Вечером к нам пришли 8 офицеров кавалеристов — молодежь с полковым врачем. Принесли с собой три бутылки хереса «Санчо», единственное приличное вино в деревенской лавочке. Мы достали две бутылки рому и бутылку аниса. Объединение кончилось тем, что адъютанта (графа) отнесли домой и врач дал какое-то противоядие от отравления алкоголем. Просили извинения, что вчера не могли провести встречу Нового Года в «своей среде», так как были у своего полковника. Приглашали к себе вслед, но пришел младший альферес и смущенно заявил, что господа офицеры «устали». Мы остались одни и поздравили друг друга с Новым Годом. Около Теруэля полный разгром красных. С нашей стороны участвовало 400 орудий и много авиации, это было самое крупное сражение за всю испанскую войну. Интернациональные бригады понесли семьдесят процентов потерь, взято и истреблено 40 танков, 20 орудий (пленных очень мало, так как их не брали), взяты в плен советский полковник и испанский полковник, сдавший красным остров Менорку (Балеарские острова).

История бывшей резиденции российских государей, Ливадийского дворца в начале 1920-х гг., хранит в себе множество «белых пятен». Слабо изученным остается происходившее здесь в первые годы после окончательного установления советской власти. В том числе, личности тех, кто управлял созданным на территории императорского имения «пролетарским курортом». Одним из этих людей был Иван Имханицкий.

В России до 1917-го года довольно компактно жило более 6 млн. казаков. Идеологи «мировой революции» объявили их «опорой самодержавия», «контрреволюционным сословием». Как писал Ленину один из таких «теоретиков», И. Рейнгольд: «Казаков, по крайней мере, огромную их часть, надо рано или поздно истребить , просто уничтожить физически, но тут нужен огромный такт, величайшая осторожность и заигрывание с казачеством: ни на минуту нельзя забывать, что мы имеем дело с воинственным народом, у которого каждая станица - вооруженный лагерь, каждый хутор - крепость».

- Слава героям! – вновь истошно завопил Лось.

- Слава нации! – заревели нетрезвые голоса.

- Смерть москалям!

Кричал и Лёня, с каждым выкриком чувствуя, как отлетают от сердца туманившие его сомнения, как легка и пуста становится не отягощённая тяжёлыми думами голова, и как взамен этого всё существо наполняется твёрдой решимостью сражаться с врагами родной страны до победного конца.

- Ла-ла-ла-ла-ла-ла! – ударили в здоровенный там-там где-то совсем рядом, и ещё бодрее стало на душе.

«За одного нашего убьём десять ваших!» - так сказал священник на похоронах одного из погибших на войне хлопцев. Да-да! Именно так! Десять! Двадцать! И нечего жалеть и оглядываться! Потому что – никогда мы не будем братьями!

Большая забота проявлена в создании и закреплении национальной терминологии. Земли соборной Украины дотоле именовались то Русью, то Малороссией, то Украиной. Были еще Новороссия, Буковина, Карпатская Русь, Холмщина. Все это надлежало унифицировать и подвести под одно имя. Раньше из этого не делали большой политики и все перечисленные термины были в ходу. Но примерно с 1900 года, термины "Русь" и "Малороссия" подверглись явному гонению; их еще трудно было вытравить окончательно, но все усилия направляются на то, чтобы заменить их "Украиной". Выпустив первый том "Истории Украины-Руси", Грушевский вынужден был сохранять это название, и для последующих томов, но во всех новых работах имя Руси опускалось и фигурировала одна "Украина". Изменили календарную терминологию. Римские названия месяцев "январь", "февраль" и т. д, которые сейчас употребляет весь культурный мир, пришли в Киев вместе с христианством. Впродолжении 900 лет их употребляла киевская, литовско-русская, московская и петербургская письменность. Они вошли в быт всего православного востока Европы. Самостийникам понадобилось заменить их доморощенными "грудень", "серпень", "жовтень", отдалив себя, на этот раз, не только от России, но и от Европы.

Возвращаясь из эмиграции на Роди­ну, я и не думал, что мне придётся здесь когда- либо заниматься благотворительностью. Это­го в планах не было. Но, посетив однажды ря­довую российскую больницу, я пришёл в ужас от увиденного: для прооперированных людей в больнице не было даже обыкновенных бин­тов! Об отсутствии лекарств и сколько-нибудь сносного питания и говорить не приходится. Кон­траст с высокоорганизованным медицинским об­служиванием Запада был столь разительным, что это произвело тягостное впечатление. Тогда мне пришла в голову идея воспользоваться моими свя­зями на Западе и среди русской эмиграции для оказания России реальной помощи, прежде всего лекарствами. Так в 1997 году и родился благо­творительный фонд “Милосердие”

Коллективизация стала заключительным этапом расказачивания, в ходе которого были ликвидированы единоличные казачьи хозяйства, а казачество было превращено в колхозное крестьянство. Для исследования данного процесса нами был выбран Хоперский округ Царицынской губернии, ставший передовым районом страны по темпам и масштабам коллективизации.

Василий Михайлович Чернецов родился в 1890 г., происходил из казаков станицы Усть-Белокалитвенской Области Войска Донского. Сын ветеринарного фельдшера. Образование получал в Каменском реальном училище, в 1909 г. закончил Новочеркасское казачье училище. На Великую войну вышел в чине сотника, в составе 26-го Донского казачьего полка (4-ая Донская казачья дивизия). Выделялся отвагой и бесстрашием, был лучшим офице­ром-разведчиком дивизии. В 1915 году В.М. Чернецов возглавил партизанский отряд 4-ой Дон­ской казачьей дивизии. И отряд этот рядом блестящих дел покрыл неувядаемой славой себя и своего молодого коман­дира. «За лихие дела и смелую работу» В.М Чернецов многократно был отмечен в благодарственных приказах командиров. К ордену Св. Георгия, полученному им в 1914 году, прибавились еще пять боевых орденов и почетное Георгиевское оружие.

Вряд ли найдётся в русской истории ХХ века более заскорузлый и более лживый миф, чем миф о «кровавом « воскресении». Дескать, собрался мирный простой русский народ к своему царю-батюшке, чтобы поведать тому правду о тяжкой своей жизни, пришел мирным шествием к Зимнему дворцу, а царь, злодей такой кровавый, выйти к народу и поговорить с ним не захотел, да повелел тот народ расстрелять. И полегло того мирного народу много тысяч человек....

Транспорт забит до отказа. Все равно; надо же погрузить запасный батальон. Я приказал грузить наших солдат на корабль лебедкой. Подъемный кран гроздьями поднимал людей на воздух и опускал в темноту, куда попало, на головы и плечи тех, кто уже тесно стоял на палубе. Так я грузил запасный батальон: лебедка стучит, земляки ухают сверху. Электрическая станция в городе работает, и как-то особенно светлы далекие огни фонарей. Изредка слышна стрельба: перекатится, смолкнет. Я все жду, когда же начнут стрелять как следует. В темноте подходит еще часть. У меня сжалось сердце: куда грузить, места нет. Это офицерская рота 2-го полка, бывшая в арьергарде, и одиночные люди 3-го полка. Третьего полка не ждали, за него были спокойны: для его погрузки был отдан транспорт «Святой Николай». Но команда «Николая», не окончив погрузки, обрубила канаты, и транспорт ушел. Подходят новые группы. Тогда я прыгнул в шлюпку и, можно сказать, молнией помчался к миноносцу «Пылкий», куда был погружен штаб Добровольческого корпуса генерала Кутепова.

Автор этой книги, Евфросиния Антоновна Керсновская (1907–1994), родилась в Одессе в дворянской семье. В годы гражданской войны семья спасается от преследования большевиков и переезжает в свое родовое имение в Бессарабию, которая тогда была частью Румынии. Евфросиния своим трудом поднимает пришедшее в упадок хозяйство, становится фермером. После ввода советских войск в Бессарабию в 1940 г. мать и дочь Керсновских, как бывших помещиков, выгоняют из дома.
В 1941 году ее, как и многих других бессарабцев, ссылают в Сибирь, на лесоповал. Там она вступается за слабых, беззащитных. За это ей грозит голодная смерть. Она решается на побег. Прежде чем ее схватили, она прошла по тайге полторы тысячи километров.
Её судят, приговаривают к расстрелу. Хотя она и отказывается писать прошение о помиловании, расстрел заменяют десятью годами лагерей. В Норильском лагере она работает в больнице и морге, затем по собственной воле занимается самым тяжелым трудом - шахтерским. Там она чувствует себя свободней - "подлецы под землю не спускаются".
После освобождения из ссылки, в Ессентуках, в 1964-68 годах пишет по просьбе матери о пережитом, эти 12 тетрадей иллюстрированы её акварельными рисунками (703 рисунка).
Тетради с первой по двенадцатую (полный текст), без иллюстраций.

Остается подвести итоги. Федор Иванович был человеком необыкновенно чистой, нравственной жизни, а в благочестии равнялся инокам из дальних обителей. Иностранцы, особенно те, кто имел причины к вражде с русским государством, порой отзывались о царе как о сумасшедшем или о сущем простаке. Но факты свидетельствуют об ином. Государь не был ни помешанным, ни слабоумным. «Простота» его, вернее всего, была простотой не умственно отсталого, а блаженного, «Божьего человека».

6. Из телеграммы И.В.Сталина - В.И.Ленину от 26 октября 1920 г.: "Несколько казачьих станиц наказаны примерно...". 9. Из секретной телеграммы И.В.Сталина и Г.К.Орджоникидзе от 30 октября 1920 г.: "РВС Терской группы. Копия РВС Комфронта. Грозный. Предписывается Вам произвести в срочном порядке переселение казаков Асиновской станицы за Терек…”. 10. Из телеграммы И.В.Сталина - В.И.Ленину от 30 октября 1920 г.: "Первое. Выселено в военном порядке пять станиц. Недавнее восстание казаков дало подходящий повод и облегчило выселение, земля поступила в распоряжение чеченцев. Положение на Северном Кавказе можно считать несомненно устойчивым…”. РЦХИДНИ. ф. 17, оп. 112, д. 93, л. 35. 11. Из телеграммы члена Реввоенсовета Кавказской трудовой армии Врачева Г.К.Орджоникидзе и И.В.Сталину от 1 ноября 1920 г.: "Выселение станиц идет успешно... Сегодня у меня происходило совещание с чеченцами - представителями аулов. Настроение чеченцев превосходное, они рады до бесконечности и заявляют, что наш акт для них великое историческое событие".

6 января 1918 г., в день Крещения Господня, по решению большевицкого правительства было разогнано "Учредительное собрание", которое по замыслу организаторов Февральской революции было уполномочено "волею народа" решить вопрос о форме правления в России. Именно на волю этого "Учредительного собрания" Великим Князем Михаилом Александровичем, братом Государя, и другими присоединившимися членами Династии (в том числе Вел. Кн. Кириллом Владимировичем) было незаконно передано решение вопроса о судьбе российской монархии. Многие православные надеялись увидеть в этом нечто вроде Всероссийского Земского Собора, хотя, конечно, это была утопия в тех революционных условиях, да и делегатов избирали совсем не православным образом: на партийной основе.

Вышли в поле и в северном направлении верстах в четырех увидели нашего ночного врага. Быстро развернулись 5 и 6 полки, резким ударом сбили бригаду 7-й дивизии и погнали ее на север. Штаб дивизии и 6 орудий не могли поспеть за полками и отстали, а с ними 4 сотни 6-го полка (реверв). И противник и преследующие его полки скрылись. Вдруг слева появляется еще кавалерия; после оказалось, что сто была вторая бригада 7-й дивизии, шедшая на выручку 1-й бригады. Принять бой с нею четырем сотням и штабу нечего было и думать, уходить к полкам - потеряешь артиллерию. Тогда применили военную хитрость. Вдоль жел.дороги были кусты. Все подводы непрерывно то выезжали из-за посадки, то снова скрывались, создавая впечатление больших масс. Артиллерия из всех орудий открыла беглый огонь, а штаб и 4 сотни на рысях пошли навстречу бригаде. И цель была достигнута. Красные не решились принять бой и стали обходить нас, идя на север, причем попали между нами и возвращавшимися из погони 5-м и 6-м полками. В результате обе бригады потеряли все орудия, взятые нами в полной исправности.

Чтение под надзором родителя и разговоры с ним, кажется, способствовали к развитию детского моего понятия, и я уважал его не только как отца, но и как знающего человека. Одно только крепко меня огорчало. Родитель мой, к несчастью своему, имел гибельную слабость, или, можно сказать, непонятную болезнь. Обыкновенно он никогда не употреблял хмельных напитков, даже по целому году и больше, но иногда, случалось, был своей болезни подвержен две и три недели сряду, до того, что все просит вина, а кушать хлеба не может. Если, бывало, ему откажут или не усмотрят, то выбежит из дому в одной рубашке, и всякому встречному готов в ноги поклониться, дай только ему на вино. Такой солидный человек за рюмку водки готов был тогда отдать последнее! А после двухнедельного запоя слабел, тощал, делался совершенно больным вроде горячки; чуть встанет с постели, с ним припадок такой, что с трудом приводили в чувство, и все были в страхе и трепетали за его жизнь. Кожа с тела и даже с языка лентами сдиралась! Как только выносило здоровье!

5 июля 2014 года в Донецк вошли силы Народного ополчения Донбасса Славянского гарнизона. На тот момент в городе наблюдалось ухудшение криминальной обстановки. В частности, участились случаи так называемого «отжима» неизвестными вооруженными людьми автомобилей и другого имущества граждан, мародерства, бытового хулиганства. В городе появилось большое количество нетрезвых праздношатающихся лиц. Очевидно, такая ситуация была связана с отсутствием единоначалия среди находящихся на тот момент вооруженных ополченческих групп, низкой дисциплиной и слабым контролем со стороны руководства, а также полным политическим параличем силовых структур, контролирующих преступность.

До коллективизации деревня жила спокойно: поля убраны, скотина ухожена, хлеб в закромах. Все друг другу доверяли, ни от кого не запирались, никто чужого не брал. Все, как одна семья, были. И пьяницы у нас были. Да где их только нету?! А как пришла коллективизация, так всё и смешалось: и скотина, и хлеб общими стали. Многие дома стояли заколоченными. Дворы - пусты. Всё сразу осиротело. Сначала на всё это было дико смотреть. Но ничего! Потом попривыкли и к этому. В колхоз звали обещаниями. Говорили, что все будут жить одинаково хорошо. Те, кто победней, сразу поверили этим обещаниям, стали вступать в колхоз. Но зажиточные не доверяли этим словам, боялись потерять своё кровное. Были случаи и силой загоняли в колхоз. Тогда крику, слез и ругани было полно. Были и такие, кто колхозам сопротивлялся: скотину травили, зерно жгли, и вообще всякую "порч" делали. Их потом "врагами народа" назвали, ссылали, а, бывало, и расстреливали. Это чтобы другим неповадно было колхозам сопротивляться.

Передо иной сидят женщины, разные — молодые и пожилые. Русские учителя. Беженцы! Их рассказы о случившемся с ними и их семьями в Баку в последнюю неделю нельзя слушать без содрогания. Сегодня на улицах Баку стоят танки, дома одеты в черные траурные флаги. — На многих домах надписи: «Русские — оккупанты!», «Русские — свиньи!». Моя мама приехала по распределению из Курска в глухое горное азербайджанское село учить ребятишек русскому языку. Это было тридцать лет назад. Теперь она пенсионерка. Я второй год работала в школе... Пришла неделю назад в школу, а в коридоре надпись: «Русские учителя, идите в уборщицы!». Я говорю: «Вы что, ребята?». А они в меня плюют... Я их азбуке учила. Теперь вот мы с мамой здесь. Родственников в России у нас нет. Денег нет, работы нет... Куда? Как? Ведь моя родина — Баку.Женщины-учительницы, с которыми я беседовал в маленькой комнатке, то и дело утирали невольные слезы обиды.

Рождественский пост остался позади, когда отец Вениамин, наконец, добрался до Гатчины, куда собирался ещё по осени, да в наступившей круговерти так и не сподобил Господь побывать. После петроградских каменных лабиринтов здесь, в пригороде, дышалось легче. Правда, по сугробам здешним ковылять колченогому не без труда пришлось – взопрел изрядно. А от весёлого их сияния совсем некстати всколыхнулось в душе быльём поросшее, но так и не отболевшее – как с женой Алей, бывало, выезжали зимой в Павловск… Ни годы, ни отречение от суеты бренного мира, ни новое имя – ничто не способно излечить души от тяжёлой раны, доколе жива память, доколе сама душа не умерла. И пусть нет больше на свете Ростислава Арсентьева, а память его, а кровоточащее сердце его продолжает биться под грубой рясой смиренного иеромонаха Вениамина. И ни посты, ни молитвы не в силах помочь…