Мы уже перестали удивляться тем жестокостям, ни с чем не сравнимым зверствам немцев, о которых теперь документально засвидетельствовано и голосом военачальников, и воззваниями ученых, и протоколами целых комиссий, и протестами правительств всех воюющих с немцами держав. Мало того, путем многочисленных справок теперь доказано, что такое поведение немецких солдат, от низшего и до высшего, является не какой-нибудь случайностью, аффектом, а сознательной, планомерной, заранее принятой в расчет тактикой. Оказывается, что эти зверства коренятся на философских предпосылках самых блестящих представителей немецкой мысли и науки, оправдываются немецкими и учеными, и богословами, и моралистами, предписываются, и уже давно, самыми выдающимися их государственными деятелями и полководцами. А посему не только у нас в России, но и в других культурных странах очень удивляются, как могла развиться такая планомерная жестокость, такая сознательная грубость нравов.

Снова востребован герой, не только понимающий смысл и знающий цену личной свободе, но осознающий личную ответственность перед миром, герой, способный узнавать те границы бытия человеческого, за пределами которых царство хаоса и всеобщего разрушения. Именно это первейшее понимание сути бытия помогает ему, новому литературному герою, выстраивать свою систему ценностей, где различение добра и зла обретает почти онтологическую основу. Пока порок именуется пороком, сколь бы он ни был численно велик, он еще не торжествует. Пример: пока проституция именуется проституцией, она так или иначе осознается пороком. Но назовите ее «древнейшей профессией» — и вот вы уже легализовали ее. Еще: пока грабеж именуется грабежом — он объект закона. Но назовите его экспроприацией — и политические адвокаты тут же выстроятся в очередь на защиту.

В знаменитом тихонравовском издании сочинений Гоголя (М. 1889) «Размышления о Божественной литургии» стоят непосредственно после завершающих строк второго тома «Мертвых душ». Строки эти обрываются на речи генерал-губернатора, обращенной к чиновникам подведомственной ему губернии. Что говорил генерал-губернатор тем, кого он призван покарать и наказать? — Я. может быть, больше всех виноват; я, может быть, сурово вас принял вначале; может быть, излишней подозрительностью оттолкнул из вас тех. которые искренно хотели мне быть полезными, хотя и я со своей стороны мог бы также сделать…»

Полк Кастельехос один из лучших, еще по мирному времени, полков испанской армии, стяжавший в эту войну блестящую боевую репутацию. Офицеры этого полка наши большие друзья, относятся к нам с исключительным уважением и всячески стараются нам доказать свою дружбу-Праздник мы провели в исключительно торжественной обстановке. Утром отец протопресвитер отслужил обедню, во время которой мы все приобщались и затем служили молебен нашему небесному покровителю. Пел наш хор под управлением К. А. Гончаренко. Устроили временный престол на самой вершине горы. Перед ним, поддерживаемые пирамидами из ружей, гордо развивались наш русский императорский штандарт и испанский национальный флаг. На службе присутствовали все наши соратники испанцы и что нас очень тронуло, после молебна все они, не только прикладывались ко кресту, но также целовали руку батюшке. Этим они как бы нам отплатили за то внимание и уважение, которое мы проявляем в отношении их духовенства. Возможность начать наш первый отрядный праздник с молитвы, доставило нам громадную радость. Мы все видели счастливое предзнаменование в том, что во время православной церковной службы наш русский — родной штандарт опирался на ружья русских добровольцев, которые ни на минуту не прекратили Белой борьбы и при первой возможности взялись за ружья, чтобы не на словах, а на деле бороться с врагами нашей Родины,

Перехожу снова к своей жизни в Лавре. Становилось все труднее и труднее. Летом я с детьми уходила ежедневно в лес за грибами. Мы набирали их много, сушили, солили и зимой меняли на что-нибудь съестное, но это были лишь крохи питания. Нужно было ездить, как я раньше писала, по деревням и менять свои работы. Когда же не осталось матерьяла на теплую обувь, я решила лишиться своего одеяла. Скроила из него двадцать детских чепчиков, сшила и надеялась на что-нибудь обменять, когда неожиданно ГПУ пришло с обыском. Чепчики сложены были по нескольку на столе. «Это что такое? Тайное производство у Вас?» Грозно закричал на меня производивший обыск. Я объяснила, что должна была пожертвовать одеялом ради голодных детей. На короткое распоряжение — «забрать», красноармеец из ГПУ взял и унес мои чепчики. Через день я увидела их на приютских детях в городском саду.

Власть не только замечала, но и вполне адекватно оценивала дипломатическую суету вокруг конференции, иначе не написал бы дворцовый комендант Воейков в своих мемуарах: "Комиссия союзников даже не постеснялась доложить Его Величеству следующие требования…" Публично никаких "требований" ни на пленарных заседаниях, ни в рабочих группах не обсуждалось, и царь мог просто проигнорировать записку "от имени союзников", вдруг выплывшую из-за кулис. Но, видимо, и на этот раз предпочел внести ясность в отношения с "союзниками", чтобы никому не питать лишних иллюзий. Вот эти "требования" вместе с резолюциями Николая II: 1. Введение в Штаб Верховного Главнокомандующего союзных представителей с правом решающего голоса. "Излишне введение союзных представителей, ибо Своих представителей в союзные армии, с правом решающего голоса, вводить не предполагаю". 2. Обновление командного состава всех армий по указаниям держав Согласия. "Тоже излишне. Мои армии сражаются с большим успехом, чем армии Моих союзников". 3. Введение конституции с ответственным министерством. "Акт внутреннего управления подлежит усмотрению Монарха и не требует указаний союзников".

В вихре оваций, который век назад вызвала Февральская революция, почти незамеченным остался дипломатический казус - страны Антанты и США вступили в "деловые сношения с единственным законным правительством России" (официальная терминология их посольств) на сутки раньше, чем Николай II подписал акт об отречении от престола. О существовании Временного правительства на тот момент он даже не знал.

Многие учащиеся средних учебных заведений составили группы по­мощи казакам-земледельцам освобожденных мест. С помощью Добро­вольческой армии и Дроздовского отряда к середине июля весь Ростовский и Новочеркасский округа были очищены. Так же и Александро-Грушевск, гнездо большевиков. Очищение от красных шло быстро. Слухи о восстаниях во многих местах России были обширны: сибирские казаки бились с красными, Архангельск бурлил против большевиков. Мы слышали о зверствах коммунистов и видели замученных казаков, иногда - целыми семьями. На севере Донской области красные уничтожили 40 хуторов и несколько станиц. Были истреблены все, кто не смог убежать: дети, беременные женщины, старики. Эта сатанинский пляска смерти была затеяна Троцким и Свердловым с санкции «товарищ» Ленина.

Погромы армян в Баку в период с 13 по 20 января 1990 года стали трагической страницей в непростой истории Армении, и прологом к конфликту в Арцахе. По разным данным, во время организованной резни погибли от нескольких десятков до несколько сотен человек. Сейчас мы знаем о том, что первой целью погромов были армяне, но при этом официальные лица, особенно в России, умалчивают о том, что вместе с армянами, азербайджанские погромщики истребляли и русских. Эта история может быть и осталась тайной, если бы не свидетельства выживших армян и русских беженцев. Некоторые из них поведали истории тех страшных дней. На основании тех данных и рассказов я написал этот очерк. Этот очерк был подготовлен мной для издания Hay Dzayn.

Я готовился к самому худшему, но реальность превзошла все мои ожидания. Тысячи раскулаченных крестьян с семьями со всех концов России жили в стоявших длинными рядами землянках, крытых сучьями и ветками. Хотя эти земляные норы находились посреди леса и дров для отопления было в избытке, они не отапливались. Мне объяснили, что по распоряжению руководства пользоваться дровами имеют право только те, кто выполнил “рабочую норму”. В действительности, как я выяснил, в землянках не было ни одной печи. Большинство из всего несколько недель назад доставленных сюда крестьян имело только легкую летнюю одежду, поскольку привезли их в основном из Крыма, южной части Кавказа и района Дона. Как рассказали мне эти люди, их ночью, без предупреждения, забрали из деревенских домов, посадили в телеги и довезли до ближайшей железнодорожной станции. У них практически не было возможности попрощаться с родственниками и захватить необходимую одежду. Еды тоже не было, поскольку в большинстве своем они уже были принудительно включены в колхозы и получали из распределителей продовольствие только на считанные дни.

Кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Музея истории ГУЛАГа Татьяна Полянская рассказала о детях, пострадавших в годы репрессий.

Ведь мы не ошибемся, если скажем, что самыми уязвимыми и беззащитными жертвами революции и террора оказались именно дети. Карательная политика советской власти, раскулачивание и массовые репрессии в 1920-30-е годы сделали сиротами и беспризорниками сотни тысяч маленьких граждан страны Советов. «Социально-опасные дети» — так в годы Большого террора стали называть детей «врагов народа».

Был тогда в Русском Туреке большой и богатый колхоз "Красный пахарь". Руководил им умный и хозяйственный председатель Меринов. С великим удовольствием он принял нашего отца на работу по договору в колхозную кузницу. Приглашал и в члены колхоза, но отец воздержался. Голода, особых недостатков в тех местах совершенно не знали. Богатейшее село стояло на правом берегу судоходной Вятки. Места эти были тогда необычайной красоты: простор широчайший, много зелени: пойменных лугов, цветов, лесов, и сам воздух ничем не замутнен — свежесть и прозрачность удивительные. И народ там какой-то особенный: добродушный, гостеприимный и, чем еще отличается, — поголовно песенный. Да как поют! Диво дивное! Отец, бывало, восторгался аккуратностью и царившим порядком во дворах местных жителей: все выложено плиточным камнем, все покрашено, убрано, присмотрено. А какой хлеб умели выпекать тамошние женщины!

О судьбе Патриарха Тихона и его мученической кончине, и издевательствах, и поруганиях над ним я узнала только за границей из изданных записок и воспоминаний очевидцев. Мне посчастливилось быть и видеть посвящение Патриарха в Успенском соборе в Кремле. Пропуск был по билетам, и в то время еще можно было через связи достать это право. Большевики еще не вполне овладели властью. С вечера стояли мы (человек триста) у закрытых Боровицких ворот.

Рассказ об униформе Белой армии и показ точных копий исторических костюмов.

Император Павел Петрович. Пожалуй, никому из государей в нашей истории не доставалось незаслуженно столько посмертных обид и поношений, как Павлу Первому. Почему-то именно ему вменялось в вину и деспотичность правления, и низкопоклонство перед прусскими образцами, как будто бы не были западниками императрица Екатерина Вторая и император Александр Первый — мать и сын императора Павла. Его подозревали в принадлежности к масонской ложе. Его внешнюю политику объявляли безумной. Поколения наших соотечественников смотрели на царствование императора Павла через призму картинки Александра Бенуа «Парад при Павле I» и романа Юрия Тынянова «Подпоручик Киже», надо сказать, талантливой картинки и небездарного романа, дающих нам, однако, не портрет эпохи, а ее карикатуру.

Потянулись страшные дни затворничества. И вдруг 1 апреля по горо­ду пролетело сообщение, что большевики убегают из Новочеркасска. Город занимают казаки Кривянской станицы. Я действительно увидел на Платовском проспекте казаков! Радость, однако, была недолгой. Со сто­роны Ростова и Александро-Грушевска на Новочеркасск двинулись боль­шевистские силы. Около двух часов 4 апреля, мимо нашего дома шла колонна бойцов. Среди них я узнал своих старых друзей - братьев Жда­новых. Увидев меня, они сказали, что идут в район кирпичного завода - встречать большевиков, двигающихся со стороны Ростова. Не долго раз­мышляя, я примкнул к колонне. Кто-то дал мне винтовку. Когда мы пришли к намеченному рубежу, я уже сроднился с моим новым отрядом.

Длительная подготовка к февральской революции была настолько тщательной, настолько всесторонне обдуманной и настолько организационно предусмотренной в мельчайших деталях, что она превращалась в неизбежную и неотвратимую. Можно верить и не верить, можно воспринимать, можно и поиздеваться, но и нечеловеческие, бесовские начала в «феврале» выступают с необычайной рельефностью, т. к. нельзя не согласиться, что он «в своих корнях и истоках является прежде всего и больше всего духовным обманом, ложью, помрачением воли и небывалым заблуждением» (Флоровский, «Сов. Зап.» 34).

Тут мы подходим к теме основной. Способна ли вообще Россия жить исторической жизнью вне своего исторического уклада? Другими словами: может ли Россия, оставаясь сама собой, переключиться на «римское право»? Является ли для восстановления России вообще панацеей римское право? Можно ли признавать его абсолютной ценностью?

Даже самый поверхностный разбор февральских дней 17-го года в Петрограде указывает, что все главные революционные деяния и события происходили в двух районах столицы: в кварталах Выборгской стороны и в ближайших к ней кварталах «военного городка», на другом берегу р. Большой Невы, отделенных Литейным мостом, где находились многочисленные казармы запасных частей, военные учреждения, канцелярии разных военных управлений, склады, парки, госпиталя и прочее и где находился Таврический дворец, в котором заседала Государственная Дума.

К сожалению, в собрании всех высших сил православного русского духовенства (в большинстве высших не в силе Духа, а только в чинах иерархии, к великому горю и гибели России) царил все тот страх: страх перед надвигающейся страшной катастрофой. немногими исключениями, боялись открыто исповедовать свое мнение по тем вопросам нужно было громить, предупреждать и открывать глаза в то время еще в большинстве верующем Бога и любившему своего земного царя, — народу. Собор этого не сделал.