Петропавловск вскоре по объявлении войны, судьба города была бы, несомненно, плачевной. Но уверенный в ничтожности камчатских укреплений и гарнизона неприятель нападать не спешил.

Папа прожил довольно тяжелую и полную испытаний жизнь. Но для тех, кто его знал, папа был веселым жизнерадостным человеком, полным энергии и юмора. Догадаться об испытаниях, которые ему выпали, было почти невозможно. И не потому, что он скрывал свои горести под личиной преувеличенной мужественности или напускного оптимизма. Просто он действительно был жизнерадостным человеком, с философским взглядом на жизнь, для которого приоритетом было сохранение своего человеческого достоинства и осуществление своего таланта, который он рано – в 15 лет – ощутил и поразительным образом действительно сумел осуществить, несмотря на то, что не принадлежал к советскому привилегированному слою, несмотря на бедность, несмотря на трагические повороты в своей судьбе…

Двадцатилетний мирный договор между Россией, Оттоманской Портой и Крымским ханством, подписанный в столице крымчаков — Бахчисарае — 23 (13) января 1681 года, стал последней крупной уступкой русского государства своим давним противникам в Северном Причерноморье. Добившись признания Левобережной Украины — то есть прежде всего Киева и его окрестностей — частью России, Москва не сумела настоять на признании воссоединения с нею Запорожской Сечи. Что, впрочем, в конечном счете сыграло на руку русским царям: измученные османской оккупацией жители Правобережной Украины вскоре сделали все, чтобы по примеру запорожцев воссоединиться с братским русским народом, нанеся серьезный урон Порте.

Василий Потто – ветеран Кавказской войны XIX века – до сих пор считается крупнейшим военным историком. Потто потратил 50 лет, чтобы описать вековую историю покорения Кавказа.

Прежде всего, нужно было спасти сыновей, т. к. всю молодежь и даже вообще мужчин, хватали на улицах, разыскивали по подвалам и чердакам, ставили на высоком берегу Волги, с завязанными назад руками целыми рядами и сзади расстреливали их, так что они падали в Волгу.

В то время как в Константинополе происходила борьба за сохра­нение армии, борьба со всем миром — с иностранцами и с русски­ми, с врагами и с полудрузьями, — живые контингенты армии были расселены и рассредоточены по разным пунктам. Если бы не этот фокус борьбы за армию, который сосредоточился на берегах Босфо­ра, — все эти люди, только что испытавшие дни поражения, эвакуа­ции, мятущиеся и недовольные, отчаявшиеся и растерянные, растек­лись бы по этим местам, как люди второго сорта, без территории, без покровительства, ждущие чужой благотворительности. Немногие на­шли бы себе работу и пропитание; большинство обратилось бы в со­вершенно деклассированную толпу, и, конечно, идея о национальном достоинстве, о борьбе за культуру и государственность (а в это имен­но и вылилась борьба с большевиками) уступила бы место чисто ма­териальным заботам о куске хлеба.

Вместе с Кармышевым, и другими сотрудниками 3-го отделения ББК НКВД Телегин был обвиняемым по делу о "превышение власти" капитана госбезопасности Михаила Матвеева (руководил расстрельной операцией в Медвежьегорском районе в октябре – ноябре 1937 года), начальника расстрельной опербригады Ивана Бондаренко (принял руководство расстрельной бригадой у Матвеева в ноябре 1937 года), его зама Александра Шондыша. Всех их весной 1938 года обвинили в пытках заключенных, в частности, в том, что они "недостаточно гуманно" осуществляли процедуру приведения в исполнение смертных приговоров. Шондыша и Бондаренко приговорили к высшей мере наказания и расстреляли в Петрозаводской тюрьме 20 октября 1939 года. Матвеев получил 10 лет заключения в исправительном лагере. Но это было уже после того, как все они расстреляли несколько тысяч политических заключенных в лесах Сандармоха. С осени 1937 года, начиная с расстрела первого Соловецкого этапа, день за днем, иногда с перерывами, они привозили, убивали, закапывали тех, кого признавали "шпионами", "врагами народа", "контрреволюционерами" и привозили на смерть в карельский сосновый бор. Один из таких перерывов пришелся на празднование Нового 1938 года.

После поездки генерал доложил императору, что Картли-Кахетия обречена, если она останется независимой. Если же Россия откажется от Грузии, её ждёт незавидная судьба. Персы и османы постараются сделать всё, чтобы прибрать её к рукам, и грузин ждёт либо принудительная исламизация, либо вообще истребление. Кнорринг также утверждал, что население догадывается о своей участи и буквально умоляет его содействовать его принятию в российское подданство. После доклада Кнорринга император Александр в 1801 году принял решение подтвердить указ Павла I и "взять на себя бремя управления царства Грузинского".

Поручик Воронов подошел к бойнице. Рас­стояние между окопами было короткое. Такое короткое, что ни с одной, ни с другой стороны нельзя было построить проволочных заграж­дений и были накиданы только рогатки. Низ­корослый, кочковатый кустарник в межокоп­ном пространстве был покрыт ровной пеленой неглубокого снега, казавшегося совсем синим в сгустившихся уже сумерках. На небе заго­рались первые звезды. Ночь спускалась тихая и безветренная. На бруствере австрийского окопа сияла огнями свечей маленькая елочка. Из глубины доносилось стройное, тихое и заду­шевное пение: «Штилле нахт, Гайлиге нахт»…

Описанные выше разочарования были преимущественно результатом общественного опыта, катастрофических событий последнего десятилетия; и они выражаются в крушении общественных верований в кумиров «революции», «политики», «культуры и прогресса». Но когда мы глубже всматриваемся в самих себя, то мы с удивлением убеждаемся, что общий итог этого крушения совпадает с итогом какого-то внутренне-морального, личного духовного переворота, совершившегося в человеческой душе за последнее время, подготовлявшегося уже давно и совершенно независимо от каких-либо общественных событий. И вместе с тем мы замечаем, что все, в чем мы признались, еще лишь поверхностно, далеко не полно и недостаточно глубоко выражает всю значительность и радикальность происшедшей в нас духовной катастрофы. Эту катастрофу мы можем обозначить как крушение кумира «идеи» или «нравственного идеализма»; это есть основной перелом в общем моральном умонастроении, – перелом, в отношении которого все предыдущее было как бы только некоторой прелюдией, вступительным описанием его внешних поводов и симптомов.

Как видите, наконец-то я еду в Америку, но сколько времени я пробуду — еще неизвестно. Покинув Вас, я был в Польше, видел много русских в Софии, Белграде, Будапеште, Вене. Я думал, что для русских, разбросанных в разных частях Европы, важно узнать от не­заинтересованного наблюдателя, как я, что сделала армия генерала Врангеля за это время, как она боролась и какие успехи она имела, несмотря на страшные затруднения.

9 августа пароходофрегат «Миранда» подошел к берегам Колы. Англичане установили бакены и потребовали безусловной сдачи города, укреплений и гарнизона, угрожая в противном случае уничтожить Колу. Город не имел ни серьезных укреплений, ни артиллерии. Весь его гарнизон составляли 50 человек инвалидной команды. И все же адъютант архангельского военного губернатора, лейтенант флота Андрей Мартынович Бруннер отказался предать Колу неприятелю. Под его командой на защиту города поднялись, как один, все местные жители.

ГУЛАГ за 30 лет своего существования превратился в имя нарицательное. Царство абсолютного мрака и безысходности, отчаяния и тьмы. Место, откуда почти никто не возвращается. Одна из самых жестоких систем, созданных человечеством. История ГУЛАГа пережила два этапа: довоенный и послевоенный. Это были весьма отличающиеся друг от друга этапы. Вопреки распространенному времени, пиковая численность ГУЛАГа пришлась на послевоенные времена, а вовсе не на времена Большого террора.

Пили здоровье Государя Императора, нашего Державного Шефа, пили за Россию, за полк, за близких сердцу… В те минуты, когда наступал Новый Год, мы, конечно, не задумывались серьезно над тем, что готовит нам судьба. Были мы просто счастливы тем, что мы молоды, живы, что мы — друзья… Ровно в полночь противник послал нам в тыл несколько тяжелых снарядов. Это был нам его привет.

Это дело было в 1907 году. Дивизион нашего полка, в котором я имел честь служить, стоял по крестьянским дворам в районе мызы "Шварцфельд". Хозяин этой мызы, какой-то граф, был убит крестьянами в 1905 году, во время аграрных беспорядков. После его смерти, в ожидании наследников, мызой управлял немец - настоящий "страж полуживой", весьма обрадованный тем, что у него поселились офицеры дивизиона.

Мы видим духовное варварство народов утонченной умственной культуры, черствую жестокость при господстве гуманитарных принципов, душевную грязь и порочность при внешней чистоте и благопристойности, внутреннее бессилие внешнего могущества. От туманного, расползающегося на части, противоречивого и призрачного понятия культуры мы возвращаемся к более коренному, простому понятию жизни и ее вечных духовных нужд и потребностей. «Культура» есть производное отложение, осадок духовной жизни человечества; и смотря по тому, чего мы ищем, и что мы ценим в этой жизни, те или иные плоды или достижения жизни мы будем называть культурными ценностями. Но и здесь, следовательно, у нас нет более осязаемого, внешне данного и бросающегося в глаза, общеобязательного критерия уровня жизни. Жизнь есть противоборство разнородных начал, и мы должны знать, что в ней хорошо и что – дурно, что – ценно и что – ничтожно. Если мы найдем истинное добро, истинную задачу и смысл жизни и научимся их осуществлять, мы тем самым будем соучаствовать в творчестве истинной культуры. Но никоим образом мы не можем формировать наш идеал, нашу веру, озираясь на то, что уже признано в качестве культуры, и приспособляясь к нему.