Католическо-протестантский религиозный опыт Европы России, как уже замечено,  глубоко чужд. От наследия же Возрождения, в котором всё лучшее также имело именно христианский, а вовсе не античный лишь  источник, Европа сама давно отреклась, хотя и не декларируя громко это обстоятельство. Нельзя путать гениальное искусство Ренессанса христианское в своей основе с вполне вторичной философией Платоновской академии, воссозданной итальянцами в 15-м веке, или с подёрнутым скепсисом поздневозрожденческим гуманизмом. А ведь этот скепсис, то немногое от эпохи Возрождения, что еще как-то присутствует в современной европейской культуре.

«Читай военную историю и дела великих людей и учись по ним, как надо поступать, - это единственный путь, чтобы стать полезным слугой Родины и служения Ей», - так наставлял своего сына адмирал Колчак в одном из последних писем к нему. Основа воспитания юношества, мыслящего, преданного своей стране и народу, базируется на примерах, даваемых, прежде всего, историей. Народ, своей истории не ведающий, обречён на вечное младенчество. В 1826 году по распоряжению Императора Николая I А.С. Пушкин составил докладную записку «О народном воспитании», в которой особенно упирал на необходимость изучения отечественной истории: «Россия слишком мало известна русским; сверх ее истории, ее статистика, ее законодательство требуют особенных кафедр. Изучение России должно будет преимущественно занять в окончательные годы умы молодых дворян, готовящихся служить отечеству верою и правдою…»

Нечего и говорить, что идеи Данилевского совершенно не повлияли на историков, работающих вне России. Зато положение изменилось, когда к тем же выводам независимо(?) пришел Шпенглер в книге "Закат Запада", опубликованной в 1918 г. Тогда вопрос об общем течении истории и о роли в ней "западноевропейско-американской культуры" стал более широко обсуждаться. Успеху книги, несомненно, способствовал яркий язык и разлитый в ней дух "Сумерек богов". Она была опубликована как раз после признания Германией своего поражения в войне, длившейся четыре года. Этот дух был созвучен тогдашним настроениям. Например, в литературе задавало тон так называемое "потерянное поколение" писателей. Большинство, высказывавшихся о его работе, воспринимали ее роль как предсказание о ближайшем будущем, о том, что еще может пережить читатель его книг, хотя сам Шпенглер, мне кажется, никаких сроков не указывал.

Нас всех на Западе загоняют в «колхоз». И обещают, что будет куда лучше жить… Мне кажется, что России ещё предстоит тяжёлый путь, покамест она окрепнет и встанет на ноги. А Запад будет всё делать, чтобы она такой, как сейчас, оставалась всегда. Что Западу нужно, так это богатства России. И мне кажется, что он уже часть захватил в свои руки. В России много Иуд, которые продают свою землю…

На протяжении десятилетий советские люди со школьной скамьи воспитывались в духе межнационального братства. Помните фильм «Цирк»? «Рожайте нам хоть чёрненьких, хоть красненьких, хоть зелёненьких в крапинку…» Коммунистическое руководство крепило дружбу с «братскими» режимами Африки, арабского мира, Латинской Америки. Туда шли нескончаемым потоком наши ресурсы, сюда таким же потоком стремились студенты «родственных» стран, там выполняли «интернациональный долг» наши солдаты, проливая кровь за чужие интересы и чужую землю. Отстраивались и богатели советские республики. Русская молодёжь ехала в пустынные степи – поднимать целину. А в это время хирела и угасала разгромленная и опустевшая русская деревня, сиротела русская земля, русская средняя полоса, а с нею и русская Сибирь оказывалась забыта. Из неё черпались последние соки, безрассудно растрачиваемые на близких и совсем дальних «родственников», но взамен она не получала ничего.

В православном воспитании коренятся основания противоречивости русского характера. В католическом мировоззрении бытие состоит из трёх уровней: мир сей представляет собой сферу естественного, которая находится между небесной сферой сверхъестественного и областью зла – противоестественного. В русском православном миросозерцании мир делится на две сферы – Божественную и адскую. Земное существование не имеет собственной бытийности, это арена борьбы добра и зла. В Европе естественный уровень бытия – от теологии до права и техники – скрупулезно упорядочивал, регламентировал и мораль, и межличностные отношения (культура контракта). В России слабо развит серединный пласт культуры. Господство духа юридического контракта чуждо русскому человеку, который более ориентирован на возвышенные идеалы и который неформален, задушевен в общении, непосредственно открыт Богу, людям и природе. Но недостаток буферной зоны естественного отзывается в русском человеке не только достоинствами.

Напряженно вглядываясь в жизнь и сравнивая современность с прошедшей историей, трудно удержаться от размышлений о так называемом "смысле" и общем характере исторического процесса. Следующая работа посвящена изложению некоторых из известных мне таких концепций. В одну из них я верю, считаю, что она подтверждается течением истории. Так что бoльшая часть работы посвящена, собственно, изложению этой концепции, которая четко сформулирована в конце труда, в параграфе восьмом. Но потребовалась довольно длинная работа, чтобы ее аргументировать.

Какова же была цель столь тотального, безжалостного и словно безумного разрушения хозяйства собственной страны? – спросим мы. Цель – всё та же, неизменная: переплавка народа в человеческую массу, человека в бессловесного раба, робота, дающего план. Цель – уничтожение человека-хозяина, здорового и сильного, пользуясь терминологий Столыпина, самостоятельного и ответственного. Ибо такой человек, имея свое хозяйство, своё дело, живёт своим разумом и не нуждается в указках малограмотных погонщиков. Ибо такой человек независим и осознаёт не только обязанности свои, но и права. Ибо такой человек – личность. А личностей не должно остаться в мире, разделённом на рабов и правителей.

Если прошлое русско-европейских отношений неоднозначно, то представления об околоевропейском будущем России – сущий вздор. В начале 90-х среди демреформаторов и в интеллектуальных кругах возникли инфантильные мечтания о "едином европейском доме", и даже совсем уже идиотские кретинические фантазии о "большой Европе от Атлантики до Урала", а то и от Калифорнии до Дальнего Востока. В этой связи вспомним одно замечание, сделанное русским мыслителем первой половины 20-го века Г.В. Флоровским, в адрес, правда, другой идеологии и другой политической силы, но вполне подходящее для описания нынешних европофилов: «Грёзы всегда соблазнительны и опасны, когда их выдают и принимают за явь». А в европейских грёзах нынешней российской политической элиты, если использовать выражение того же Флоровского, «малая правда сочетается с великим самообманом». У этого самообмана три составляющих, три пункта. Первый, что у Европы есть будущее. Второй, что это будущее носит универсальный общечеловеческий характер. Третий, что Европа готова взять нас с собой в это будущее. Впрочем, третий пункт пока трогать не будем, остановимся на первых двух.

Страна корчилась в судорогах самоизничтожения, охмелевшие от безвластия самозванцы-чебурашки, вчерашние коммунисты и добрые советские человеки всей яростью челюстей вгрызались в ткань государства, расплевывая несъедобное и давясь жирными кусками ничейного добра... Ничто не принадлежало народу. Все принадлежало власти. Но власти не стало, осталось ей принадлежавшее, а теперь подлежащее разграблению. Происходила очередная экспроприация экспроприаторов. В тихой и потому в наимерзейшей форме. Протест против всеобщего распада был свят в истоке протеста. Но свет и святость меркли там, где начиналось политиканство. И самозванство опять же...

Некогда прозревший от революционного безумия Блок заметил, что ни в чём большевики не достигли такого совершенства, как в разрушении жизни. В самом деле, можно было только подивиться, как ещё вчера богатейшая страна обратилась в считанные месяцы в одну огромную ночлежку с полностью разрушенной инфраструктурой, с умирающими от голода и холода оборванными и лишёнными самого необходимого людьми.

«Не дай Бог проснуться в Москве 1918 году», - записала в дневнике Марина Цветаева. То же могли сказать и обитатели Петрограда и других городов. Дневники и воспоминания того времени дают нам совершенно идентичную картину чудовищной разрухи, доходящей до сюрреализма. Канули в лету такие блага цивилизации, как отопление, водопровод, чистка улиц, сделавшихся совершенно непроходимыми… Улицы, надо заметить, утеряли свойственный им прежде благоустроенный вид сразу после февральской революции, когда «освобождённый народ» в лице дезертиров, матросни, «пролетариев» и уголовников расправились с дворниками, как пособниками полиции, и в борьбе обрели право своё: лузгать семечки и заплёвывать ими всё окрест себя и расписывать непотребными рисунками и надписями стены и заборы.

Много сказано на тему загадочной противоречивости русского человека, но, как правило, эта тема мифологизируется. Амбивалентность характера русского народа нередко преувеличивают, пытаясь объяснить многие катаклизмы российской истории. Некоторые противоречия русского характера отражают взаимоотношения прирожденных свойств (духовного и этнического генотипа), православного воспитания (духовного архетипа) и условий жизни (исторического архетипа).

Страшна наука, лишённая духовной основы, наука, лишённая морали и нравственности, лишённая ответственности перед человеком и природой. Именно этим фактором обусловлено то варварское истребление природы и людей, о защите которых нисколько не заботились, ставя смертоносные опыты, которые наблюдали мы в ХХ веке и наблюдаем поныне, но уже в иных исторических реалиях.

Первые или, иначе, старшие русские славянофилы глубоко переживали отпадение Европы от единого «христианского материка», а её апостасию, которая в 19 веке была уже очевидной, воспринимали едва ли не как свою личную трагедию. Однако была ли в этом болении за Европу правда о самой Европе и о нашем с ней религиозном единстве? Вряд ли. Скорее это была, правда, о богатстве, благородстве,  незлобливости и сердобольности русской христианской души, не пожелавшей отречься от впадающей в апостасию «сестры», готовой прощать Европе и её невежество, и её неблагодарность по отношению к России в протяжении многих веков.  Именно духовная ничтожность обезверившейся Европы и была причиной печалований о ней  славянофилов. Будь европейский католицизм и протестантизм духовно сильными и боговдохновенными, возможно, и постеснялись бы славянофилы записываться к ним в духовные родственники.

...Не вижу я сегодня читателя, кому вообще может быть интересна гулаговская тема. Ловлю себя на том, что навязываю ее… Так, наверное, и есть… Но пройдет время, и в многотрудности бытия сотрется в народной памяти память о тех, кто уложил себя в фундамент здания, именовавшегося социализмом. К сожалению, мои собратья по перу приложили немало усилий, чтобы ассоциировать в общем сознании «истребленный народишко» с «детьми Арбата» и Дома на набережной. Эта лукавая, политической конъюнктурой продиктованная неправда не дает мне покоя, возбуждает во мне недобрые чувства к тем, кто искренно надеется повторить в России социалистический опыт, не пуская в дело «мясорубку», но пользуясь ей аккуратно, исключительно по назначению, то есть по справедливости, и при том корыстно — иначе не скажешь — тасует прошлую колоду трагических судеб именно таким образом, чтобы в раздачу выпадали одни «короли», которым так и надо, «за что боролись, на то и напоролись», и, дескать, именно через их «возмездную» погибель «переварились» дурные стороны в целом правильного и праведного пути, коим торжественно и победоносно маршировали семьдесят лет и лишь по вине отдельных «нечистых» в итоге рухнули в яму...

Блаженный Августин написал однажды: "ЧТО ЕСТЬ ГОСУДАРСТВО БЕЗ СПРАВЕДЛИВОСТИ? БАНДА РАЗБОЙНИКОВ". Разительную верность такого суждения, я думаю, охотно признают очень многие и сегодня, через 15 веков. Но заметим приём: на государство расширительно перенесено этическое суждение о малой группе лиц.
По нашей человеческой природе мы естественно судим так: обычные индивидуальные человеческие оценки и мерки применяем к более крупным общественным явлениям и ассоциациям людей - вплоть до целой нации и государства. И у разных авторов разных веков можно найти немало таких перенесений.

Как и все прочие отрасли, наука в советском государстве была полностью подчинена господствующей идеологии и обязана была покорно следовать директивам партии, даже если оные, сочинённые малограмотными недоучками, противоречили законам природы. Все научные процессы оценивались государственными и партийными органами с точки зрения их соответствия марксизму-ленинизму и цели общественного построения социализма и коммунизма, запрещая целые научные направления, попавшие в категорию враждебных марксистской точке зрения, и репрессируя самих учёных. По свидетельству академика Дмитрия Лихачёва, «в науке насаждалось представление, что с самого начала исследования может быть правилен только один путь, одно истинное направление, одна научная школа и, разумеется, только один главный учёный, «вождь» своей науки». Подобная практика приводила к уничтожению настоящих учёных, выдающихся специалистов с мировыми именами и возвышению малообразованных, наглых и бессовестных карьеристов. Самый яркий пример тому – разгром генетики, сопряжённый с триумфом «лысенковщины» и страшной гибелью великого русского учёного Н.И. Вавилова.

Подмена рефлексии народного характера саморефлексией – давняя традиция русской умственной культуры. Ещё Пётр Чаадаев, говоря о России как о «выпавшей из истории христианского человечества», описывал положение образованных сословий. Письма Чаадаева – это вопль человека, взращённого в утопии «русского Запада», но впервые с состраданием обратившего взор на огромный «материк» – Россию. Европеизированному сознанию Россия представлялась недостойной европейской цивилизации. Жизнеощущение Чаадаева было безысходно трагическим потому, что он не видел отчуждённости образованных сословий от национальных корней. Не к самобытнейшей русской цивилизации, а к европеизированному культурному слою можно отнести слова Чаадаева: «Присмотритесь хорошенько, и вы увидите, что каждый важный факт нашей истории пришел извне, каждая новая идея почти всегда заимствована». Не у России, а у дворянской секуляризованной денационализированной культуры «нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего». Саморазоблачающе звучат слова «Философических писем», если отнести их к собственному предмету – характеристике экзистенциального состояния дворянской культуры: «Мы идём по пути времён так странно, что каждый сделанный шаг исчезает для нас безвозвратно… у нас нет развития собственного, самобытного, совершенствования логического. Старые идеи уничтожаются новыми, потому что последние не истекают из первых, а западают к нам Бог знает откуда, наши умы не бороздятся неизмеримыми следами последовательного движения идей, которые составляют их силу, потому что мы заимствуем идеи уже развитые. Мы растём, но не зреем; идём вперед, но по какому-то косвенному направлению, не ведущему к цели» (П.Я. Чаадаев).

В боевых условиях кардинально меняется привычная для человека среда, когда он зафиксирован со всех сторон внешним контролем – количество и качество контролирующих сил резко падает. Противник стремится этим воспользоваться и сосредотачивает огромные ресурсы в сфере психологического воздействия и контроля. Наше государство, погрязшее Бог знает в каких занятиях, кроме воспитания из гражданина настоящего Воина и Человека не только ничего не делает, чтобы своевременно противостоять этой тенденции, но и прилагает все усилия к воспитанию максимально безопасного для себя населения - то есть инфантильного, трусливого и тупого. При этом вполне закономерно, что когда враг нападает, это государство смывается и бросает своих граждан – неподготовленных и невооружённых, на растерзание. Чтобы в этих непростых условиях вести себя достойно, и не только не стать тупой безответной жертвой, но выстоять и победить, необходимо заранее, в мирное время, вырабатывать высокую психологическую устойчивость, самостоятельность мышления и действия, решимость и стойкость, а главное – высшую систему приоритетов. Только ориентируясь на ценности высшие, нежели мелкое индивидуальное «я» (Родина, народ, Бог, память предков) можно преодолеть вал бесовской лжи, клеветы, и искусственного раздувания страстей, которыми мастерски пользуется противник в войне против нас.

Одним из идеологов большевистской реформы образования был уже упоминавшийся нами «историк» М.Н. Покровский, ставший в мае 1918 года заместителем наркома просвещения. Суть программы Покровского заключалась во введении бесплатного обучения; уничтожении дипломов как документального свидетельства привилегии (отныне дипломы не требовались для поступления в университет, равным образом, не выдавались при окончании университета), уничтожении учёных степеней, открытом конкурсе для замещения должностей на кафедре, выборности профессуры на срок не более 5 лет, коллегиальности управления как университетом, так и всеми его учреждениями, обязательном участии учащихся в управлении университетом, обязательном участии университетов в распространении «научного образования» среди широких масс, создании факультетов общественных наук для разработки и распространения идей научного социализма и ознакомления широких масс с переменами в общественно-политическом строе России, автономии университетов «в деле дальнейшей организации учебной части».